Феодальный строй уже не менее полутора веков ограничивал привилегии суверена. Он установился в результате изменения соотношения сил. Что мешало этим людям, располагавшим своей землей, получавшим с нее ресурсы для жизни и борьбы, сделавшим ее название своим родовым именем, — что мешало им решить, что эта земля их собственная, и передать ее детям? Роберт и не мечтал тягаться с ними. Он не мог соперничать также с Ричардом II, герцогом Нормандским, ни — тем более — с Гильомом Великим, правившим огромным герцогством Аквитанским. То же — в отношении герцога Гасконского, графа Тулузы, маркиза Готии, правившего в Нарбоннэ. То же — в отношении графа Барселонского, фьеф которого именовался «испанская марка» и теоретически считался «поддерживающим корону Франции». Все эти сильные вассалы в принципе должны были оказывать королю военную помощь, в случае если он шел на войну. На деле же они оказывали ему помощь, которую считали нужным оказывать, исходя из собственных интересов, а иногда требуя взамен привилегий, то есть чаще всего новых земель. Имея их за спиной, было легче решать дипломатические вопросы. Король мирился с этим. Он происходил из семьи, которая давно играла в такие игры, соблюдая собственные интересы. Он не мог не осознавать положение дел достаточно ясно.

Роберт имел виды только на герцогство Бургундское. Когда-то оно было частью домена его деда. Теперь же оно находилось во владении его дяди Генриха, у которого не было наследников. Таким образом, задача состояла в том, чтобы не допустить перехода власти в руки узурпатора, который уже появился на горизонте. Роберт готовился к действиям. Это была единственная военная кампания, которую он планировал, не будучи спровоцирован на нее, — и она продлилась 14 лет. В других случаях, если он брал в руки оружие, то делал это лишь для того, чтобы обороняться или защищать свой домен, которым он и его отец хотели и были в состоянии управлять непосредственно. Это было сердце всего королевства, Иль-де-Франс, в котором через Орлеан, Париж и Санлис протекают Луара, Сена и Уаза. Кроме того, королю случалось брать в руки оружие ради коротких военных экспедиций, предпринимавшихся, если можно так сказать, с чисто полицейскими целями.

Полиция! Приходилось ее создавать. И эта задача часто превышала возможности короля франков, аквитанцев и бургундцев. Полиция в королевском домене. Полиция в больших фьефах, руководители которых, за исключением разве что Нормандии, не могли как следует обеспечить порядок, безопасность и мир. Феодальный строй многоэтажен, и при нем каждый практически владеет всеми ресурсами занимаемой им земли и подчиняется тому, от кого он ее «держит» только в смысле верности, в которой поклялся. Если король зависит от лояльности своих крупных вассалов, то и они находятся в таком же положении. Из-за того, что повсюду пришлось укреплять или приказывать укреплять неприступные замки для защиты от норманнов, мадьяр и сарацин, а также от соседей; из-за того, что у каждого укрепленного замка есть владелец, закаленный воин, и из-за того, что владелец замка может кормиться только с той земли, которой владеет, — из-за всего этого у крупных вассалов есть свои вассалы. А у этих вассалов, если их фьеф достаточно велик, также есть вассалы. Так что самый малый из этих феодальных владельцев оказывается на деле самым независимым. Из своего замка он может бросить вызов не только врагам, но и собственному «сеньору», своему «сюзерену», от которого «держит» эту землю. Подвергнуть его осаде? Условия ведения войны, характерные для того времени (мы поговорим об этом в другой главе), делали подобную осаду весьма затруднительной. Если владелец замка принял предосторожности и заготовил достаточно съестных припасов, то он мог выдержать очень длительную осаду. Поэтому сюзерен мог решиться на такой шаг, только имея очень веские причины.

Взгляды на окружающий мир Ричарда Нормандского, Гильома Великого, Фулька Нерра и тем более Эда II Шартрского, который мог в любую минуту стать королем Бургундии, ненамного отличались от взглядов короля. Взгляды владельца небольшого замка не имели и этой широты. С высоты своей башни он видел окружающие земли, и его мысли не преступали границ того, что видели его глаза. Однако эти мысли не давали ему покоя! Допустим, на горизонте он различает границы своих владений и край владений соседа. Естественно, там есть земли, которые он считает ничьими — ведь феодальные права на землю, как и другие привилегии, давно утратили юридическое обоснование — и со спокойной совестью хочет сделать своими. Он видит также другие земли, которые покуда держит в своих руках, но знает, что на них претендует сосед. В таком случае он должен нападать или защищаться. А вот на опушке леса начинается дорога, проезд по которой он своей властью обложил пошлиной. А вот еще мост. Не пропускают ли его люди проезжих, не взяв с них деньги? Если же он человек, абсолютно лишенный щепетильности, — а таких было немало, — он даже не пытается облечь дело в форму законности и задает себе другой вопрос: не упустили ли путешественников? (Об одном путешественнике речь не идет, такие явления были исключением, потому что обычно люди осмеливались отправляться в путь только группами.) В седло! Лови неосторожных! Они, конечно, вооружены, но не так хорошо, как мы. Если они поведут себя прилично, мы удовольствуемся их деньгами, их товарами, их провизией, их вьючными животными, их одеждой, если она того стоит. Если нет — тем хуже для них.

Конечно, хозяин замка должен оказывать своему сеньору военную помощь. В принципе он ничего не имеет против: ему нравится воевать. К тому же, если он действительно окажет услугу, если его помощь очень нужна, то, возможно, он урвет при этом еще какой-нибудь клочок земли, деревню, а то и новый фьеф. Кроме того, существовал еще один вид войны, который мог увести его даже далеко от дома: это вендетта, месть, которая была распространена по всему миру.    

Если владелец замка оглянется вокруг, то увидит земли, которые возделывают его крестьяне. Часть этих земель — правда, не всегда — принадлежит непосредственно ему. Конечно, это не означает, что он обрабатывает их своими руками; эти руки созданы лишь для того, чтобы держать меч и поводья коня. Но он является полным хозяином всех плодов, получаемых с этих земель. Эти земли называются mansus indominicatus, т.е. «манс сеньора». Слово «манс», изначально означавшее отрезок земли, необходимый для того, чтобы обеспечить существование одной семьи, впоследствии стало весьма растяжимым понятием. В целом его значение — «доля». Нет никаких данных, чтобы определить размеры этого mansus indominicatus, который, впрочем, в 1000 году никогда не был особенно велик. Он не превышал размеры мансов, занимаемых крестьянами, которые зависели от сеньора: со временем перераспределение и передел земель сделали эти участки неравными по величине.

Мансы крестьян являли собой арендованные земли, то есть давались им для обработки на определенных условиях, в числе которых была обязанность обрабатывать манс сеньора под руководством интенданта, человека обычно сурового.

Были ли крестьяне «сервами» [100]? Не обязательно, особенно если домен располагался не в Бургундии, Нивернэ или Шампани. Мы все учили в школе, что сервы были «прикреплены к земле»: они не имели права покидать обрабатываемую ими землю или жениться на женщинах из других доменов. Они себе не принадлежали. Свободный крестьянин — «виллан» — теоретически не был связан такими ограничениями. На практике же разница была невелика. Местный сеньор понимал эту разницу — весь мир того времени был невероятно просвещенным в вопросах права, — однако он мог не обращать на нее внимания, если речь шла не о поимке и наказании «беглого» серва. Он одинаково презирал и эксплуатировал и сервов, и вилланов. Земля принадлежала ему. Крестьянин «держал» ее от его лица. Конечно, крестьянин не клялся в «верности и покорности», такое даже невозможно себе представить: он просто был обязан производить предусмотренные обычаем выплаты деньгами, а чаще натурой, не исключая также работ на mansus indominicatus. Но это еще не все: разве мелкий сеньор не король на своей земле? Он также требовал всего того, чего короли требовали в те времена от своих подданных: оброк, что означало денежную сумму, «барщину», которая означала обязанность производить определенные работы по ремонту дорог, строительству, перевозкам. Эти постепенно узурпировавшиеся королевские права обрушивались не только на арендаторов, но и на тех, кто испокон веку были полными собственниками своих наделов, маленьких доменов, принадлежавших свободным людям и называвшихся аллодами. Эти люди тоже, в свою очередь, зависели от местного сеньора и были обязаны пополнять его казну, работать на него. Оброк и барщина ничем не регламентировались. Так же как и сумма, которую следовало платить за пользование мельницей или хлебной печью, при этом было запрещено молоть муку и печь хлеб в других местах.