Первые смешивали с рубленным мотыгой остролистом один-два вида довольно грубо просеянной местной глины, денька на два оставляли массу ферментироваться во влажной полутьме мастерской, потом разминали и вручную придавали ей нужную форму. Если требовалось вылепить боковую поверхность одного из тех сосудов, которые заменяли древним бочонок, ларец и силосную башню (по-гречески их называли пифосами, в микенских надписях — queto), мастер выкладывал на гончарный круг, вращаемый помощником или рабом, толстый слой размятой массы и постепенно наращивал по краю глиняные колбаски — все более длинные к центру тулова и все более короткие ближе к горлышку. Каждому слою давали подсохнуть около часа, благодаря чему глина не оплывала под собственной тяжестью. Прежде чем нести готовый кувшин в печь, мастеру оставалось только прикрепить глиняным тестом парное число ручек, выровнять внешний слой и, украсив сосуд волновым орнаментом или насечкой, оставить на полных два дня на солнце. И да будут прокляты ветры, духи или люди с «дурным» глазом, которым именно в этот момент вздумается накликать дождь!

Микенские гончары делали добрых три десятка разновидностей сосудов. Это известно не только благодаря раскопкам, но и лексике, инвентарным спискам царской и храмовой посуды, а главное — идеограммам, сопровождавшим означенные списки в конце XIII века до н. э. Наибольшим спросом тогда пользовались пять видов керамики: глубокая чаша с двумя горизонтальными ручками, почти вертикальными стенками и круглой ножкой; кубок на длинной полой ножке с двумя вертикальными ручками, в той или иной степени возвышающимися над краями емкости; кружка или кувшин для воды, обычно с одной ручкой; кратер, сосуд, в котором вино смешивали с водой, похожий на большую супницу со слегка выгнутыми боками и двумя короткими ручками; наконец то, что называется «прощальным кубком», по-микенски — kraireus, круглая чаша с двумя ручками и крышкой, увенчанной массивной шишечкой. То, что Гомер называет depas, а микенские таблички, снабженные идеограммами, передают как dipa, — ваза большей или меньшей емкости, но соответствующей, по крайней мере, двум бокалам, kupera. Украшены все эти сосуды в соответствии со вкусом эпохи. Недавние раскопки в Микенах и Тиринфе показали, что незадолго до катастрофы керамисты не довольствовались, как их предшественники в первой половине XIII века, изображением плодов, цветов лотоса, пальм и стилизованных раковин среди спиралей, волн и концентрических полукружий. В то время отдавалось предпочтение большей сдержанности. Успехом пользовались черные полосы на внешней поверхности или россыпь точек на краях кувшина. В виде украшений теперь предпочитали бордюры и зигзагообразные узоры, довольствовались одним анемоном или морским коньком на свободном поле. Вместо того чтобы, как Эванс и ему подобные, твердить о вырождении стиля, «керамике скваттеров», или, иначе говоря, закате искусства, давайте оценим необыкновенную тонкость фактуры, изящество, точность и простоту рисунка, щепетильность мастеров, подобных Брисавону из Пилоса, гордых своим статусом «горшечника Его Величества» и умением начертать на огромных сосудах Тиринфа, Элевсина или Фив имена поставщиков, изготовителей и лавок, на которые они работают.

У стен крепости теснились и многие другие сообщества мастеров, широко использовавших звонкие котлы, отлитые в кузнях, чаны и кадки мастеров-керамистов. Здесь работали сукновалы ( kanapewe), иногда называемые «царскими», и красильщики, которые горячей водой удаляли жир со шкур, стирали их при помощи золы, египетской соды или кимолосской (мыльной) глины, ополаскивали, обрабатывали шерсть или растительные волокна соком алоэ, гранатового дерева, щавелем, квасцами, дубильными веществами или разными снадобьями, содержащими аммоний, чтобы материал прочно удерживал естественные красители, извлеченные из моллюсков пурпурниц, кошенили, шафрана, ириса, красильной вайды, сафлора или железистых почв. Официальные дворцовые документы показывают нам сановников, одетых в белые, красные, фиолетовые туники с отделкой или фестонами — белыми, разноцветными, серыми, серебристыми, а возможно, и золотыми. Идеограмма 158 линейного письма Внесомненно изображает красильный чан с рогатиной, предназначенной для переворачивания ткани или мотков шерсти. Готовые изделия, tetukowoa, оставляли сушиться на солнце, развесив их на стене или на треугольниках, закрепленных между двумя стояками, как это все еще принято в беотийской Левадии или в Крице на Крите.

Тогдашних парфюмеров называли «варителями притираний», aleiphazooiили aleiphozooi. Они занимали важное место и во дворцах, и вне их. Достаточно напомнить, что благовония, притирания и косметика были одинаково необходимы как для культовых, так и для мирских ритуалов, для туалета живых и мертвых, ибо тогда было принято ароматизировать вино, пищу и даже мебель, и запахи считались ощутимой духовной сущностью богов, живых созданий и предметов, и, наконец, парфюмерные товары долго оставались одним из важнейших источников прибыли для греческих городов. В интересующую нас эпоху целые корабли сосудов, кувшинчиков, запечатанных воском амфор вместимостью 2–3 литра ароматного масла уходили из портов Пелопоннеса и с Крита ко всем берегам Средиземного моря. Таблички из Пилоса и Кносса, дополняемые сведениями Теофраста и Плиния Старшего, а также народной традицией, позволяют составить довольно ясное представление о работе мастеров-парфюмеров, связанных со многими другими ремесленниками и пребывающих под пристальным надзором хозяев храмов и дворцов.

В XIII веке до н. э. упоминаются масла из шалфея, папируса и розы. Оливковое масло с небольшой добавкой соли, чтобы не прогоркло, чаще всего использовалось как эксципиент, основа, или, если пользоваться профессиональным жаргоном нынешних специалистов, — «тело» и «шлейф» духов. С помощью камеди или древесного сока мастер «привязывал» к нему летучие вещества, обычно — сок какой-нибудь части растения: корневища, стебля, листьев, цветов, плодов и даже семян. Древний парфюмер не знал перегонного куба, но применял конденсацию и сцеживание. Он использовал три и сегодня не вышедших из употребления способа добывать из растений ароматную субстанцию: отжим через хорошенько выкручиваемую ткань, вымачивание и выпаривание, извлечение эфирных масел холодным методом. Уже тогда он экспериментировал, пытался соединять разные вытяжки, чтобы создать новый аромат — более тонкий, волнующий и стойкий. Среди упоминаемых на микенских табличках ингредиентов — ирис, шафран, цвет винограда, магнолия, айва, ароматный тростник, анис и, вероятно, сокращенными значками обозначены укроп, крушина, скипидарное дерево, можжевельник и иссоп (табличка из Пилоса, Un 219). Наконец, из Сирии и Финикии привозили эссенции мирры, корицы, имбиря.

Процитируем три отрывка из бухгалтерских «ведомостей», более красноречиво повествующих о мастерстве и познаниях древних парфюмеров, чем все пустые горшки, найденные археологами: «Кокал доставил Эвмеду следующее количество оливкового масла: 18 больших мер (по 39 литра?) для притираний. Получено из мастерской: 38 сосудов» ( PY, Fr1184). «Вот что Алиот дал для варки Фиесту, мастеру притираний, чтобы составить благовония: 6 мер кориандра, 6 — чуфы, 16 связок ириса, 2 и ½ меры ароматных ягод (можжевельника?), 20 мер вина, 2 — меда, 2 связки укропа, 2 меры перебродившего вина (?)» ( PY, Un267). Известно, что в римскую эпоху шафран, аир, чуфа, мед и вино входили в состав духов на основе розового масла. И, наконец, следующий текст: «Передано Филею, парфюмеру царицы: 2 и ½ меры чуфы, 2 связки укропа, 10 — ириса (2 меры?) и 6/10 — ароматных ягод» ( PY, Un249). Если тогдашний грек умел делать достаточно крепкое вино, то, возможно, он был недалек и от того, чтобы составить рецепт наших одеколонов.