Какая смелость мысли, оригинальность и глубина ее у двадцатичетырехлетнего молодого человека! Нет, не обижен он был "искрой божьей".

Неприятие деспотизма, царского произвола становится у Кюхельбекера год от года все определеннее. Незадолго до восстания декабристов он становится членом Северного общества. Во время событий на Сенатской площади ведет себя героически и бесстрашно. Пытается застрелить великого князя Михаила и генерала Воинова, призывает матросов к штыковой атаке.

После разгрома восстания ему удается скрыться и проделать путь до самой Варшавы. Здесь он был схвачен. Осужден. Приговорен к смертной казни, которую "милостиво" заменили каторгой. Десять лет, десять долгих лет провел он в одиночных камерах, наедине с собой. Не сломился, не пал духом, много работал, размышлял. Ему удается даже переправлять свои произведения, письма на волю.

В 1828 году он пишет двум Александрам Сергеевичам - Грибоедову и Пушкину: "Любезные друзья и братья, поэты Александры. Пишу к Вам вместе: с тем, чтобы вас друг другу сосводничать. - Я здоров и, благодаря подарку матери моей - Природы, легкомыслию, не несчастлив... Пересылаю вам некоторые безделки, сочиненные мною в Шлюссельбурге. Свидания с тобою, Пушкин, ввек не забуду".

Речь идет о встрече 15 октября 1827 года на станции Залазы (между Боровичами и Петербургом). Кюхельбекера везли из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую. Пушкин не сразу узнал своего друга.

"Один из арестантов стоял, опершись у колонны. К нему подошел высокий, бледный и худой молодой человек с черною бородою, в фризовой шинели... Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга - и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством - я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали".

До Кюхельбекера и через стены казематов доходят как-то вести с воли.

Он узнает, что Пушкин собирается жениться, и снова пишет ему:

"Любезный друг Александр. Через два года наконец опять случай писать к тебе. Часто я думаю о вас, мои друзья; но увидеться с вами надежды нет, как нет... А сердце голодно: хотелось бы хоть взглянуть на тебя!.. Я слышал, друг, что ты женишься: правда ли? Если она стоит тебя, рад...

Престранное дело письма: хочется тьму сказать, а не скажешь ничего.

Главное дело вот в чем: что я тебя не только люблю, как всегда любил, но за твою "Полтаву" уважаю, сколько только можно уважать..."

Кюхля просит Пушкина помочь опубликовать его произведения. И Пушкин совершает, казалось бы, невероятное: мистерия Кюхельбекера "Ижорский" выходит в свет в 1835 году, отпечатанная в типографии III отделения. Тем временем положение Кюхельбекера изменяется к лучшему, он покидает одиночную камеру и отправляется на поселение в Сибирь. Пушкин приглашает его печататься в "Современнике", пытается помогать материально...

Третий из лицейских "мушкетеров" Пушкина - Антон Дельвиг - "добрый Дельвиг", "мой парнасский брат", "художников друг и советник" флегматичный ленивец и необыкновенный фантазер, вымыслами которого лицеисты заслушивались. Начал печатать стихи раньше всех в Лицее. За свою короткую жизнь написал он немного, но среди этого немногого есть настоящие золотые крупицы песенной поэзии: "Ах ты, ночь ли, ноченька...", "Соловей мой, соловей...", "Не осенний мелкий дождичек..." стали народными песнями. А может ли быть лучшая награда для поэта?

Дельвиг был беден, ютился по квартирам, снятым внаем, постоянно нуждался, после Лицея служил в Департаменте горных и соляных дел, "тянул лямку", но не унывал, писал стихи, рассказывал приятелям анекдоты, был завсегдатаем холостяцких пирушек, по-мальчишески любил розыгрыши и проказы. Жил он тогда вместе с молодым талантливым поэтом Евгением Баратынским, стихами которого Пушкин не переставал восхищаться. Свое беззаботное житье-бытье поэты описали в шутливо-торжественных гекзаметрах.

Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,

Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.

Тихо жили они, за квартиру платили не много,

В лавочку были должны, дома обедали редко,

Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,

Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,

Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),

Шли и твердили шутя: "Какое в россиянах чувство!"22

"Вы не можете себе представить, - вспоминала Анна Керн, - как барон Дельвиг был любезен и приятен, особенно в семейном кружке, где я имела счастие его часто видеть... Я не встречала человека любезнее и приятнее его. Он так мило шутил, так остроумно, сохраняя серьезную физиономию, смешил, что нельзя не признать в нем истинный великобританский юмор.

Гостеприимный, великодушный, деликатный, изысканный, он умел осчастливить всех, его окружавших. Хотя Дельвиг не был гениальным поэтом, но название поэтического существа вполне может соответствовать ему, как благороднейшему из людей"4.

Толстяк и добряк Дельвиг всегда был в ровном расположении духа и, даже когда случалось что-нибудь неприятное, говаривал с задумчивой улыбкой свое обычное: "Забавно!"

Если с Кюхельбекером Пушкин в разных литературных лагерях, то с Дельвигом его связывали общие литературные симпатии и антипатии, поэты понимали друг друга с полуслова. К мнению Дельвига о достоинствах или недостатках литературных произведений Пушкин всегда прислушивался. Для Дельвига же Пушкин был самым большим авторитетом, он гордился тем, что первым поверил в поэтический талант Пушкина и воспел его еще в ранних лицейских стихах. Об этом он пишет и позже, в 1822 году:

Я Пушкина младенцем полюбил,

С ним разделял и грусть и наслажденье,

И первый я его услышал пенье...23

В свою очередь, Пушкин высоко ценил "тихую", "скромную музу"

Дельвига, его идиллии, с горечью отмечал, что талант барона так и не был по достоинству оценен современниками, и склонен был даже уничиженно ставить себя в поэтическом отношении ниже своего друга:

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,

Ты гений свой воспитывал в тиши.

Дельвиг вслед за Иваном Пущиным навестил ссыльного поэта в Михайловском. Пушкин с нетерпением ожидал друга - "Мочи нет, хочется Дельвига", - а когда он приехал, писал брату: "Как я был рад баронову приезду. Он очень мил! Наши барышни все в него влюбились - а он равнодушен, как колода, любит лежать на постеле..."

В другом письме Пушкин спрашивает: "Женится ли Дельвиг? опиши мне всю церемонию. Как он хорош должен быть под венцом! жаль, что я не буду его шафером" (П. А. Плетневу).

И самому Дельвигу Пушкин пишет по этому поводу: "Ты, слышал я, женишься в августе, поздравляю, мой милый - будь счастлив, хоть это чертовски мудрено. Целую руку твоей невесте и заочно люблю ее..."

Дельвиг умер, едва перешагнув за тридцатилетие. Незадолго до этого его вызвал шеф жандармов Бенкендорф, устроил грубый разнос за публикацию в издаваемой Дельвигом "Литературной газете" четверостишия французского поэта, посвященного памяти жертв французской революций.

Бенкендорф кричал, грозил Дельвигу и Пушкину ссылкой в Сибирь и, наконец, выгнал его из кабинета. Впечатлительный Дельвиг был столь потрясен случившимся, что впал в апатию. Здоровье его пошатнулось - он слег и больше уже не встал.

Никто не ожидал столь ранней смерти Дельвига. Трудно себе представить, что испытал Пушкин, узнав об этом: "Ужасное известие получил я в воскресение... Вот первая смерть, мною оплаканная... никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели" (П. А. Плетневу).