Наиболее распространенным и дешевым средством освещения была масляная лампа — крошечный светильник в форме горелки, в которой дрожал слабый язычок пламени. Более яркие канделябры, а точнее свечи, стоили дорого. В парадных покоях зажиточных домов их устанавливали на медной или хрустальной раме, образующей люстру, которую подвешивали к потолку на металлическом тросе или на штоке из позолоченного дерева. Кроме того, имелись настенные подсвечники, которые красовались и по краям камина.

Крестьянский дом отличался от городского прежде всего основным планом — один этаж, образуемый центральной комнатой, окруженной тесными клетушками. В деревнях, прилегающих к большим городам, дома в XVII веке строились не без влияния последних: здание строилось с узким фасадом, в глубину, с мансардным этажом или, по крайней мере, с каморками вокруг чердака. Обстановка, более скромная, чем в городских домах, была вполне патриархальной. Несколько стульев, стол, сундуки, прялка. Украшения, рисованные или резные, в традиционном духе. Камина в деревне не знали. Огонь разводили прямо на полу. Внутренние ставни из цельного дерева закрывали редкие окна. «Спальные шкафы», сокрытые от глаз дверьми или занавесками, стояли вдоль стен центральной комнаты (если только не были сколочены в смежных комнатках). Вдоль свободных стен у зажиточных крестьян стояли стеллажи, на которых выставлялись расписные тарелки, горшки и оловянные мерки.

Какое бы положение ни занимал нидерландец, он всегда питал к своему дому сильнейшую любовь. Для мужчины, экономного до скупости, благоустройство дома являлось единственной достойной причиной траты денег. Женщина вообще всю свою жизнь посвящала дому. Это была святая святых, храм семьи, который, в свою очередь, представлял собой центр общественной жизни. Жизнь замыкалась в семье, как устрица в раковине, в доме, в стенах комнат, надраенных до блеска, среди натертой воском мебели, предметов, чистых до скрипа при прикосновении. Эта замкнутость сильно мешала чужестранцам, надолго поселявшимся в Голландии, завязывать контакты и поддерживать отношения с местным населением. На такое положение дел сетовали Ле Лабурер в 1642-м и Байль в 1684 году, объясняя его якобы мрачным и угрюмым характером голландцев. ^{30} Наиболее богатые торговцы и даже некоторые аристократы соперничали друг с другом во внутреннем убранстве жилищ. Мебель, светильники, ткани и предметы искусства загромождали дома, свидетельствуя скорее о толщине кошелька, нежели об утонченности вкуса их владельцев. Помимо того, что роскошь удовлетворяла амбиции хозяев, она еще и поглощала излишки доходов, которые некуда было девать. Но такое вложение капиталов без последующей отдачи со временем могло подорвать экономическую основу страны. К концу века об этом стали задумываться некоторые светлые головы, определившие, что корень зла заключается в тлетворном французском влиянии. Поговаривали, что мадам де Ментенон будто бы убедила Людовика XIV, что наилучший способ отвратить голландцев от добродетели — распространить среди них парижскую моду.

Из «задней комнаты» или конца коридора лесенка в несколько ступеней выводила во дворик, огороженный забором, выкрашенным в зеленый или в коричневато-красный цвет.

Некоторые ремесленники превращали двор в своего рода продолжение мастерской, а лавочники — в склад под открытым небом. Однако большинство горожан, даже и с весьма скромным достатком, старались разбить на крошечном пятачке двора небольшой садик, несмотря на то, что его размеры часто не превышали нескольких десятков квадратных футов. И если не сад, то уж зеленая лужайка с цветочными клумбами и пятнами мха всегда радовала глаз хозяев. Когда позволяли размеры участка, возле стены сажали куст бузины, ракитник, два-три фруктовых дерева. По мере изменения социального положения владельца увеличивались и размеры сада, хотя все же они никогда не становились значительными: земли в городе было слишком мало, а стоила она слишком дорого. Поэтому состоятельные люди, особенно во второй половине века, покупали на окраинах города еще один сад, где в теплое время года любили проводить с семьей свободные дни.

Типичный план нидерландского сада включал четыре прямоугольные лужайки, разделенные крестообразной аллеей. На лужайках — большие цветочные клумбы; вокруг — деревья; в центре — деревянная (впоследствии каменная) беседка под куполообразной крышей или искусственный грот, под сводами которых было приятно обедать на свежем воздухе, а после распространения моды на «файв-о-клок» — пить чай. Все упорядочено, ухожено, размечено, миниатюрно — этакий игрушечный садик.

Каждый владелец сада страстно желал собирать ежегодный урожай фруктов. Выращивали в основном яблони, около двадцати разновидностей (особо ценился сорт гауд-пиппинг), пятнадцать видов грушевых деревьев, а также вишни и сливы. На грядках наливались соком дыни, вызревала клубника. Вдоль изгородей росли ежевика, малина и мушмула — для бедноты. Многие любители садоводства строили деревянные теплицы и оранжереи, в которых пытались выращивать абрикосовые, персиковые деревья и даже виноград… Последний прижился неплохо, однако изготовить из него вино было невозможно. Любовь к растениям проявлялась у тружеников пера во врожденной склонности к созерцанию природы. В результате садоводы получили в свое распоряжение изрядное количество руководств и научных изысканий, в частности труд Иона ван дер Мейерса «Arboretum sacrum», [3]три тома которого вышли в 1643 году.

Вся нация, за исключением лишь немногих «белых ворон», испытывала к цветам настоящую страсть. Цветы занимали незначительное место во внутреннем убранстве дома, но тем пышнее был их ковер под сенью садов. Цветы высаживали в отдельные клумбы по видам: здесь — розы, там — ирис, за ними — лилии, дальше — гиацинты, а в глубине — шиповник. Желтые — справа, красные — слева. Фантазия в таком порядке отсутствовала напрочь, зато вовсю проявилась методичность. К тому же запахи цветов смешивались. Правда, в лилипутских садиках центра города к ним добавлялась, а в жару и часто подавляла их вонь стоячей воды канала.

Во всех городах можно было встретить лавку цветочника. Здесь продавались цветы и плоды из личного или арендуемого в окрестностях города сада хозяина. Если дела шли в гору и объем продаж увеличивался, хозяин заказывал товар в Гарлеме, земля которого оказалась столь благодатной для цветоводства, что сады там в конечном итоге утратили свое декоративное назначение и превратились в мощный источник дохода. Тут можно было найти нарциссы, шафран, фиалки, анемоны, крокусы, акониты, лилии всех оттенков и другие бесчисленные виды цветов, многие из которых еще не были тогда известны в других странах Европы. Цветы привозили из дальних краев, проводили с ними разнообразнейшие опыты, создавали новые виды с необычной формой и оттенком.

Вплоть до 1615 года бесспорной королевой цветов была роза, однако затем она уступила свое место тюльпану, завоевавшему сердца любителей лепестков и тычинок. Завезенный в Германию из Турции в 1559 году тюльпан в 1593-м был признан в Нидерландах «образцом экзотической флоры» благодаря натуралисту Клузиусу. Спустя немного времени чашечки тюльпанов стали все чаще встречаться в садах горожан. Однако, чтобы привлечь к цветку тот неимоверный интерес публики, который прибавил славы Голландии, потребовалась парижская мода на тюльпаны в начале правления Людовика XIII. В один миг тюльпан был возведен в ранг элегантного цветка, придающего всему оттенок светской утонченности. По счастливому совпадению в это же время в голландских садах распространился вирус, вызывавший различные отклонения чашечки тюльпана. Цветоводы воспользовались этим обстоятельством, чтобы вывести целый ряд любопытных видов и поддержать ажиотаж.

Французская мода на тюльпаны облетела всю Европу, и нидерландцы превратились в их главных поставщиков. С 1625 года луковицы Semper Augustus, [4]пользовавшиеся особым спросом, ценились буквально на вес золота. (SA — большая белоснежная чашка, чуть голубоватая у основания и рассеченная вертикальными полосками огненно-красного цвета.) Тюльпаны выращивались розовые, лиловые, коричневые, желтые или представлявшие собой немыслимую комбинацию всевозможных оттенков, как «Лапрок», напоминающий пестрый шутовской наряд. Было выведено 30, а в скором времени целых 100 разновидностей. Бальи из Кеннемерландена назвал собственноручно созданный вид «Адмиралом». Вскоре полсотни других любителей-цветоводов подхватили его идею. В результате на свет явилась серия видов в одной цветовой гамме — «Адмирал ван Энкхёйзен», «Адмирал Поттебакер»… Образовалась и группа «генералов» — «Генерал ван Эйк» и др. Один садовник из Гауды назвал свой вид «Генералом из генералов». За неимением лучших идей сорта цветов называли и попроще — «Красный и Желтый Католейны». Насчитывалось пять видов «Чуда», четыре — «Морийона», семь — «Турне», тридцать — «Парагонов»… Настоящий поток, который было кому направить в нужное русло, — луковицы стоили баснословные суммы, а вырастить их не составляло труда даже в самом крошечном садике. Во многих добропорядочных горожанах и осторожных лавочниках неожиданно проснулась тяга к рисковым затеям.