Наша попытка увидеть их истинное лицо, застигнуть их в присущей им горделивой небрежности во многом обречена на неудачу из-за нетерпения и приверженности к чрезмерной систематизации, которые долгое время обуревали историков. Очертания предметов тонут в тумане теорий и предположений. Говорят, что сфинкс задает только две важные загадки, и если найти на них ответ, остальное прояснится само собой. Загадка этрусков заключается, во-первых, в происхождении этого народа: когда мы узнаем, откуда они пришли, мы узнаем, кем они были. Вторая загадка касается этрусского языка: обычно считается, что он непонятен и не поддается расшифровке, но найдись только гениальный лингвист — и эти таинственные люди стали бы для нас близкими и понятными.

Для начала коснемся этих двух вопросов, чтобы внести определенную ясность. Краткий исторический обзор приключений этрусков и лингвистическая справка о существующих интерпретациях их текстов позволят нам четче обрисовать границы нашего исследования. Но сразу же оговоримся: туманное происхождение с Востока или откуда бы то ни было далеких предков тех людей, кто однажды, поселившись между Тибром и Арно, стали называть себя этрусками, интересует нас меньше, чем их цивилизация, возникшая на итальянской земле и ставшая, на наш взгляд, первой великой цивилизацией Италии. С другой стороны, изучение языка этрусков, которое может принести ограниченные, но достоверные результаты, — долгий труд, а не следствие внезапного озарения. Кстати, в этом направлении ученые продвинулись вперед гораздо дальше, чем многие думают, а из большого количества кратких записей уже сейчас можно извлечь ценные сведения и с толком их использовать (пусть это будет одним из открытий нашего небольшого исследования).

Этруски всегда вдохновляли людей на создание мифов. Со времен античности о них рассказывали самые невероятные истории, в которых правду невозможно отличить от вымысла — так тесно они переплелись. Один из таких мифов, повествующий о их причудливом поведении, пересказан Геродотом ^{2} . С него мы и начнем:

«При царе Атисе, сыне Манеса (то есть в XIII веке до н. э. — Ж. Э.), во всей Лидии был сильный недород. Сначала лидийцы терпеливо переносили нужду, а затем, когда голод начал все более и более усиливаться, они стали искать избавления, придумывая разные средства. Именно тогда были изобретены игра в кости, в бабки, в мяч и прочие игры, кроме игры в шашки, изобретение которой лидийцы себе не приписывают. Чтобы заглушить голод, они поступали так один день напролет играли, чтобы не думать о пище, а на следующий день ели, прекращая игры. Так лидийцы жили 18 лет. Между тем бедствие не стихало, а еще даже усиливалось. Поэтому царь разделил весь народ на две части и повелел бросить жребий: кому оставаться и кому покинуть родину. Сам царь стал во главе оставшихся на родине, а в вожди переселенцам дал своего сына по имени Тиррен (Тирсен). Те лидийцы, кому выпал жребий уехать из своей страны, отправились в Смирну, построили корабли, погрузили на них все ценные вещи и отплыли на поиски пропитания и новой родины. Пожив со многими народами, переселенцы прибыли в земли умбров и построили там города, где и живут до сих пор. Однако теперь они зовутся не лидийцами, а тирренами, по имени сына своего царя, ставшего их вождем».

Вот каково, по мнению грека, жившего в V веке до н. э., чей авторитет много веков не ставился под сомнение, происхождение людей, которых он называл тирренами (отсюда происходит название Тирренского моря — части Средиземного моря у западных берегов Италии). Римляне называли их тусками (отсюда Тоскана) или этрусками. История, рассказанная Геродотом, хоть и приукрашенная фантастическими деталями, была подхвачена даже в Новое время, поскольку гипотеза о малоазийском происхождении этрусков позволяла объяснить восточные мотивы, характерные для их цивилизации ^{3} .

Разумеется, речь не идет о предметах, модах или верованиях, занесенных с торговыми караванами или ставших результатом интеллектуального обмена между народами. Археологам будущего следует опасаться подобной ошибки: роясь в будуарах XVIII века и обнаружив там большое количество осколков китайского фарфора, они могут прийти к выводу, что в ту эпоху Западную Европу накрыло волной азиатского нашествия. Точно так же и известная нам история цивилизации этрусков начинается с «восточного» периода, приходящегося на VII век до н. э., многие особенности которого можно объяснить влиянием материальной культуры Востока. Египетская фаянсовая ваза с именем египетского фараона Бокхориса (720–714), найденная в Тарквиниях, финикийские скарабеи из смальты, амулеты из слоновой кости, шарики амбры, бронзовые и золотые булавки и обнаруженные в первых храмах этрусков фризы из терракоты, принятые в крито-микенском мире, — всё это говорит лишь о смелости торговцев и о престиже высокоразвитой культуры среди более примитивных народов. Однако есть и более значительные совпадения, которые уже не объяснить поверхностным влиянием.

Удивительна, к примеру, общность этрусков с древними империями Востока в плане религии. На протяжении всей истории этрусков другие народы восхищались, в частности, их способностью истолковывать знаки судьбы. Ни в одной другой части античного мира мы не найдем ни подобной страсти к гаданию, ни подобной искушенности в толковании воли богов по небесным явлениям, раскатам грома и внутренностям жертв. Нигде — кроме Ассирии и Халдеи: местные волхвы тоже славились познаниями в астрологии и гепатоскопии (гадании по внутренним органам). Возникает большой соблазн признать этрусков их отдаленными, но верными наследниками. В музее Пьяченцы хранится бронзовая баранья печень, выпуклая поверхность которой разделена на 44 сектора, каждый из которых носит имя определенного божества. Поражает сходство этого предмета с тремя десятками слепков печени из терракоты, также разделенных на сегменты и снабженных надписями, которые были найдены в Мари, в среднем течении Евфрата, и датируются началом И тысячелетия до н. э.

С другой стороны, гипотеза о восточном происхождении этрусков проливает некоторый свет на тайну их языка. Язык этрусков не может быть отнесен к индоевропейской семье, и он коренным образом отличается от латыни, оскского, умбрского, кельтского, греческого, санскрита, однако некоторые грамматические его особенности встречаются в наречиях запада Малой Азии — лидийском, карийском, ликийском. На погребальной стеле, найденной в 1885 году французскими археологами на Лемносе (северная часть Эгейского моря) и относящейся к VI веку до н. э. — то есть еще до афинского завоевания острова и введения там греческого языка, — имеется эпиграфический текст, подлинность и значение которого подтверждены более поздними находками; он составлен если не на этрусском языке, то, по меньшей мере, на очень на него похожем. Мы не станем подробно останавливаться на особенностях лексики и морфологии, подтверждающих тесную связь между двумя языками. Однако мы помним, что, по словам Геродота, тиррены во время своих странствований «пожили со многими народами» и какая-то их часть вполне могла остаться на Лемносе.

Казалось бы, все ясно, так что же мешает сегодня все большему числу этрускологов поддержать версию Геродота? Прежде всего, она похожа на множество древних легенд, в которых зарождение какой бы то ни было цивилизации на западе Средиземноморья связывалось с миграцией народов с Востока. В этом контексте Геродотово переселение спутников Тиррена и их остановка в Этрурии априори заслуживают доверия не более, чем Вергилиево путешествие Энея и его спутников, которых пожар Трои заставил покинуть Фригию и искать пристанища в устье Тибра. Но в основном отказ от гипотезы о восточном происхождении этрусков связан с невозможностью для археологов найти в цепи цивилизаций, сменявших друг друга в центральной части Италии, достаточно четкий разрыв, который можно объяснить массовым вторжением чужеземного народа.