Он сделал молниеносное движение рукой и зажал его в своем кулаке.

— Что? Что случится однажды, Дженни Флетчер?

— Однажды ты свое получишь.

Кейдж поднял ее палец и зажал зубами, плотоядно улыбаясь и делая вид, что сейчас укусит.

— Не загадывай заранее.

Один вид ее плоти, сжатой между его крепкими белыми зубами, взволновал ее, и Дженни подумала, как бы быстрее, не создавая ощущения неловкости, вызволить палец из его хватки. Наконец Кейдж отпустил ее руку, и она с опаской отступила, будто ненароком подошла к огню слишком близко, и осознала это лишь тогда, когда пламя обожгло ей пальцы.

Она не могла избавиться от вопроса, зачем он пришел сегодня в их дом, хотя последнее время его визиты и стали чаще, чем были до отъезда Хола. С тех пор Кейдж часто захаживал к ним, каждый раз выбирая для этого какой-нибудь незначительный повод.

Официально он навещал их будто бы для того, чтобы узнать новости о Холе, однако повод этот казался настолько несущественным, что Дженни с надеждой спрашивала себя, возможно ли, чтобы он приезжал сюда ради родителей. Если это так, она была тронута его жестом.

Он несколько раз наведался к ним ради того, чтобы освободить свою бывшую комнату от «мусора», который его попросила разобрать Сара, однако все его добро можно было бы вполне увезти за одну поездку.

На следующий раз он появился с тортом, который купил на благотворительной распродаже, и преподнес им, утверждая, что ему одному все равно его не съесть.

В другой вечер он забежал к ним, чтобы позаимствовать у Боба пескоструйку со специальной насадкой для полировки автомобилей. Конечно, подобного рода инструменты стоили достаточно дорого, однако Дженни все равно считала, что поступками Кейджа управляют какие-то скрытые мотивы.

Это было совсем не похоже на Кейджа — проявлять такой интерес к семейным делам. Обычно он вечерами просиживал в местных пивнушках вместе с рабочими с буровых и ковбоями, и это в тех редких случаях, когда не предпочитал их компанию женскому обществу.

И чем больше времени он проводил дома, тем менее нравилось Дженни думать о Кейдже и его женщинах. Она ощущала настоящие уколы ревности, но не могла даже себе и представить, откуда они вдруг взялись.

— А что, сушка не работает? — поинтересовался Кейдж, взваливая пустую корзину из-под чистого белья себе на плечо и следуя за Дженни к черному ходу.

— Работает, но мне нравится, как пахнут простыни и наволочки после того, как высохнут на свежем воздухе.

Он улыбнулся, держа дверь открытой:

— Да, Дженни, ты — тяжелый случай.

— Я знаю, безнадежно старомодна.

— Что мне в тебе и нравится.

И снова она почувствовала необходимость увеличить между ними дистанцию. Когда он стоял так близко от нее и смотрел на нее этим своим внимательным, всепроникающим взглядом, она не могла дышать ровно.

— Может быть, ты… может, ты хочешь колу?

— Это было бы замечательно. — Кейдж поставил корзинку в комнату для стирки, расположенную за кухней, а она в это время заглянула в холодильник. Дженни разложила ледяные кубики по бокалам, которые достала из серванта, и налила шипучий, ледяной напиток.

— А где мама с папой?

— Они отправились в госпиталь проведать нескольких прихожан.

Мысль о том, что они остались с Кейджем одни в большом старом доме, заставляла ее волноваться с удвоенной силой. Ее руки дрожали, когда она поставила стакан с колой на стол перед ним. Дженни не хотела рисковать, случайно его коснувшись. Она и раньше старалась избегать тактильных контактов с ним, но в последнее время особенно…

Заметно нервничая, она села на стул, отгородившись от него столом, и жадно принялась потягивать свою колу. Он смотрел на нее. И хотя Дженни не решалась открыто взглянуть на него, она ощущала его самое пристальное внимание. И почему она ничего не надела под старую майку?

К ее ужасу, не успела она об этом подумать, как ее грудь напряглась, а соски затвердели под тонкой футболкой.

— Дженни?

— Что? — Девушка подпрыгнула, будто ее поймали за каким-то непозволительным занятием. Она чувствовала себя возбужденной, голова буквально шла кругом, почти так же, как в ту ночь, когда она занималась любовью с Холом. Он и одет был тогда точно так же, как Кейдж сейчас, — в джинсы и хлопковую рубашку.

Дженни почти наяву ощущала прикосновения грубой материи к ее телу. Холодок пряжки ремня, пока он его не расстегнул, теплое и налившееся силой мужское естество, едва пряжка оказалась снятой и отброшенной в сторону. Она заерзала на стуле и крепко сжала под столом коленки, стараясь сохранить бесстрастное лицо.

— Слышно что-нибудь о Холе?

Она яростно покачала головой, одновременно отвечая на его вопрос и отгоняя клокочущие в ней чувства.

— Ничего нового со времени последней открытки, пришедшей более месяца тому назад. Как думаешь, это что-нибудь значит?

— Да.

Она резко вскинула голову, однако Кейдж улыбался.

— Это значит, что все хорошо.

— Боб и Сара стараются держаться, но они сильно обеспокоены. Мы не думали, что ему придется въехать вглубь страны, полагая, что все произойдет на границе. Мы рассчитывали, что он уже должен бы быть сейчас по дороге домой.

— Вероятно, так оно и есть, просто у него не было возможности известить вас.

— Может быть. — Откровенно говоря, ее самолюбие было уязвлено тем, что все пришедшие от Хола сообщения предназначались всей семье. В них говорилось о том, что условия в Монтерико плохие, однако сам он в полном порядке и безопасности. Однако в них не содержалось ни слова лично для нее. Для его невесты. Разве это типично для влюбленного мужчины, особенно после той ночи, что случилась между ними?

— Ты скучаешь по нему? — мягко спросил Кейдж.

— Ужасно. — Она было подняла на него взгляд, но немедленно отвернулась. Невозможно было лгать, смотря в эти золотисто-карие, глубокие глаза. Невозможно, даже если говоришь полуправду. Да, она скучала по Холу, но совсем не «ужасно», совсем не так, как, по ее мнению, она могла бы, должна была бы скучать. Напротив, она чувствовала облегчение оттого, что он постоянно не мешается под ногами. Как бы ни странно, как ни дико это звучало.

Как же она могла провести с ним ночь, если больше не хочет его? Какая же она испорченная.

О да, она страстно жаждала снова испытать эту радость, это счастье интимной близости, однако она не стремилась увидеть Хола. Возможно, потому, что была до сих пор сердита на него за то, что он ее покинул, даже не попрощавшись. По крайней мере, именно в том Дженни пыталась сама себя убедить. Этого было явно недостаточно, но это — все, на что она оказалась способной.

— С ним все будет в порядке. Хол всегда счастливо выпутывался из всех трудных ситуаций. — Кейдж отклонился назад на своем стуле, балансируя на двух ножках. — Знаешь, была одна семья, жившая неподалеку… Еще задолго до того, как ты оказалась у нас. Мне было лет двенадцать, Холу восемь или девять. Их бедная дочка была очень полной. Ужасно. Все дети в школе дразнили ее Бочкой, Жирдяйкой, Свиньей и другими нелестными прозвищами. Парочка негодяев повадилась поджидать девчушку за углом, издеваться и дразнить ее, когда она шла мимо них домой.

Дженни чувствовала, что его голос убаюкивает ее. Он был глубоким, немного хрипловатым, будто песок пустыни западной части Техаса осел на его голосовых связках. Пока он говорил, пальцы его невольно скользили по покрытому мелкими бисеринками влаги стеклу бокала. Волоски на костяшках его пальцев выделялись на фоне бронзовой, загорелой кожи. Странно, что она не замечала этого раньше. То, как его пальцы причудливо поглаживали холодное и влажное стекло, завораживало ее, вгоняло в гипнотическое состояние.

— Однажды Хол провожал ее до дому и подрался с подонками, принявшимися опять над ней издеваться. Ему разбили нос, подбили глаз, разодрали губу за безуспешные попытки ее защитить. Однако мама с папой провозгласили его героем, поскольку он не побоялся сразиться с во много раз превосходящим его врагом. Мама дала ему двойную порцию десерта. Папа сравнил его деяние с подвигом Давида, сразившего Голиафа.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: