______________ * Бель - мех горностая. ** Сорoк - единица счета дорогих мехов, более 40 штук *** Корсак - степная лисица. Мех корсака высоко ценился на Востоке.
Впрочем, у Никитина при сделке был свой расчет, о котором он Кашину и не думал говорить. Они срядились. Возможная неудача поездки мало страшила Кашина. Взятое под залог никитинское добро почти покрыло бы потери, да в торговом деле без риска и нельзя.
Он навязал Никитину, подбиравшему товарищей в дорогу, купца Микешина. Микешин был должен Кашину, готов был расшибиться для него в лепешку. Микешин без лишних слов согласился приглядывать за торгом Никитина, обо всем потом рассказать, если вдруг тот начнет прибедняться, скрывать доход.
Вот и нынче утром Микешин забегал, вперед десять пудов муки для родни выпросил. Пусть берет, не жалко. Кашин, улыбнувшись, откинулся на резную спинку немецкого затейливого стольца*. Его забавили бегущие по небу облака. Тонкое, длинное догоняло маленькое, клочковатое. Вот-вот приближается, цепляет, дрогнуло, с двух сторон обхватывает... Так и есть, поглотило.
______________ * Столец - стул, табурет.
Василий Кашин потеребил бороду. Облака - дело божье, а среди людей, верно, невесело маленьким быть. Каждый обидит. Правду пословица говорит: кто смел, тот и съел, а брань-от на вороту не виснет. Вспомнились Кашину давние годы, начало жизни. Побили они как-то с купцом Матвеем Звонцовым и другими попутчиками не в срок наскочивших торговых людей, много добра у них взяли. Поди теперь, разбирайся, кто первый стрелять начал. Матвей не скажет помер, а о прочих нынче в Твери не слыхать. Не вернулись...
С той поры пошел Василий Кашин богатеть. Дом знатный срубил, коней добрых завел, начал товарами купцов, какие помельче, ссужать, свои ладьи гонял в Астрахань, Новгород. Именитые гости псковские и московские его имя хорошо узнали, да и в немецких землях оно не последним поминалось.
И вдруг всплыли в памяти старого купца лесная дорога за Муромом, душный запах сосен, тела убитых, зазвенел в ушах крик:
- Ратуйте!
Отгоняя наважденье, Василий мелко закрестился. Не было, не было этого, в дурном сне приснилось!
Тяжело переводя дух, Василий Кашин встал, заходил по комнате. Сердце стучало учащенно. С трудом взял себя в руки, заставил успокоиться. Было и быльем поросло. Сам погибнуть так же мог. А за убиенных свечи ставлены, в храм жертвовано. Значит, ни к чему тревога.
Он подошел к божнице, поправил лампадку. Темные задумчивые лики святых не пугали. Тоже грешны были, а мученического венца удостоились. Все в руке божьей, может быть, и ему за святую веру пострадать суждено.
Отошел, покряхтел. Воистину ничего в мире сем не предугадаешь. Загадочен он и полон чудес. Намедни прибегали из Новгорода купцы, сказывали, будто зрели за Печорой, как из облаков на землю молодые оленицы падали. Упадут, встряхнутся и побегут. А то, говорят, и такие страны есть, где птицы с лицами женок на деревах сидят, зазывают. Заслушался человек - и погиб. Там же, мол, чудо-зверь живет, все у него навыворот: хвост на морде растет, и тем хвостом он пищу себе добывает. Может - врут, может - нет. Далеко те страны, товары из них по нескольку годов через сурожских да ганзейских гостей идут, и тоже необычные: пряности, плоды удивительные, ткани узорчатые, тонкие и прозрачные, какие и не наденешь: срама не прикрывают. А все дорогое! Эх, вот, дай бог, Никитин удачно в Сарай сплавает, привезет добра...
Кашин сердито свел серые брови. Никитин запаздывал. "Может, с ладьей что?" - подумал с тревогой купец. Он шагнул было к двери, но у притолоки что-то заскреблось, словно мышь зашуршала, и Василий с досадой скривил рот. Он знал: так стучится жена.
- Входи, что ль! - недовольно крикнул Кашин. Аграфена приотворила дверь и перешагнула порог, оправляя на голове съехавший плат. Никогда не любил Кашин своей тощей, словно напуганной чем-то жены. Женился он на ней по расчету, взял хорошее приданое, говоря себе, что любовь - выдумки, стерпится - слюбится ему и Аграфена. Но шли годы, а Аграфена не делалась ему ближе. Наоборот, все сильней росла в Василии откровенная неприязнь к жене. "Продешевил себя! - с горечью думалось ему. - Польстился на деньги, привел кикимору болотную в дом... Эх, а какие невесты были!"
Чудились ему в такие минуты шалые, с хмельнинкой, глаза, белые зубы и покатые плечи крестьянской девушки Марфы, когда-то давным-давно ласково глядевшей на Кашина. Тянуло к ней сердце Василия, но разум пересилил. Марфа была бедна. Кашин не посватался к ней. Говорили, будто выдали Марфу за бобыля, пришлось ей замужем туго, живет в бедности, мужа не любит... Кашин не допытывался, что сталось с Марфой потом. Один конец. Сделанного не исправишь...
- Пошто пришла? - грубо спросил Кашин жену.
- Васенька, - захныкала та, закрываясь широкими рукавами старой рубахи, - Васенька, может, передумаешь? Пожалей ты меня. Сердце недоброе чует. Не дело задумал ты...
- Тебя не спросили! - крикнул Кашин, которого нытье жены злило еще больше. - Не твоего ума дело! У печи сиди!
- Господи, да разве я против твоей воли иду? Ну как пограбят Никитина-те... иль еще что... Не верю я ему, не верю. Чернокнижник он, сказывают.
- Дура! - крикнул Кашин. - Чего ты все каркаешь? Чего? Накаркаешь в самом деле беду какую. - Он перекрестился, заговорил мягче: - Таких, как Никитин-то, поискать еще. Тебе и не понять, тетехе... Ступай!
Но Аграфена не уходила.
- Василий свет-батюшка, - шмыгая носом, продолжала она. - Не гневайся на меня, темную, молчала до сих пор... Виновата. Теперь скажу... Афанасий-те на Оленушку заглядывается...
- Эка! - обнажил еще крепкие зубы Кашин. - И что? Убыло у ней от этого, что ли?
Аграфена все плакала.
- Голый же он! Мне-то, матери, каково...
- Не мели! - оборвал Кашин жену. - Вроде не свадебный сговор у меня с Афанасием, а дело...
- Да и Олена-то... тоже.
- Что тоже?
- Не видишь нешто? Девка в поре, а краснобай-то ее с толку сбивает... Вон и седни все глаза проглядела - не идет ли молодец...
- Не ври, не ври! - подергал бороду Кашин. Глаза его сузились. - Не ее дело женихов выбирать.
- Да ведь сохнет девка... Гнал бы ты Никитина со двора, батюшка. Лучше было бы... Вишь, и Барыковы серчают. Сговор ведь у вас.
- Ну, не болтай! Наслушался! - прикрикнул Кашин, как только жена заговорила о его делах. - Будя! Захочу, так и за Никитина Олену выдам!
Аграфена охнула, разинув рот, стояла у порога, не в силах ничего ответить. Тупой вид жены доставил Кашину неизъяснимое удовольствие, и чтобы еще больше досадить ей, он добавил:
- И выдам! Вот вернется с прибытком, пускай сватов, шлет! И не откажу, не откажу!..
Но он тут же умолк, шагнул к Аграфене:
- Чего? Чего?
Та брякнулась ему в ноги, завопила:
- Пропала Олена-то! С утра нет!
- А в церкви?!
- Нетути...
- Кафтан давай! Ваську зови! Лошадь зови... тьфу! запрягай! Скоты, срамники-и-и! Куда она деться-то могла! Проучу вот палкой, старая дура!
- Да куды ж ты поедешь, батюшка?.. И купцы придут!
От простого вопроса Кашин так и сел. Верно, куда ехать за своевольной дочерью, всегда доставлявшей ему одни тревоги? Да и перед людьми совестно. Вот-вот появятся у ворот.
- Вон! - закричал он на жену. - А Олене... А Олену... - Василий Кашин захлебнулся слюной.
- Сам управлюсь! - наконец выговорил он. - Запри, как придет! Ужо ей...
Тайком выскользнув за ворота отцовского дома, Олена на миг остановилась, прижавшись спиной к забору, переводя дыхание и прислушиваясь, а потом быстро, не оборачиваясь, пошла по переулку и свернула за угол.
Она шла, низко опустив платок. Все дрожало в ней. И хотя утренние улочки были пустынны, - лишь изредка попадались какая-нибудь старушонка или сонный сторож, - Олене казалось, что все знают, кто она, куда и зачем идет, и осуждающе, злорадно смотрят вслед.
Но она не замедляла шага и даже сгоряча так глянула на случайно подвернувшуюся богомолку, что та отшатнулась и перекрестилась.