Другая картинка. Детский сад. Все уже позавтракали, одна девочка еще дожевывает, сидя за столом. Молодая воспитательница говорит: «Что же ты медлишь, Келли? Дети спешат на прогулку, ты их задерживаешь». Мимо проходит директриса и случайно слышит эту реплику. Она просит воспитателя зайти к ней в кабинет. «Вы побеспокоились о тех детях, которым не терпится погулять, — говорит она. — Но не подумали о Келли: каково ей — мало того, что она одна осталась за столом, так еще испытывает и комплекс вины перед остальными».

А мне, поскольку я оказалась свидетелем этого разговора, заведующая объясняет, что ребенка ни в коем случае нельзя воспитывать на чувстве вины. Иначе он может привыкнуть, что он хуже других. Вот так и вырастают неудачники.

Третья сценка. Дом для обиженных женщин (Abused women's shelter). Сюда приходят жертвы домашнего насилия. Жены, которых оскорбляют, а иногда и бьют их мужья. Первым несчастную встречает психолог. Смысл беседы с пациенткой — убедить ее в том, что она достойный, уважаемый человек. И никто — слышите, никто! — не должен даже помыслить, что ее можно обидеть, а тем более поднять на нее руку. Таких бесед будет еще много. И не только бесед. Целая система профессиональных тренингов, юридических консультаций и других мер направлена на то, чтобы научить обиженную и униженную женщину поверить в себя, свою значимость, свою ценность.

— Ну и что, — спрашиваю я сотрудницу Дома. — Предположим, она обрела эту уверенность в себе. А муж-то остался прежним. Он-то видит в ней все того же человека, которого он привык обижать.

— Нет, другого! Каждый из нас прекрасно чувствует, кого можно безнаказанно оскорблять, а кого — нет.

Пришло это слово к нам недавно, но замелькало в прессе и на научных симпозиумах довольно часто. Правительство РФ даже приняло в 2000 году специальную гуманитарную программу «Воспитание толерантности». Это вызвало много дискуссий: тех, кто «за», оказалось меньше тех, кто «против».

В Америке никаких дискуссий по этому поводу давно уже нет. Толерантность — это готовность принять все иное, непривычное в данной среде, нестандартное, нетрадиционное. Это уважение к иной расе, этнической группе. К другой религии, к другому социальному статусу (богатых к бедным и наоборот).

В Мичиганский госуниверситет, где я в то время работала, приехала из Киева педагог-стажер Марина со своей десятилетней дочерью Олесей. Девочка общительная, хорошенькая да к тому же с неплохим английским без проблем вошла в новый коллектив. Это, однако, понравилось не всем: две девочки, признанные до того безусловными фаворитками класса, решили без боя не сдаваться. Они начали, так сказать, обрабатывать общественное мнение. Посмеивались над тем, что отличало Олесю от других. Над котлетами вместо привычных сандвичей или тунцового салата, которые американские школьники приносят из дому в металлических коробочках. Над славянским акцентом в ее английском. И потешались над тем, что однажды она пришла в джинсовой юбочке — абсолютно экзотичном наряде среди сплошных джинсов. Вскоре Олеся почувствовала охлаждение класса и, естественно, сильно огорчилась. Мама Марина зашла к директору школы, чтобы выяснить, что делать дочке в этой непривычной для нее ситуации. Что было дальше, Марина рассказывала мне с большим удивлением.

— Такую реакцию я совершенно не ожидала. Директриса побледнела, потом покраснела. А потом пришла в чрезвычайное волнение и наконец произнесла: «Мне очень стыдно, что такое произошло в моей школе. Вашей дочери делать, разумеется, ничего не надо. Это наша вина, мы ее и будем исправлять».

Неизвестно, о чем беседовала директриса с юными завистницами. Только одна из них вскоре пригласила Олесю к себе на домашнюю вечеринку, а другая предложила ближайший уик-энд провести у нее в гостях: мама и папа будут очень рады. На этом дело не кончилось. Учительница домоводства на ближайшем занятии поменяла тему: вместо полагающегося по программе лукового супа она предложила научиться варить украинский борщ. И, разумеется, Олеся стала главным консультантом. На очередном танцевальном вечере в школе был объявлен конкурс национальных костюмов. И Олеся привлекала всеобщее внимание холщовой рубахой с яркой вышивкой, венком с разноцветными лентами и изящными красными сапожками.

Не стану утверждать, что подобное торжество толерантности существует в Америке повсеместно. Школа, о которой я рассказала, находится вблизи университетского городка, там учится много детей сотрудников университета. И если бы стало широко известно о проявлении недружелюбия учеников к ребенку другой национальной культуры, это бросило бы тень на престиж учебного заведения. Не думаю, что подобная щепетильность свойственна всем американским учителям и школьным директорам. Но знаю, что идеологи американского образования к этому стремятся. И в десятках университетов разрабатываются методики воспитания толерантности, а в сотнях школ учителя уже применяют их на практике.

И еще немного о терпимости к непривычному, о приятии иного. У американцев в последние годы вошло в моду усыновлять детей другой расы или этнической группы. Ирвин Уайл, профессор Северо-Западного университета в Чикаго, очень грустил, что у него нет внуков. Более того, eмy стало известно, что невестка, тоже профессор, родить ребенка не может. Но однажды на двери кабинета Уайла я увидела фотографию очаровательной крошечной китаяночки. Внизу была подпись: «Принимаю поздравления с внучкой. Дедушка Ирвин».

Оказалось, сын с невесткой решили усыновить ребенка и предпочли такую вот не похожую на них, белых американцев, раскосенькую, желтолицую малютку. Когда она подросла, приемные родители повезли ее в Китай. Все трое поселились в семье, где хорошо сохранились национальные обычаи. И девочка училась петь китайские песни, танцевать, носить одежду и играть в игры, чтобы не забыть о своих этнических корнях.

Мне известно немало подобных случаев. Конечно, это скорее мода среди «продвинутых» американцев. Тот же Ирвин Уайл объяснил мне: «Мы должны показать пример толерантного отношения к другим расам и этническим группам. Америка очень нуждается в таком воспитании».

«Нуждается» — значит еще не может похвастать такой всеобщей терпимостью. Там до сих пор очень сложно развиваются отношения между белыми и черными американцами. Причем сегодня, когда уже считается совершенно неприемлемым (американец бы сказал «неполиткорректным») недружелюбно отзываться о неграх.

Проблема, тем не менее, стоит все еще довольно остро. Я не стану писать о ней именно поэтому: бегло и поверхностно говорить о расовых конфликтах не считаю возможным. А глубокий анализ — тема не для этой книжки.

Америка думает об этой проблеме. Здесь уже очень много сделано для воспитания расовой терпимости. И многочисленные частные фонды в поддержку толерантности, и федеральные программы, и журналы, один из которых так и называется «Толерантность».

К своему выступлению в Rotary Club я готовлюсь тщательно. Чет Хенри, бизнесмен, в доме которого я живу — это с его подачи меня пригласил Клуб, — сообщает мне важные сведения и дает советы. Члены Ротари — уважаемые люди бизнеса, а также топ-менеджеры крупнейших фирм. Время от времени они приглашают на свои заседания заезжих лекторов с любопытной для них информацией (меня — с темой «Америка глазами иностранца»). Но в основном они обсуждают свои, связанные с бизнесом проблемы. Однако Чет обращает мое особое внимание на то, что стиль всех выступлений легкий, шутливый. Всяческое занудство, даже в сообщениях об очень серьезных вещах, — он прикладывает согнутую ладонь ко лбу, имитируя роденовского Мыслителя, — категорически отвергается. Так что я заранее стараюсь настроиться на смешливый лад.

...Первое, что я вижу, входя в холл клуба, — государственный флаг Соединенных Штатов Америки. Он стоит недалеко от двери, на блестящем древке, а полотнище сверху слегка закреплено на стене. Я хорошо могу разглядеть и все его пятьдесят звезд, по числу штатов, и все тринадцать красных полос — столько было первых колоний в Америке. Холл заполняют импозантные мужчины в прекрасно сшитых костюмах, гладко выбритые, пахнущие легким парфюмом. Женщин почти нет — из ста пятидесяти, может, три или пять. Но и это прогресс. Ротари еще до недавнего времени был клубом чисто мужским.