Конечно же, Маелбета должен был опасаться ответной мести со стороны детей своей жертвы, но они были еще очень молоды. Их дед Кринан попытался свергнуть Маелбету и потерпел неудачу: узурпатор правил целых 17 лет. Мы располагаем крайне скудными сведениями о его царствовании, но, похоже, он был хорошим королем. По-видимому, он совершил паломничество в Рим: мы знаем, что в Вечном Городе он раздавал беднякам богатые дары. Кажется, он поддерживал дружественные отношения с Нормандией: когда в 1054 г. в результате антинорманнского дворцового переворота норманны, фавориты Эдуарда, были изгнаны из страны, Маелбета приютил их у себя, в результате чего Сивард, шурин покойного короля Дункана, напал на его королевство и разгромил его войска. Тем не менее Бирнамский лес не двинулся на Дунсинан, [47]ибо Маелбета правил после этого еще 3 года. В 1057 г. сын Дункана Малькольм, воспользовавшись поддержкой шотландцев, имена и положение которых сейчас невозможно установить, напал на Маелбету и убил его у Лумфанана в долине реки Ди. Лулах заявил о своих притязаниях на трон и номинально правил страной одну зиму. Затем он также был убит у Эсси в Стратбоги, оставив маленького сына Маелснехтайна и дочь, которой суждено было стать родоначальницей очень беспокойного потомства.

Больше права Малькольма никто не оспаривал, и его 36-летнее правление явилось одним из важнейших периодов в истории Шотландии, ибо именно тогда начался процесс, в результате которого на протяжении правления четырех его сыновей Шотландия стала европейской страной.

Этому процессу переориентации часто дается неправильная оценка, потому что он не получил адекватного понимания со стороны исследователей. Согласно общепринятой формулировке, это был просто конфликт местных идей и местной культуры с английскими. Рассматривать события с такой точки зрения – значит увидеть их в ложной перспективе и к тому же странным образом игнорировать саму английскую историю. Не подлежит сомнению, что множество новых идей проникло в Шотландию через Англию, так как Англия в эпоху раннего Средневековья служила естественным мостом между Шотландией и континентальной Европой. Однако культура Англии в эпоху развитого Средневековья вовсе не была английской. И в политическом, и в культурном отношении Англия была тогда французской. Тот слой населения, что дал Англии ее законы и обычаи, говорил по-французски, думал по-французски, принес с собой из Франции свою ученость, свою письменность, свое искусство, всю свою политическую и социальную систему и образ мышления. Конечно, английская Англия сохранилась, но она была лишена права политического или художественного голоса. Она сохранила свой язык и – по большей части благодаря именно этому – значительную долю национального самосознания. Со временем, когда разрушатся тесные связи с Францией, Англия ассимилирует своих завоевателей. Но это произойдет гораздо позже. На протяжении еще приблизительно 100 лет после даты, на которой заканчивается наша книга, языками английских школ были французский и латинский. Остатки же английской культуры выжили только за пределами Англии – в Шотландии, в тех провинциях, которые прадед Малькольма III отвоевал у Англии и сделал нашим Юго-Восточным Лоулендом. [48]Влияние этих провинций было довольно заметным, но пока еще непродолжительным. Английский не получил статуса официального языка в Шотландии, пока не добился его в своей родной стране. Если шотландские государственные бумаги XIII в., даже направлявшиеся в Норвегию, иногда писались на французском, то древнейший дошедший до нас документ на английском языке датируется 1318 г. и является всего лишь переводом с латыни. На коронации в 1249 г. королевская клятва переводилась с латыни на французский. Французский был языком повседневного общения при дворе, отчасти благодаря тому, что он обладал почти таким же статусом языка межнационального общения, как и латынь, [49]а отчасти, может быть, из-за того, что с 1100 по 1363 г. французский был родным языком всех шотландских королев – Сибиллы, Мод, Эрменгарды, Жанны, Марии, Маргариты, Йолетты, Елизаветы и вновь Жанны. Три последние, хотя и происходили из шотландских семейств, также пользовались французским наряду с гэльским языком своих родных мест. [50]

Чтобы понять ту эпоху, мы должны увидеть в Шотландии взаимодействие и столкновение тенденций, общих для всей Европы: консолидации, централизации, создания строгой социальной структуры, а в этих рамках – новый расцвет учености и духовности. Мы видели, что к концу VIII в. уже появились первые ростки культурного возрождения. Но их уничтожили набеги викингов, а в Южной Европе – сарацин, добравшихся в 732 г. до самой Луары и прочно закрепившихся в Испании. Мусульмане оставались непрестанной угрозой, которая через несколько лет после смерти Карла Великого нависла и над Римом, и над Константинополем. Германию опустошали славяне, венгры угрожали и Германии, и Италии. Рассыпалась созданная Карлом Великим структура, а Ирландия, светоч Запада, к 900 г. лежала в руинах.

Но и в этой труднейшей ситуации нашлись люди, продолжавшие бороться, как Сиагрий, или Бонифаций, или король Артур четыре столетия назад. Среди этих людей мы можем назвать и нескольких королей из династии Мак-Альпинов. Люди, сражавшиеся против значительно превосходящих сил, могли потерпеть поражение, и часто так оно и происходило. Но именно они заронили искру надежды в сердца тех, кто последовал за ними. К X в. по всему западному христианскому миру началась организация сопротивления. (Восточная Римская империя, лишенная многих владений, но никогда не сваливавшаяся в пучину хаоса, была достаточно спокойной и самой цивилизованной частью Европы.) Начала принимать определенные очертания феодальная система, система общественной и военной организации (в ту эпоху это были синонимы), основанная на единственном сохранившемся от прежней организации элементе – семье. Следует отметить, что на латыни X в. слово patriaвовсе не означает обширную территорию вроде страны или даже области, оно означает семью или род. Семьи владели своими землями, небольшие семьи требовали у более крупных предоставлять им защиту в своей крепости, служившей укрытием от грабителей, а за защиту они платили, неся гарнизонную службу, хотя владелец замка нанимал и постоянный гарнизон, наделяя его членов земельными участками из своих владений. Социальными единицами на континенте были (в отличие от привычного нам клана родичей, происходящих от общего предка) сам замок и окрестное население, семья владельца замка и его сторонники, расселенные на его землях. Впрочем, этот социум был наследником римской традиции paterfamilias.В данном случае под familiaпонималась социальная единица, которая включала как родичей, так и клиентов. Эти отдельные маленькие patriaeразрастались. Когда владелец замка становился могущественным, все большее число людей вступало с ним в вассальные отношения, принося ему «оммаж». Сфера его влияния расширялась, и одного замка было уже мало. Его «люди» строили другие замки, но они все еще находились на земле их господина и были обязаны служить ему, так же как гарнизоны из их собственных «людей» служили им самим. Таким образом, система развивалась и вглубь и вширь, пока процесс субфеодализации не охватил все формы: от крупных фьефов, провинций империи, до маленьких городков-крепостей с одной деревней. Сеть феодальных владений ширилась, а феодальные отношения были закреплены сначала обычаем, а затем и законами. Со временем все люди, живущие на земле, оказались связанными этими отношениями, а выражение «человек без господина» стало синонимом разбойника. Господин А держал X за службу другому господину В, который держал X, Y и Z за службу своему господину С, и так далее. В свою очередь, господин был обязан защищать своих вассалов. То есть обязательства были взаимными, и это следует помнить, ибо об этом очень часто забывают историки, хотя сами вассалы [51]очень хорошо помнили об этом, и когда они считали, что их права нарушены, то незамедлительно переходили на службу к другому господину, имея на это полное моральное право.