Садовая была второй деловой и торговой осью, очень бойкой, Петербурга. Оживление на ней было большое, но публика иная, чем на Невском. Фланирующих здесь не было, все спешили по делам, за покупками. Правда, начало и конец Садовой имели разный характер. От Невского до Летнего сада царил казенный, официальный тон, а на противоположном краю — за Покровской площадью — другой мир: Коломна с тихими, скромными улицами [68], жили здесь мелкие служащие и заводской люд, работающий на верфях. Не увидишь собственный экипаж, богатый выезд. Извозчиков, и тех мало. Печать забот.
Следующей торговой и деловой осью, пересекающей Невский, был Литейный, переходящий во Владимирский и Загородный проспекты. Мы помним, как по ним ходила конка. У Технологического института была конечная станция — деревянный павильон. На Литейном — от Невского до Бассейной — торговали букинисты. За Бассейной проспект приобретал более казенный характер. С правой стороны к Литейному примыкали улицы с особняками и дворцами, где жили богатые, родовитые люди, — Сергиевская, Кирочная, Захарьевская. Магазинов на них почти не было. Такой же характер имели набережная Невы — с левой стороны, от Литейной до Франко-русского завода, — набережная Фонтанки от Невы до Невского, Большая и Малая Морские [69]. На улицах мало пешеходов, у подъездов великолепные выезды, у парадных дверей величественные швейцары [70]в ливреях.
Как и Невский проспект, набережная Невы была местом прогулок [71]и катания аристократии, сановников и финансовых тузов. В то время можно было увидеть такую картину: едет ландо, в нем — одетые с подчеркнутой скромностью аристократки, рядом, сопровождая, на чистокровных скакунах офицеры. Или встречаем кавалькаду — две-три амазонки [72]в сопровождении офицеров и штатских англоманов. Их путь — сначала по набережной, затем в Летний сад, на скаковую дорожку, потом по Каменноостровскому на Острова. Но в описываемое нами время такое зрелище было уже редкостью, оно не гармонировало с общей деловой жизнью города. На это смотрели как на диковинку.
К числу оживленных улиц центра относились Вознесенский проспект [73]и Гороховая улица. Обе узкие, но движение большое [74]. Кроме магазинов, было много пивных, трактиров. Быстро застраивались благоустроенными домами линии Васильевского острова, улицы по обе стороны от Большого проспекта Петербургской стороны, Роты Измайловского полка [75]. Но главной деловой улицей Петербургской стороны, как и теперь, был Большой проспект.
Некоторые районы, хоть и невдалеке от центра (например, Гороховая), были своеобразны: в них магазины и рестораны были попроще, много «казенок», сохранились рестораны и чайные.
Улицы вблизи Мариинского театра [76]и консерватории, Офицерская и прилегающие к ней [77]были тихие, магазинов мало. Здесь проживали артисты и служащие театра, преподаватели и студенты консерватории. В районе институтов — Технологического, Путейского, Гражданских инженеров и Женского политехнического [78]— жило очень много студентов. «Латинский квартал» Петербурга [79]составляли Роты Измайловского полка и улицы, перпендикулярные Загородному проспекту, между Царскосельским вокзалом и Технологическим институтом: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая [80]. Дело в том, что на этих улицах многие квартиронаниматели сдавали комнаты, и в первую очередь, конечно, студентам. Комнаты были недорогие, с услугами (кипяток, уборка) и отличались чистотой — так уж завелось путем конкуренции. Сами хозяйки часто жили на кухне, выгадывая сдачей комнат себе на жизнь.
Характерную картину зимнего Петербурга, особенно в большие морозы, давали уличные костры. По распоряжению градоначальника [81]костры для обогрева прохожих разводились на перекрестках улиц. Дрова закладывались в цилиндрические решетки из железных прутьев. Часть дров доставлялась соседними домохозяевами, часть — проезжавшими мимо возами с дровами, возчики по просьбе обогревающихся или по сигналу городового скидывали около костра несколько поленьев. Городовой был обязательным персонажем при костре. Обычно у костра наблюдалась такая картина: центральная фигура — заиндевевший величественный городовой, около него два-три съежившихся бродяжки в рваной одежде, с завязанными грязным платком ушами, несколько вездесущих мальчишек и дворовых дрожащих голодных собак с поджатыми хвостами. Ненадолго останавливались у костра прохожие, чтобы мимоходом погреться. Подходили к кострам и легковые извозчики, которые мерзли, ожидая седоков. В лютые морозы костры горели круглые сутки, все чайные были открыты днем и ночью. По улицам проезжали конные разъезды городовых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на улице: пьяненький, заснувший извозчик или бедняк, у которого нет даже пятака на ночлежку.
Описывая улицы города, следует сказать несколько слов о садах и скверах. Бесплатные сады для прогулок и отдыха прохожих и близживущих в воскресные дни и по вечерам заполняла гуляющая молодежь, главным образом солдаты тех полков, которые стояли поблизости, со своими девушками.
В Александровском парке у Народного дома народу было много и днем и вечером. Люди прогуливались или направлялись в Зоологический сад, театр Народного дома и его сад с аттракционами и танцевальной площадкой.
Михайловский сад был закрыт для публики [82]. В Летнем саду публика была самой «чистой» [83]. Солдаты и матросы сюда не ходили, чтобы не встретить офицеров. По скаковым дорожкам проносились на рысях или галопом амазонки в сопровождении офицеров или штатских верхом. Амазонка, как правило, была в цилиндре, повязанном вуалью, в темном обтягивающем костюме, со стеком в руке [84].
Таврический сад был разделен на три части: в прилегающую к дворцу никого не пускали; вдоль Потемкинской улицы протянулся платный увеселительный сад [85]; остальная часть, в запущенном состоянии, была открыта для публики.
По вечерам в некоторых садах играли военные оркестры. В больших садах стояли ларьки, где продавали прохладительные напитки, и павильоны с лактобациллином [86]— так называлась «мечниковская» простокваша на красных грибках. Лактобациллин входил в моду, и многие считали своим долгом посетить эти павильоны. Стояли и павильоны с мороженым.
Уборка улиц, площадей и садов отнимала много времени и сил. Прежде всего потому, что транспорт был почти исключительно конный и на мостовых оставалось много следов от лошадей. Но чистота поддерживалась, особенно в центре. За чистотой следила не только полиция, но и санитарная инспекция. Никакой механизации не было. Летом у каждых ворот стоял дворник с метлой и железным совком. Он тотчас же подбирал навоз, пока его не размесили колеса телег. При сухой погоде улицы поливались. В центре — из шлангов, подальше — из леек и ведер, так как шланги были дорогие. Из шлангов же производилась поливка и промывка торцовых мостовых, их следовало держать в особой чистоте, так как иначе они издавали неприятный запах. В то время существование человека без услуг лошади, сильной, безропотной и доброй работяги, было немыслимо, и люди заботились о лошадке. В Петербурге эта забота проявлялась в устройстве целой сети водопоек [87]. Водопойки были при вокзалах, на площадях, где скапливались обозы, у мостов, около товарных дворов, грузовых пристаней. Это небольшие каменные здания, отапливаемые зимой. Снаружи несколько каменных или чугунных раковин, в которые напускалась вода из подведенных к ним труб. Краны к ним находились внутри здания, где сидел сторож, который по требованию извозчиков открывал воду. Водопойка была также местом, где извозчики передавали друг другу новости, ругали полицию, которая придиралась к ним, хвастали силой своих лошадей, жаловались друг другу на хозяев.
Зимой тротуары очищались «под скребок», с обязательной посыпкой песком. Лишний снег с улиц сгребался большими деревянными лопатами-движками в кучи и валы вдоль тротуаров. Сбрасывать снег в каналы и реки не разрешалось. Снег отвозился на специально отведенные свалки, что обходилось дорого. Поэтому у домов стояли снеготаялки; большие деревянные ящики, внутри которых — железный шатер, где горели дрова. Снег накидывали на этот шатер, он таял, вода стекала в канализацию. (Деревянный ящик не горел, так как всегда был сырой.) Уборка улиц от снега производилась рано утром, а при больших снегопадах — несколько раз в день. Все это делалось, разумеется, только в центре города. На окраинах снег до самой весны лежал сугробами.