- Видите?

- Что?

- А вон лис-то сколько бегает. Мышкуют. Тут они собираются со всей округи. Здесь у нас озимые хлеба.

И парень начал считать: дескать, у березового колка - одна, у скирды другая, у одинокой сосны - третья, за бугор сбежала четвертая. Насчитал штук восемь. И правда, если вглядишься, то тут, то там движутся или что-то делают черные точки.

- Разве у вас здесь лисицы черные?

- Рыжие все как на подбор, - отвечает. - Это только издали, от снега, кажутся черными.

И опять идет по узенькой тропинке. Теперь уже не по прямой, а зигзагами, от ориентира к ориентиру, от дороги - к надломленной бурей березе, от березы - к высокому обгорелому пню, а от него - в овраг, заросший мелким кустарником, а потом - вдоль оврага. Стежка шагает впереди, голову вскинул и свысока глядит по сторонам. Вдруг он сорвался с тропы и снежной целиной, высоко поднимая ноги, направился к густому ольховому кусту.

- Ага, есть! - В голосе его прозвучала торжествующая нотка.

От бугра к полузаметенному снегом кусту тянулась глубокая борозда.

- Видите, попалась! Капкан за собой тащила вместе с чурбаком. Но далеко не уйдет. Где-то тут, в кусте, она.

Я последовал за ним. В кусте лисица действительно застряла с тяжелым капканом.

- А что на приманку было у капкана? - поинтересовался я, когда парень засунул в сетку лисью шкуру. - Мясо? Дичатина?

- Мясо, дичатину мы и сами с удовольствием едим, а излишки в кооперацию сдаем.

- Ну, а как же? Приманка-то должна быть?

Он повел меня вверх по борозде. На самом бугре, на юру, под охапкой чуть разрытой соломы, где кончалась борозда, я услышал тревожный мышиный писк. И удивился: откуда тут взялась и почему пищит мышь? Кто ее тревожит? И соображаю: ага, как-то Стежка обмолвился о мышеловке. Наверно, дома ловит мышей, привязывает за ножку и садит возле капкана на приманку рыжух. И опять же думаю: мышь-то должна давно успокоиться, притихнуть, раз никто ее не беспокоит.

Пока терялся в этих догадках, парень разгреб солому, достал из-под нее небольшой деревянный ящик. А в ящике слышу частое "пик-пик", "пик-пик".

- Мышь там? - спрашиваю.

Стежка расплылся в улыбке, раскрыл ящик и показал, что в нем. А там что вы думаете? - там лежат у стенок с обеих сторон тоненькие резиновые мешочки, а в них вставлены капсюли от кукол, может, от игрушечных кошечек или собачек. Знаете, такие резиновые: их давнешь, а они - пик-пик. А посредине мешочков - какой-то пружинный механизм, вроде часов с маятником. Маятник-то ходит туда-сюда, то по одному мешочку ударит, то по другому, а мешочки издают звуки: пик-пик.

- Вот здорово придумано! - вырвалось у меня.

А Стежка, довольный собой, сказал:

- Механика! Двухнедельный завод.

В этот обход на широких лесных степях он достал из капканов трех лисиц. Из трех огненных шкурок предложил мне в подарок любую, каждую расхваливал и очень обиделся, когда я не принял подарка. Мол, вместе ходили по степи, мерзли и вдруг такое огорчение.

ФЕДОТ, ДА НЕ ТОТ

Окрыленный успехом на озимых полях, Стежка повел меня куда-то в гору, в реденькие ельники. Сказал: "Пойдем на лабаз". При слове "лабаз" я представил себе охоту на медведя. Задерет косолапый в лесу корову или лошадь, сразу не съест, а потом приходит доедать, как в свою кладовку или столовую. Его тут и подкарауливают охотники. Устроят на дереве небольшие полати, по-местному - лабаз, сидят на них с ружьями и ждут, когда Михаил Иванович Топтыгин пожалует на ужин или на завтрак. Он обычно долго ждать не заставляет.

- Это что ж, ты меня на медведя повел? - спрашиваю Стежку.

- Нет, - говорит, - медведя-то я там случайно взял, в прошлом году.

- А взял все-таки?

- Взял.

- Как же это получилось?

- Видите ли, неподалеку от скотного двора (во дворе-то в том, в лесу, живет колхозный молодняк: телки, бычки, жеребята) я вырыл яму. Метра два, пожалуй, глубины будет. В эту яму ловил волков. Случается, падет от болезни какая-нибудь животина. Я возьму ее и увезу к ловушке. Над ямой положены две жерди. На эти жерди я приспособлю падаль. А самую ловушку замаскирую, прикрою ветками, травой, сеном ли. Зверь-то как учует падаль, пойдет к ней, ну и сорвется в тартарары. Приходишь, а он там, глядит на тебя злобно да зубами ляскает. Яма-то у меня на бойком месте. Вроде как бы в воротах. По обе стороны крутые горы, скалы. По эту сторону гор угодья нашего колхоза, а по ту - совхозные. Волки-то и кочуют через эти ворота из совхоза в колхоз и обратно опять. Недаром говорят - волка ноги кормят. Ну уж если учуют добычу на моей яме, сразу кидаются на нее, в драку даже. Однажды сразу пять штук в ловушку залетело.

- Здорово!.. А ты, Стежка, не врешь? Как будто враньем попахивает.

- Ну вот еще! Честное комсомольское.

- А как же медведя-то поймал? Тоже на падаль?

- Ну да.

- А он вроде не охотник до мертвечины.

- Так ведь когда как. Дело-то было перед весной, по глубокому снегу. Непутевый попал, а шатун, В горах-то от леспромхоза бревна рубили. Ну, видимо, и подняли лесорубы косолапого из берлоги преждевременно. Он и пошел бродить по лесу как угорелый. Проснулся, так чем-то питаться надо. Тут уже разбираться не приходится, лишь бы что на зуб попало съедобное.

- И набрел на твою приманку?

- Набрел. И тоже не сразу на еду кинулся. Походил он вокруг этой ямы! Вы видали спиральку на круглой электроплитке, какими она витками там располагается?

- Видал, понятно.

- Так вот он, медведь-то, такой спиралью ходил возле моей приманки круг за кругом и все сжимал этот круг, пока не свалился в яму.

- А вот теперь кто, по-твоему, сидит в яме? - спросил я Стежку, следуя за ним по пятам.

- Теперь? Могу ручаться, если не один волк попался, так два, а то и три.

- Ты так думаешь?

- Уверен даже.

- Откуда у тебя такая уверенность?

Позавчера мне сказывали колхозники, приходили в село из лесной заимки: мол, Евстигней Поликарпович, видели возле твоей ловушки волков. Не иначе, станут твои. А раз были возле ямы, то будут и в яме. Голод - не тетка, куда угодно загонит. Вот посмотрите. Могу биться об заклад. Яма пустой не будет.

- А почему, Стежка, тебя тут все величают по имени-отчеству?

- Кто их знает. Дали такое прозвище, оно и пристало. У нас тут без прозвища никто, пожалуй, не живет. По документам, к примеру, Петров, по кличке - Козодой.

Снег в лесу был рыхлый, рассыпчатый, все равно что сахарный песок. И тропа была не бугристой, а канавкой. Шагал Стежка весело, бодро. Если замечал чьи-либо следы, небрежно говорил, должно быть, имея в виду мою любознательность: "Косыга, векша, глухарь крестики наставил..."

Где-то за ельником послышался рев телят. По носу резнул какой-то тонкий и острый запах. Стежка тут же предупредил мои вопросы:

- Тут рядом заимка. Силос нетелям развозят.

К животноводам парень не пошел, а повернул влево, вниз, к ложку или речке, где высокой, взлохмаченной грядой рос ольховник, а возле него - не молодые и не старые березки.

Вскоре мы очутились на небольшой поляне - и будто попали на сорочий базар. Десятки белобок, расположившихся на кустарнике и на одиноких березках, подняли невообразимый гвалт, перелетали с места на место, словно затеяли какую-то игру. Только одна слетит с сучка, на ее месте уже сидит другая. И так везде. И стрекочут, стрекочут, дли пущей важности покачивая длинными хвостами. А тут же, на снегу, молча разгуливают самодовольные вороны.

- Неспроста сороки раскричались! - повернувшись ко мне, сказал Стежка. Потом перевел взгляд на рыжий бугорок, накрытый сеном и огороженный в две жерди.

- Значит, есть кто-то в яме? - спросил я.

- Обязательно!

- Ну-ну, смотри.

Площадка возле ямы вся была утоптана. Полей ее водой - и будет гладкий каток. В одном месте над ямой явно обозначилась дыра. Стежка припал на колени и заглянул в темное отверстие, а потом встал и разочарованно сказал: