Когда глаза Пьюрити встречаются с моими, она окидывает меня самодовольным взглядом – как кошка, съевшая канарейку. Если раньше у меня были кое-какие сомнения относительно того, насколько случайным было то, что девушка решила написать о запрещенных отношениях в своем сочинении, то с этого момента эти сомнения полностью испаряются.

То, о чем она написала совсем не случайно.

Она довольна собой, и также знает о том, какое влияние оказывает на меня.

Пытается спровоцировать меня и получить ответную реакцию.

Поворачиваясь к своему столу, я делаю вид, что сильно озабочен письменными заданиями, пока на самом деле пытаюсь собраться и выбраться из ямы, которая появляется, когда дело доходит до Пьюрити. Пролистывая стопку заданий, я обдумываю то, что собираюсь сделать.

Если она хочет реакции от меня, это именно то, что она получит.

Я поднимаю руку, чтобы привлечь внимание класса, прежде чем начать говорить.

- Вашим заданием было написать о семи смертных грехах, - начинаю я. – По большому счету, то, что вы сдали, вполне неплохо, и вы все зачтены. Вы провели действительно хорошую работу. Некоторые из вас поняли задание буквально, в то время как другие писали о своем грехе в переносном смысле. Но было несколько сочинений, на которые я хотел бы обратить особое внимание и обсудить их в классе, потому что они иллюстрируют некоторые моменты, которые мы обсуждали в прошлый раз.

Облокотившись на стол, я смотрю на стопку бумаг в своей руке. Сочинение Пьюрити лежит сверху, и я сделал это намеренно. Я жду пару секунд, чтобы дать классу возможность сосредоточить свое внимание на мне – а также, потому что хочу поймать взгляд Пьюрити. Я хочу увидеть ее лицо, когда она поймет, что я держу.

Спустя пару секунд именно это и происходит. Она отрывается от ноутбука и смотрит на меня.

Она знает, что я читал ее работу.

Это самодовольное, уверенное выражение лица, с которым она вошла в класс, одетая так, чтобы убить меня, наконец, испаряется.

Я мог бы выбрать сочинение другого студента, чтобы сосредоточиться на сегодняшнем занятии. Это было бы правильнее. Но я знаю, она смущена тем, что я собираюсь прочесть именно ее работу, которая, я уверен, предназначалась только для моих глаз.

Я говорю себе, что читаю ее работу вслух только потому, что это лучшее сочинение группы. Оно объективно интересно, и она сдавала его, зная, что существует возможность получить о нем отзыв от всего класса.

Публичное чтение не имеет ничего общего с этим сарафаном, который она надела – или самодовольным хитрым выражением ее лица, с которым Пьюрити входила в класс в этом платье в ожидании реакции от меня.

Ни с чем.

Я молчу еще пару секунд, прежде чем открыть рот и начать читать. В комнате создается тяжелое напряжение, которое появляется только тогда, когда вы слушаете что-то действительно особенное, и это именно то, что представляет собой данная работа. Каждый студент в классе признает это.

Когда я заканчиваю, в комнате так тихо, что можно было услышать, как пролетает муха, пока один из ребят в классе наконец-то не бормочет: «Черт», при этом еще несколько студентов посмеиваются.

- Черт, - поддерживаю его ответ.

- Это все? Здесь собрались красноречивые писатели, и единственный отзыв, который мы можем придумать для автора – это «черт»?

Я называю ее «автором», потому что студенты знают, что если я выбираю сочинение для чтения в классе, то оно будет анонимным. Таким образом, никто не смущается, и студенты оставляют более честные отзывы.

- Это действительно хорошо, - говорит кто-то другой.

- Ладно, «черт возьми» и «очень хорошо», - повторяю я. – Кто-то еще желает оставить отзыв, положительный или отрицательный? Что автор описал хорошо и что нужно дорабатывать? Давайте подумаем о применении некоторых вещей, которые мы обсуждали, когда дело доходит до развития характера. Что мы знаем о персонажах в этой части? Герои повествования положительные или отрицательные?

Я задаю шквал вопросов, чтобы начать обсуждение.

- Это классическая запретная любовь, - предлагает студент.

- Эта? – я бросаю вызов. – В каком месте автор сказал, что она запретная?

- Ну, автор не говорит об этом откровенно, - отвечает студент.

- Здесь используется подтекст, который дает понять, что это именно запретная любовь, - говорит другой студент.

- Какой подтекст? – спрашиваю я.

- Религиозный подтекст, - отвечает он. – Звучит так, будто любить героя – грех.

- Но это не любовь, - рассуждает третий студент. – Это похоть. Смертельный грех, а не любовь. Это делает ее запретной. На данный момент, мы говорим про любовь, но это всего лишь проекция – автор нигде не говорит, что это любовь.

- Все мы занимаемся любовью по собственным причинам, - заключаю я. – Почему? Вам удобнее думать о любви, чем о похоти?

- Нет, я думаю, что в работе есть часть про любовь, - говорит кто-то еще.

- Объясните нам, почему, - подсказываю я. – Обоснуйте свои рассуждения.

- Конец, - объясняет студент. – Автор говорит, что он уже принадлежит ей. Что означает любовь – она хочет, чтобы он был ее.

Когда мой взгляд встречает Пьюрити, она сжимает челюсть и враждебно смотрит на меня. Ее щеки нежно-розовые, но не ярко-красные, какими бы они были бы, если бы ей было стыдно.

Хорошая девочка.

Я был бы разочарован, если бы ей было стыдно за то, что она написала. Владение собой означает, что, по крайней мере, у нее есть стержень.

- Минуточку, - быстро вмешивается другой студент. – Я не согласен с этим, потому что автор говорит, что героиня хочет, чтобы он был ее, это подразумевает любовную историю. Принадлежность не обязательно означает любовь. Серийные убийцы говорят о своих жертвах, принадлежащих им, но это ведь не значит, что они влюблены в своих жертв.

- Интересно. То есть это может быть чем-то более темным, чем просто историей о запретной любви или похоти, ведь автор не до конца раскрыл нам характер персонажей.

- Мы хотим большего? Это заставляет нас продолжить чтение?

- Абсолютно, - кивает студент.

Я хочу большего?

Мой ответ на этот вопрос, безусловно, является проблемой.

Я нахожусь в своем кабинете все пять минут после окончания занятий, пока из открытого окна офиса доносится рэп. Пьюрити стоит перед кабинетом с сумкой на бедре и плотно прижимает ноутбук к груди.

Я не знаю, какой реакции я ожидал от нее, когда читал ее сочинение в классе сегодня, но я не ожидал, что она появится в моем кабинете.

- Сейчас не мое рабочее время, мисс Тейлор.

- Я в курсе, - отвечает она. – Я просто… я имею в виду… можно я отниму пять минут вашего времени?

Она не знает, о чем просит. Пять минут с этой девушкой наедине в моем офисе могли бы убить меня.

Я смотрю на часы.

- Пять минут и ни секундой больше, - уступаю.

Ни секунды больше, напоминаю себе.

Я опираюсь о стол и наблюдаю, как она входит в мой кабинет и закрывает за собой дверь. Кажется, это происходит в замедленном движении, давая мне более чем достаточно времени, чтобы велеть ей остановиться и оставить дверь открытой. Рациональная, взрослая часть меня знает, что мне нужно сказать ей, не закрывать дверь.

Я не должен находиться наедине с этой девушкой. Я не могу остаться с ней с глазу на глаз.

И все же я стою здесь, тихо и молча.

Стою совершенно неподвижно, будто приклеившись к полу, потому что я не настолько доверяю себе, чтобы пошевелить хоть одной мышцей. Черт, я едва доверяю себе, чтобы дышать. Не тогда, когда на ней этот сарафан, мы одни, и она написала то, что написала.

Ничего хорошего.

- Почему вы зачитали в классе то, что я написала? – она тут же требует от меня ответа.

Я игнорирую этот вопрос, потому что у меня нет подходящего для него ответа. Вместо этого, я жестикулирую в сторону пустого стула напротив меня. – Не желаете присесть, мисс Тейлор?

Я стараюсь сделать свой голос чрезмерно вежливым и уважительным, совсем не таким, каким я был, когда видел ее в пиццерии. Я был за чертой, когда зажал ее у стены в пиццерии. Я потерял контроль, когда увидел, как тот парень обращался с ней.