– Ага, например как мы.

– А почему бы и нет? Чем мы тебе не нравимся?

Антракт подходил к концу, зрители возвращались, рассаживались на свои места, а мы украдкой разглядывали соседей: преимущественно девушек и старушек. Погас свет, поднялся занавес, заиграла музыка, и на сцену вышел пожилой, совершенно квадратный господин с рыжей бородой из мочала и запел жутким басом.

– Кто это? – шепотом спросила Тая, отчего-то решив, что я должна быть в курсе всех деталей.

– Руслан, – предположила я.

– Это? – искренне удивилась она. – Насколько я помню, Руслан красивый молодой человек.

– Наверное, в опере главное не внешность, а голос.

– Очень жаль.

Квадратный Руслан пел долго и совершенно неразборчиво, но я все-таки уловила суть: он собирался спасать Людмилу от Черномора. Закончив, певун ушел и его сменил точно такой же квадратный господин, но поменьше ростом, без бороды, но в шляпе, из-под которой в разные стороны торчали желтые соломенные лохмы. Он запел немного потише, но при этом приседал от усердия. Мне он напомнил персонажа из моей любимой книжки детства «Волшебник Изумрудного города» – Страшилу. Сходство было настолько сильным, что во мне очень некстати начал образовываться смех. Такое у меня иногда бывает, хохот вдруг распирает изнутри в самый неподходящий момент и ничего нельзя с этим поделать.

Как-то раз со мной такое приключилось в школе, на контрольном зачете по алгебре. Из-за какого-то пустяка, сказанного соседом по парте, у меня началась самая настоящая смеховая истерика. В аудитории царила гробовая тишина – этого преподавателя все панически боялись, – препод смотрел на меня в упор, а я билась в натуральных конвульсиях и молила Бога только о том, чтобы громогласно не расхохотаться во все горло. Теперь, кажется, со мною начинало происходить то же самое и опять в крайне неподходящее время.

К счастью, «Страшила» всем сообщил, что он тоже отправляется за Людмилой, и убрался со сцены.

– Слушай, Сена, – шепнула мне на ухо Тая, – на месте Людмилы, я бы осталась с богатеньким Черномором, если б меня взялись окучивать такие соломенные квадраты.

Зря она это сказала. Меня прорвало, и я начала смеяться, правда пока умудрялась делать это беззвучно.

Следующим номером выступала какая-то дама странной конфигурации: там, где у нее заканчивался головной убор, сразу же начинался бюст. Дама выдвинулась на середину сцены, вытянула перед собою руки и, размахивая ими в разные стороны, заголосила.

– Слушай, – сквозь смех выдавила я, – как ты думаешь, а это кто?

– Может Людмила? – неуверенно предположила Тая.

– Да? – ужаснулась я. – Если это она, то мы немедленно уходим, какая же может быть Людмила без шеи?

Тут засмеялась и Тая. К счастью выяснилось, что это не Людмила, и нам стало немного легче, хотя смеяться я не прекратила, я уже не могла остановиться. Умом я понимала, что мы сидим почти у самой сцены и нас, не дай Господь, видят актеры, но ничего не могла с собой поделать.

Потом занавес ненадолго опустили, а когда его снова подняли, на сцене стояла громадная голова в шлеме. Вышел Руслан и минут пятнадцать распевал песни, не обращая внимания на то, что в двух шагах от него стоит трехметровая башка, и только когда у нее загорелись глаза, а изо рта повалил дым, он ее вдруг заметил! Руслан взмахнул руками, будто собирался улететь, что должно было означать удивление, а голова вдруг, ни с того ни с сего, запела тихим, жалобным хором. Это, конечно, не могла не заметить Таисия.

– Сена, – прошептала она, – а почему голова поет хором? Что с ней? Ей плохо?

У меня начался самый настоящий приступ. Я поняла, что если она скажет еще хоть слово, меня придется выносить отсюда.

– Замолчи, пожалуйста! – проскрипела я. – Я никак не могу успокоиться!

– А что я такого сказала? Кстати, отодвинься от спинки кресла, иначе из-за тебя трясется весь ряд, и на нас обращают внимание.

Я согнулась в три погибели и тихо вздрагивала, стараясь думать о чем-нибудь неприятном, в надежде остановить смеховую истерику, но, по всей видимости, она была заразной – глядя на меня, стала трястись и Тая. На сцену мы старались не смотреть, дабы не сделалось еще хуже. Во что бы то ни стало, требовалось продержаться до антракта… Мы почти взяли уже себя в руки и немного успокоились, как вдруг на сцену вышел худенький мужчина в длинном кафтане и неожиданно запел женским голосом. Мы в недоумении уставились на это явление.

– Тая, почему он женским голосом поет? – спросила я.

– Потому что это женщина.

– Но одежда-то мужская, – продолжала недоумевать я.

– Правильно, потому что это мужчина.

– Я тебя что-то не понимаю, так это мужчина или женщина?

– Мужчина, видишь, усы нарисованы.

– Да? – я присмотрелась повнимательнее. – Действительно, но почему он поет женским голосом?

– Потому что это женщина! Господи, ты что, тупая или притворяешься? – Тая с трудом говорила сквозь смех, и ее шепот то и дело срывался на визгливые нотки.

– Тупая, – вздохнула я. – Объясни мне популярнее, что происходит?

Тая глубоко вздохнула и на выдохе произнесла скороговоркой:

– Это женщина, которая играет мужчину, черт побери!

– Так что, у них мужчины на эту роль не нашлось что ли?

– Не зна-а-а-а-аю! – едва слышно простонала Тая.

Уткнувшись в мое плечо, она всхлипывала от смеха, вытирая слезы о мою кофту, я же, за неимением платка или чьего-нибудь плеча, вытирала слезы руками. Может со стороны могло показаться странным, что мы так рыдаем над сюжетом, но мне было уже все равно, что во всем зрительном зале нашлось только двое таких психических.

Удивительно, но мы все же дожили до антракта, и как только зажегся свет, бросились на выход.

Отсмеявшись, мы уселись на скамейку в лысеньком скверике у театра, и я сказала, качая головой:

– Наверное, мы с тобой дуры набитые, ничего в искусстве не соображающие.

– Я так не думаю, – глядя в зеркальце, Тая осторожно вытирала потекшую тушь. – Мы с тобой самые умные и самые соображающие.

– Тогда почему все люди как люди, сидели спокойно, смотрели, а только мы одни хохотали, как ненормальные?

– Просто мы попали на плохой спектакль, вот и все, а мы-то с тобой умеем отличить халтуру от истинного творчества.

– Ты так думаешь?

– Уверена.

Это меня немного успокоило.

Давай немного прогуляемся? – предложила Тая.

Не спеша, мы направились по аллее. Деревья уже были забрызганы яркими каплями первой зеленой листвы, конец апреля, как-никак. Не запыленные, пахнущие восторженными надеждами листочки и яркая проклюнувшаяся травка так и провоцировали на безумные поступки… Тая вмиг попала под влияние этого пейзажа, и ей в голову снова начали приходить разнообразные идеи.

– Сена, а давай попробуем почитать брачные объявления, вдруг что-нибудь интересное попадется? Люди и таким способом друг друга находят. Вдруг – судьба?

И я, как идиотка, согласилась. Незамедлительно причалив к ближайшему киоску купили целый ворох газет-журналов с этим добром и довольные собой, поспешили домой, дабы немедленно приступить к тщательному поиску кандидатов в женихи. Лаврентий сразу же усек, что мамочки опять задумали что-то страшное, и благоразумно убрался в свою «будку» – под письменный стол. Мы же вооружились фломастерами, уселись на диван и взялись за первую газету.

– Так, так, – почесала нос Тая, – приступим, пожалуй. Слушай: «Простой, одинокий парень…» Что-то не вдохновляет, да?

– Да, не вдохновляет, – согласилась я, – давай дальше.

– «Сильно хромающий, курящий волк-одиночка…» Ой! «Симпатичный парень, бизнесмен, автолюбитель…» Автолюбитель, слышишь? «…познакомится с симпатичной девушкой, имеющей красивую фигуру и бюст размером…» Как-то не очень, да?

– Ага, как будто корову выбирает. Вычеркиваем.

– Так… «стрелец неприкаян., симп., голубогл., в/о, предпр., обесп., слегка женат…» Ничего себе, да? Он значит, «женат слегка», каков гусь!