Он взглянул на обоих Хамсинов, из-под синих тюрбанов которых выбивались длинные кудрявые волосы. Затем Кеннет дотронулся до своей непокрытой головы. Его волнистые каштановые волосы были острижены и едва прикрывали затылок.

— Наверное, это лучшее средство для предохранения? — предположил он.

Женщины рассмеялись, Рамзес и Джабари неохотно улыбнулись. Кеннет повернулся к своему верблюду и, достав из походного мешка посылку и конверт, не спеша подошел к Кэтрин и подал ей.

— Это от твоего отца. Он тебя любит.

Кэтрин передала посылку мужу, а сама с нетерпением разорвала конверт.

— Письмо от папы. О! И какое длинное!

Рамзес развернул квадратную коробочку и прочел наклейку.

— Английский чай? — его брови удивленно изогнулись.

— Самый лучший, — пояснил Кеннет.

Черт побери, он прочел это название так, как будто это был мышьяк.

Покрасневшие от слез глаза Элизабет сверкнули удовольствием.

— Настоящий английский чай. Как замечательно!

— Спасибо, — бегло просмотрев письмо, Кэтрин подняла взгляд на Кеннета. — Хорошо, что ты подружился с отцом.

— Он мне очень помог.

— Хепри, — медленно сказал Джабари, — я рад, что ты вернулся.

В настроении шейха произошел перелом. Он устремил на Кеннета пронизывающий взгляд.

— Не совсем так. Нам нужно обсудить кое-какие очень важные дела. Конфиденциально. Парадный шатер подойдет. Я приехал сюда, потому что ценю те отношения, которые когда-то связывали всех нас.

На лице шейха с плотно сжатыми губами промелькнул интерес. Он кивнул и посмотрел на Рамзеса.

— Мы оба выслушаем то, что ты должен нам сообщить.

Кивком головы он показал на большой черный парадный шатер для официальных церемоний и торжеств, в котором проводились военные советы и принимались важные решения.

Оставив своих жен, мужчины зашагали к шатру. Кэтрин, сжав в руках белые листки письма, озадаченно глядела на Кеннета. То, что произошло, не предвещало ничего хорошего. Джабари не отдал приказа своим воинам приготовить для гостя ночлег. Это означало, что его не собирались оставлять в лагере.

Заткнув большие пальцы рук за пояс, Кеннет решительно зашагал к шатру, сопровождаемый двумя воинами, которые когда-то были его ближайшими друзьями, его братьями.

* * *

Скрестив ноги, он уселся на покрытый пестрым ковром пол шатра. Ветер надувал парусом циновки, которые для создания доверительной обстановки были опущены. Стараясь подавить собственное волнение и выглядеть спокойным, Кеннет изучал лица шейха и Рамзеса. Его дыхание стало ровным и спокойным. Не было заметно и следов волнения. Однако его брюки промокли от пота. Он столько лет прожил в знойной пустыне, а теперь казалось, что его тело совершенно потеряло способность приспосабливаться к этой невыносимой жаре.

Когда-то он носил костюм судьи племени: биниш цвета индиго, мягкие легкие шаровары, сапоги из мягкой кожи, острую саблю, свободно висевшую у пояса. Теперь ничего этого не было, а хорошо сшитый костюм военного цвета хаки делал его еще более чужим этим людям.

Джабари приветствовал его, сохраняя настороженное выражение лица. Кеннет отвечал тем же. Их взаимная враждебность была подобна огню, потрескивавшему и вспыхивавшему от притока воздуха. Время от времени Кеннет касался рукой татуировки на своей правой руке, маленький тотем — Кобра напоминал ему другое время и место, когда он сражался в бою вместе с этими людьми, а не против них.

— В тот день, когда ты уезжал в Англию, ты совершенно ясно выразил свое желание никогда больше не видеть меня, — бесстрастным тоном промолвил Джабари.

Кеннет почувствовал, как у него свело мышцы шеи, он потер ее, пытаясь ослабить напряжение.

Самым неразумным было бы начать разговор с сообщения о том, что Рашид оказался вором. Прежде всего надо разобраться с прошлым, помириться с шейхом. Глубоко в глазах и сердце шейха таилась обида, нанесенная Хепри, когда он уезжал из лагеря.

«Я тебе не брат и никогда им не был!»

Глаза Джабари загорелись яростью, когда он снова заговорил:

— Я считал тебя своим братом. Я удостоил тебя чести быть телохранителем Бадры. — Шейх помолчал. — Ты знаешь, я люблю Бадру как свою сестру. Когда ты пришел просить ее руки, я думал, что это будет хорошая партия для вас обоих.

— Но Бадра отказала мне, — у Кеннета не было сил смотреть в глаза Джабари.

— Я не мог силой заставить ее выйти за тебя. — Джабари положил свои руки на колени ладонями вверх.

Кеннет помнил значение этого жеста. Это означало: чего ты хочешь от меня? Перед его внутренним взором проплыли воспоминания: отказ Бадры. Ее мягкий бархатный голос резал его по живому.

— Да, ты не мог заставить ее, — согласился Кеннет. — Но ты даже не пытался убедить ее пересмотреть свое решение. Это вывело меня из себя… Мало того, ты позволил мне уехать вместе с моим дедом в Англию. Иногда я спрашивал себя: а считал ли ты меня своим братом на самом деле?

В его словах звучала горечь. В шатре воцарилось молчание.

— Ты лжешь! — воскликнул шейх, глубоко вздохнув и сжав кулаки. — Разве я не считал тебя своим братом, Кеннет? Да, ты не был моим кровным братом, ты был мне гораздо ближе.

Джабари посмотрел вниз около себя, на драгоценный свадебный кинжал, висевший здесь. Резким движением он обнажил клинок и рассек им воздух. Символ кровного родства Хамсинов вонзился в пол в сантиметре от ноги Кеннета.

— Я решил подарить тебе это — свадебный кинжал Хамсинов, который скреплял кровное родство многих поколений до нас. Но ты отказался. Это ты отказался от нашего родства! Не я!

Кеннет смотрел на кинжал, который разорвал его связи с племенем, вырастившим его, с братом, который его любил. Но ведь этот кинжал — свадебный! А Бадра не захотела стать его женой. Он разозлился тогда. И так же жестоко отринул Джабари, как Бадра отринула его. Он продолжал смотреть на кинжал, его сердце учащенно билось. Прорезав ковер, кинжал как будто провел разделительную линию, напоминая ему о связях с его бывшими соплеменниками, которые он сам разорвал.

Теперь он больше не Хамсин.

Да, шейх никогда не сможет простить такую жестокую обиду. О, если бы он только знал причину этого отказа!..

— Джабари, скажи, а ты задавал себе вопрос: почему я тогда отказался принять этот свадебный кинжал?

Шейх поднял голову, его плечи распрямились, он посмотрел на Кеннета с выражением горделивого достоинства.

— Потому что ты повернулся спиной ко всему египетскому. Ты повернулся спиной ко мне, когда узнал, что будешь богатым английским лордом, и стал стыдиться нас. Стал стыдиться меня, своего брата.

— Стал стыдиться тебя? — Кеннет не сдержал короткий смешок. — Мой Бог! Все это время… ты думал, что я стал высокомерным английским снобом?

Рамзес и Джабари смотрели на него так, как будто он сошел с ума.

— Что тебя так рассмешило? — резко спросил Рамзес.

Кеннет задержал дыхание.

— Все вы думали, что я стыдился. Да, я стыдился, но не вас. Мне стоило огромных усилий подняться на корабль и уплыть, оставив позади эту жизнь, все, что я знал, ценил и любил, — он снова засмеялся.

На их лицах выразилось искреннее замешательство.

— Наверное, на него подействовала жара, — предположил Рамзес.

Спрятав свою гордость, Кеннет пытался продолжать:

— Знаете ли вы, почему я сказал, что мне было стыдно?

Не дожидаясь ответа, он продолжал говорить, отдавая себе отчет в том, что только полная откровенность, пусть даже и причиняющая боль, поможет исцелить раны прошлого. Кеннет собрал все свое мужество.

— Я стыдился, Джабари. Но не тебя. Мне стыдно было сказать тебе, как сильно я любил Бадру и как поразил меня ее отказ. Ты велел мне хранить этот кинжал у себя до того дня, когда будет моя свадьба. Но как я мог думать о женитьбе на ком-то другом? Бадра составляла всю мою жизнь. В течение целых пяти лет я охранял каждый ее шаг. Я следил за каждым ее движением, я боготворил ее. А она отказала мне. И твои слова прозвучали для меня тогда как насмешка. Они были для меня как этот кинжал, рассекающий на куски мое сердце.