Вот косвенное свидетельство, ценное тем, что наверняка описывает типичный случай. В 1333 году в ходе следствия по делу об изнасиловании выяснилось, что торговка свечами Жаклин завлекла к себе десятилетнюю девочку Жанетту, чтобы отдать ее некоему «ломбарду» (Жаклин утверждала, что не знает имени насильника), а потом держала ее за руки, потому что девочка вырывалась. Отец потерпевшей подал в суд, сводню арестовали и посадили в тюрьму, где она ожидала приговора. Эта ужасная история разворачивалась следующим образом. Жанетта сидела «у дверей своего отца», то есть на пороге дома по улице Мишель-Леконт. Соседка взяла ее за руку и сказала: «Пошли, раздуешь мне огонь и помоешь тарелки». Такие отношения наверняка были в ходу между соседями: девочка ничем не занята, ее просят помочь по хозяйству в соседнем доме и в долгу не останутся. Вот почему девочка не заподозрила ничего худого, ведь соседку она хорошо знала.

Улица — знакомое пространство, к которому социально принадлежат различные группы людей. Там царит особая форма коллективного общения, которая находит свое выражение во время семейных событий. В источниках есть на это беглые указания. После кончины одного резчика, поселившегося в Париже, его душеприказчики истратили шесть парижских ливров на «ужин, устроенный для соседей в день похорон».

Улица — это одно из тех мест, где ссорятся, выясняют отношения и чинят насилие, ибо там находятся зрители, которые выражают общее мнение и в глазах которых можно покрыть себя славой или позором. Семейные ссоры часто выплескиваются на улицу, и тогда члены семьи и соседи поддерживают ту или иную сторону в перебранке или в драке.

Тут же шныряют воришки, которых стражам порядка нелегко поймать, если те довольствуются мелкими кражами. Воры высокого полета, способные все предусмотреть, найти скупщика краденого, собираются в таверне, где можно купить вина, в отдаленных кварталах, на улицах, прилежащих к городской стене. Преступники, замышляющие убийство по своей инициативе или по заказу, приходят осмотреться на месте, оглядеть людей, осторожно расспросить их. Об этом рассказывали обвиняемые в своих признаниях, сделанных в тюрьме под пыткой, или даже у подножия виселицы, чтобы облегчить свою совесть.

Улица, где совершаются преступления и правонарушения, служит и местом для исполнения наказаний. Королевские судьи, а также судьи на службе сеньора используют целый набор публичных казней, среди которых — выставление преступника к позорному столбу, когда сначала он должен пройти по большим улицам и площадям с остановками, во время которых его будут сечь. В 1336 году бретонца Ивона Фатра обвинили в буйстве и в угрозе поджечь дома и поубивать людей; его приговорили пройти по всему поместью и быть высеченным в нескольких местах по ходу следования. Наконец, это последний путь тех, кого ведут на виселицу.

Однако горожанам было не по себе от установленных на постоянной основе виселиц и позорных столбов королевского или феодального правосудия. Жители квартала, примыкающего к Рынку, добились их переноса: хотя казнь преступника считалась полезным зрелищем, горожанам совсем не улыбалось постоянно иметь перед глазами тела, долго остающиеся без погребения в устрашение потенциальных грешников. Начался длительный судебный процесс, поставивший под сомнение эффективность правосудия, делающего ставку на нарочитое устрашение. Вынос места казни за пределы городских стен (королевская виселица в Монфоконе) можно рассматривать как важный этап.

Однако дело не дошло до того, чтобы совсем обходиться без наказаний такого рода: феодалы, имевшие право выносить смертные приговоры, требовали для себя и права иметь позорный столб и виселицу в своих землях в пригороде. Когда суд лена Сен-Мартен-де-Шан выносил смертный приговор, его приводили в исполнение в Нуази-ле-Сек: женщин сжигали на костре или закапывали живьем, мужчин вздергивали на виселицу. Епископ Парижский имел право «отрубать уши в Париже, у Креста Тируэ». Это было наказанием для воров-рецидивистов, и люди, получившие эту метку, навсегда становились преступниками. Органы правосудия в Париже отныне располагали позорным столбом только в Сен-Жермен-де-Пре ^{7} , но еще могли использовать улицы для некоторых наказаний, например тех, которым подвергали за богохульство. Осужденного привязывали к лестнице, водруженной на платформу, и волокли по улицам; можно было «бросать в него грязью и прочими нечистотами, камнями или ранящими предметами», после чего тот «пробудет целый месяц на хлебе и воде, и более ничего». Затем таким преступникам в силу ордонанса от 1347 года прижигали губы каленым железом, пока не станут видны зубы.

Смертной казни могли подвергать и животных. В реестре преступлений Сен-Мартена за 1317 год упоминается о случае, произошедшем на улице Монморанси: свинья порвала щеку ребенку, от чего тот умер. Свинью поймали, судили и приговорили к сожжению, что и было исполнено в Нуази.

На улице происходили и несчастные случаи всякого рода, о которых в судебных источниках не упоминается, поскольку не надо было искать виновных и наказывать их. Так, в судебных актах не говорится об увечьях или смертях на дороге, связанных с проездом упряжек или повозок, с вьючными животными, с бродячими собаками или свиньями. Порой о таких случаях заявляют, если возникают сомнения в случайности раны или кончины, и эти сомнения разрешаются в ходе следствия.

Судебный реестр Сен-Мартен-де-Шан среди прочих примеров отражает стремление властей отличать случайное от наказуемого. В частности, при обнаружении трупа органы правосудия приказывали осмотреть его эксперту-медику, чтобы узнать, естественной ли была смерть. Если тело обнаруживали на улице, его переносили под вяз ^{8} , где оставляли на несколько дней. Его либо опознавали родные и близкие и забирали тело для подобающего погребения, либо не опознавали, и тогда захоронением занимались органы феодального правосудия. В 1339 году в сточном колодце Сен-Дени утонул человек. Судебные приставы из Шатле, достав тело, решили, что этот случай находится в ведении правосудия Сен-Мартен, и отнесли труп «под вяз, в обычное место, дабы явить его народу и дать осмотреть присяжному хирургу». Врач решил, что смерть произошла в результате несчастного случая.

Из судебных документов следует, что полиция в современном представлении была немногочисленной. Судебные приставы являлись арестовывать преступников по доносу местных жителей, им помогали соседи. Полиция рассчитывала на деятельное сотрудничество прохожих, соседей и очевидцев. Она не могла также обойтись без помощи коллег из церковных судебных органов.

Уровень уличной преступности в те времена определить не легче, чем сейчас; судя по документам, картина складывается мрачная: ссоры, поножовщина, а затем — суровая кара. Однако такие представления следует умерить вследствие очевидного факта: время, когда между родственниками, друзьями и соседями поддерживались мирные отношения, не столь ярко отражено в источниках, как кровавые события. Мирная повседневность уравновешивает случаи открытого насилия: улицы в такой же мере являются опасным местом, как и общим пространством солидарности и взаимопомощи.

События, связанные с политикой, религией и правосудием, особенно отразились на пространстве парижских улиц в Средние века, что подтверждает вопрос о маршруте провоза преступников и обвиняемых. Преступники, как схваченные на месте преступления и препровождаемые в тюрьму, так и те, кто уже находился под стражей и кого судебные приставы вели либо в Шатле, либо в резиденцию феодального судьи, пытались бежать и добраться до церкви — неприкосновенного мирного приюта. Но уже с XIII века Церковь более не желала поощрять подобные уловки, и задокументированные случаи показывают, что последнее слово оставалось за светским судом. Об этом свидетельствует аббат Лебеф в XVIII веке, объясняя, почему кольцо на главных воротах аббатства Святой Женевьевы висит гораздо выше человеческого роста: чтобы получить убежище в церкви, достаточно было прикоснуться к привратному кольцу — символу вступления в освященное место. Повесив кольцо слишком высоко, монахи уже не рисковали, что их аббатство станет приютом для преступников.