— Эдам, пожалуйста. Наверняка ты сможешь прийти после совещания. Это не важно, что ты опоздаешь. Достаточно просто отметиться.

— Отметиться? Ты уже перешла на политический жаргон. Извини. — Он решительно направился в прихожую.

— Черт побери, тогда тебе, может, лучше вообще не приходить домой?

Эдам остановился и повернулся к ней:

— Надеюсь, ты это не серьезно.

Они молча смотрели друг на друга. Потом Эдам ушел.

Когда Сэм Кроз позвонил своей новой подружке, чтобы отменить вечернее свидание, та была недовольна.

— Мы можем встретиться в баре «У Гарри», когда ты освободишься, — предложила она.

— У меня дела. Я позвоню тебе в субботу.

И Сэм повесил трубку, не дожидаясь ответа. Он сидел в своем офисе на пересечении Третьей авеню и 40-й улицы, в большой, светлой комнате, на стенах которой висели изображения небоскребов, построенных его строительной компанией.

Было всего десять утра, и после звонка окружного прокурора, который предложил ему явиться для беседы, настроение Сэма, и так неважное, вконец испортилось.

Сэм был пятидесятилетним мужчиной среднего роста, с обветренной кожей и редеющими волосами. Женщинам нравились его самоуверенность и циничный ум, светившийся в синевато-серых глазах. Одни его уважали. Другие — их было гораздо больше — боялись. Очень немногие его любили. Ко всем ним Сэм испытывал презрение.

Раздался телефонный звонок, потом жужжание интеркома.

— С вами хочет поговорить мистер Ланг, — сообщила секретарша.

Сэм поморщился. Фирма Ланга была одним из трех участников проекта с башней Вандермеера. Его чувства к Питеру Лангу колебались от зависти — потому что тот унаследовал от родителей крупное состояние — до неприязненного восхищения — потому что Ланг, как никто другой, умел находить бросовые земельные участки и превращать их в золотые копи.

Колонка,которую Нелл вела внью-йоркской «Джорнел», называлась «В нашем городе». В ней обсуждались самые разные городские новости — от искусствадо политики, отсветской хроники до интересных публикаций.

С этой колонкой тоже придется распрощаться, когда я выдвину свою кандидатуру на выборах, подумала Нелл, проходя в кабинет.

Тоже? О чем еще я думала? — спросила она себя. Сегодня утром поело ухода Эдама она, чтобы разрядить напряжение, с удвоенной энергией занялась домашними делами: убралась на кухне, застелила постель. Пыстро оглядев квартиру, она заметила на кровати вкомнате дли гостей темно-синий пиджак Эда ма и егокейс.

Он пулей вылетел издома, забыв о них. Что ж, если понадобится, пусть вернется. Она ему не девочка на побегушках. Нелл повесила пиджак в шкаф, а кейс отнесла в кабинет.

Но через час, оказавшись за письменным столом, она отчетливо поняла, что даже не попыталась разрядить ситуацию. Разве не она сказала Эдаму, чтобы сегодня он не приходил домой?

Должно быть, Эдам у себя в офисе, решила она. Нелл потянулась к трубке, но потом отдернула руку. Нет. Два года назад, когда он уговаривал меня не выдвигать свою кандидатуру, я уступила и потом каждый день жалела об этом. К тому же это нечестно. Я никогда не просила Эдама отказаться от карьеры архитектора.

Нелл начала просматривать записи для сегодняшней колонки, но потом, не всилах сосредоточиться, отложила бумаги всторону. Она вернулась мыслями к прошедшей ночи.

Юркнув в постель, Эдам почти мгновенно уснул. Прислушиваясь к его ровному дыханию, она придвинулась к нему, а он во сне обнял ее и прошептал ее имя.

Нелл вспомнила то время, когда они только познакомились. Ее тогда сразу покорила его улыбка — вальяжная, ласковая.

Зазвонил телефон. Эдам, подумала она и подняла трубку.

Это был дед.

— Нелл, я только что прочел газету! Надеюсь, Эдаму ничего не грозит в связи с расследованием. Он работал в «Уолтерс и Арсдейл» как раз в то время, которое интересует следствие.

Нелл глубоко вздохнула. Она очень любила деда, но временами ей хотелось на него накричать.

— Мак, Эдам ушел из «Уолтерс и Арсдейл» именно потому, что ему не нравилось то, что там происходит. И разве я вчера не просила тебя быть с ним полюбезнее?

— Прости.

— Не слышу в твоем голосе раскаяния.

Мак пропустил ее замечание мимо ушей.

— Увидимся вечером. Кстати, я позвонил Герт, чтобы поздравить с днем рождения, и скажу тебе, эта женщина неисправима. Проводит день в медитации. Она спросила, можно ли ей привести с собой парочку экстрасенсов, но я запретил.

— Но, Мак, это же ее день рождения, — попробовала возразить Нелл.

— Возможно, но мне в моем возрасте не хочется, чтобы кто-нибудь из этих придурков пытался определить, не потускнела ли моя аура. Ну, мне пора. Увидимся вечером.

Нелл положила трубку и откинулась на спинку стула. Дед прав, Герт довольно эксцентрична. Но в свое время именно вера Герт в паранормальные явления помогла Нелл понять, что с ней происходило, когда она ощущала невидимое присутствие отца и матери.

Высокий рост и широкие плечи достались Дану Майнору от отца, но лицом он вышел в мать. Гены нежной красавицы Кэтрин Куинн смягчили резкие, точеные черты Престона Майнора.

Сослуживцы Дана Майнора утверждали, что даже в военном камуфляже, кроссовках и футболке он похож на врача.

Похоже, ему на роду было написано стать врачом, во всяком случае, Дан всегда знал, что хочет быть детским хирургом.

Детство он провел в Чеви-Чейз, штат Мэриленд, у родителей матери, и еще тогда научился равнодушно относиться к редким визитам отца. С шести лет Дан не видел матери, хотя ее фотография — мать, улыбаясь, обнимает его, а ее волосы треплет ветер — хранилась в тайном отделении его бумажника. Снимок, сделанный в тот день, когда ему исполнилось два года, был единственным осязаемым воспоминанием о ней.

После Университета Джонса Хопкинса Дан закончил ординатуру в больнице Сент-Грегори на Манхэттене. Когда ему предложили возглавить там новое ожоговое отделение, он согласился. К тому времени у него уже была солидная репутация хирурга, специализирующегося по ожогам. У Дана был беспокойный характер, но с наступлением нового тысячелетия он решил изменить свою жизнь. Ему исполнилось тридцать шесть, и его постаревшие дедушка с бабушкой перебрались в кондоминиум для пенсионеров во Флориде. Отец недавно женился, но Дан не присутствовал на его четвертой свадьбе, впрочем как и на третьей.

Первого марта Дан приступил к работе на новом месте. В феврале он купил квартиру в Сохо на юге Манхэттена. Дан с удовольствием посещал прощальные обеды, которые друзья давали в его честь. Кто-то из них подарил ему красивый бумажник, и, перекладывая туда водительские права, кредитные карточки и деньги, он нарочно отложил старую фотографию в сторону — настало время оставить все, что было связано с матерью, позади. Через час он передумал и вернул фотографию на место.

В первый же свой вечер на Манхэттене Дан отправился поужинать в городе. В Сохо ему особенно нравилось обилие ресторанов. Он зашел в один из них, купил газету и сел за столик у окна.

Потягивая аперитив, он просмотрел первую страницу, но вскоре начал разглядывать прохожих. Недавно он решил, что в новом тысячелетии откажется от попыток найти свою мать. Мир так огромен, что отыскать ее практически невозможно.

И все же одной из причин, по которым он перебрался в Нью-Йорк, была надежда что-нибудь о ней узнать. Именно здесь обрывались ее следы.

Дан тратил много времени на то, чтобы освоиться в новой должности. Девятого июня он делал срочную операцию и допоздна задержался в больнице, поэтому одну из последних попыток найти мать пришлось отложить на следующий день. На этот раз он отправился в трущобы Южного Бронкса и без особых надежд на успех стал показывать фотографию и задавать обычные вопросы.

И вдруг удача. Бедно одетая женщина лет пятидесяти, с изможденным лицом внезапно улыбнулась: