Чезаре Борджа, герцог Валентино и Романьи, неторопливо поднялся из кресла и подошел к окну просторного зала замка правителя Имолы. Постоял, глядя за залитые осенним послеполуденным солнцем луг, уставленный палатками, реку за ним, длинную ленту дороги, древнюю Виа Эмилия, уходящую за прячущийся в мареве горизонт.

Дорога эта пересекала Северную Италию по диагонали, прямая стрела длиной в сотню миль, от древнего Рубикона до Пьясенцы, которой, должно быть, гордился Марк Эмилий Лепид, построивший ее полторы тысячи лет назад. Чезаре эта дорога, наоборот, раздражала. По ней с севера и юга могли подойти на помощь верные войска, которые он не решался призвать.

От дороги взгляд его вернулся к палаточному лагерю. Люди, лошади находились в непрерывном движении, словно трудолюбивые муравьи. Чуть дальше под руководством инженеров солдаты строили артиллерийскую позицию, чтобы мощными ядрами разворотить укрывающие герцога стены. Тут же в большом зеленом шатре расположился решительный Венанцио Варано. Толпа полуголых крестьян лопатами и кирками вели от реки глубокую траншею. Заполненная водой, она воспрепятствовала бы внезапному нападению.

Вся эта суета вызывала у Борджа презрение и злость. Презрение, ибо одно движение его мизинца разметает этих наглецов, вернее, они разлетятся сами, словно стайка воробьев при появлении в небе ястреба. Злость, потому что шевельнуть мизинцем он не мог из опасения нарушить далеко идущие планы, не предусматривающие демонстрации силы на столь ранней стадии их осуществления. Презрение к этому идиоту Варано, вообразившему, что Чезаре Борджа вконец обессилел и может стать легкой добычей горстки наемников, собранных Варано под свои знамена. И злость, ибо обстоятельства вынуждали его дозволить Варано хоть на день, на час вообразить себя победителем. С какой наглостью этот кретин из Камерино ведет осаду цитадели Имолы. Остается лишь довольствоваться тем, что каменные стены словно дремлют на осеннем солнце, не обращая внимания на тщетные потуги тех, кто собрался у них, а над башней развевается знамя с гербом Борджа.

Крадущиеся шаги за спиной герцога остались им незамеченными. Отсюда можно сделать вывод, сколь глубоко погрузился он в размышления, ибо не было на земле человека с более острым слухом или зрением. Благодаря матери-природе незаурядный ум сочетался в нем с органами чувств, сделавшими бы честь любому представителю животного мира. Одного взгляда хватало, чтобы понять, что это за человек. Двадцати семи лет от роду, в расцвете сил, высокий, стройный, гибкий, как лоза. Его отец, папа Александр VI, в молодости считался самым красивым мужчиной. Неотразимая внешность будущего папы оказывала на женщин то же действие, что магнит — на железо, и в немалой степени способствовала его продвижению к святому престолу. Но, помимо красоты отца, Чезаре унаследовал утонченность и благородство монны Ваноццы де Катаней, римлянки высокого рода, своей матери. И чувственность алых губ, чуть скрытых шелковистой рыжеватой бородой, дополнялась высоким лбом, орлиным носом и глазами… кто возьмется описать великолепие этих карих глаз? Кто прочтет ту весть, что они несли людям, кто сможет выразить словами лучащиеся из них волю, интеллект, мудрость?

В тот день герцог с ног до головы оделся в черное, но сквозь разрезы бархатного камзола проглядывала ярко-желтая материя рубашки. Талию его перетягивал пояс с рубиновой пряжкой, на котором в золоченых ножнах висел тяжелый кинжал с золотой рукоятью. Шапочки на рыжеватых волосах не было.

Вновь за спиной послышались крадущиеся шаги, но и на этот раз остались незамеченными. Не двинулся Чезаре, и когда заскрипели ступени лестницы, ведущей в зал. Он не отрывал взгляда от лагеря Варано.

Дверь открылась и закрылась. Кто-то вошел и направился к нему. Герцог не обернулся, но заговорил, обратившись к пришедшему по имени.

— Так что, Агабито, ты послал мой вызов Варано?

Кому-то, менее привычному к манерам герцога, чем его секретарь, Агабито Герарди, такая догадливость могла бы показаться сверхъестественной. Но Агабито знал, что слух у герцога не хуже, чем у слепого, и звука шагов хватало ему там, где другому требовалось взглянуть на лицо.

Секретарь поклонился, когда герцог таки обернулся к нему. Среднего роста, с небольшим брюшком, губами, всегда готовыми разойтись в улыбке, и темными, все замечающими глазами. Лет ему было под сорок, и, в соответствии с должностью, носил он черный сюртук чуть ли не до колен.

— Отправил, ваша светлость. Но я сомневаюсь, что этот господин из Камерино примет ваше приглашение.

Агабито отметил, что взгляд герцога устремлен куда-то за его спину. Глаза Борджа словно задернула туманная пелена, а секретарь, хотя и полагал себя знатоком характера своего господина, давно уже смирился с ее непроницаемостью. Ибо мозг, прячущийся за этой пеленой, приходил к ему только ведомым выводам. Гобелены за большим письменным столом слегка шевелились. Потому-то и задумался Чезаре: никакого сквозняка, объясняющего это явление, в комнате не ощущалось. Однако, заговорив, он никоим образом не дал знать о своих наблюдениях.

— Ты, как обычно, настроен пессимистически, Агабито.

— Скорее мне свойственно здравомыслие, мой господин, — Чезаре Борджа дозволял своим ближайшим помощникам некоторую фамильярность. — Да так ли и важно, придет он или нет? — Агабито улыбнулся, и кожа вокруг глаз собралась множеством морщинок. — Всегда же есть потайная дверь.

— В своем пессимизме ты уверяешь меня, что по-другому и быть не может.

Агабито развел руками, всем своим видом показывая, что у него и в мыслях такого не было.

— Кому охота открывать потайную дверь? — продолжил герцог. — Допустим, я дам знать моим союзникам о ее существовании. Так они разбегутся в испуге, едва заслышав скрежет отодвигаемого засова. А ты говоришь, потайная дверь! Стареешь ты, Агабито. Лучше предложи мне способ отделаться от этого жалкого кретина посредством того, чем мы располагаем.

— Увы! — обреченно вздохнул секретарь.

— Действительно, увы! — сердито бросил герцог и под взглядом Агабито закружил по залу.

К сожалению, Варано едва ли мог выбрать более неудобный момент. Заклятый враг герцога, Орсини, объединился с его восставшими капитанами, Вителли и Бальони. Под началом союзников находилось десять тысяч войска, и они поклялись уничтожить Борджа. И вот они уже расставили сеть в твердой уверенности, что герцог угодит в нее аккурат в тот момент, когда силы его будут на исходе. А он, со своей стороны, заманивал их в яму, которую они же и вырыли, утверждая в мысли, что он беспомощен и не готов к сопротивлению. Ради этого он распустил три отряда французских кавалеристов, ударную силу своей армии, представив все так, будто французы сами покинули его, ведомые командирами, с которыми он рассорился. И на первый взгляд действительно могло показаться, что положение у него аховое: противостоящие ему мятежники находились в полной боевой готовности и видели в нем легкую добычу, справедливо полагая, что без французской кавалерии его армия побежит после первого же натиска. Они же не знали, что Нальдо собирает для него пехоту в Романьи, а в Ломбардии ждут сигнала отряды швейцарских и гасконских наемников. Да и не полагалось им этого знать, еще не пришло время. Одно его слово вызвало бы появление такого войска, что союзники разом наложили бы в штаны. Но пока он желал иного: пусть они тешат себя иллюзией собственной безопасности, полагая, что он прямиком идет в расставленную сеть. Но шел-то Чезаре Борджа без малейшего сомнения в том, что запутается в ней не он, а те, кто ее расставлял.

Так тщательно он все спланировал, учел вроде бы каждую мелочь и осталось-то сказать: «Мат!» — но этот торопыга из Камерино, столь нагло появившийся в Имоле, спутал ему все карты.

Да, да, именно это и сделал Венанцио Варано, один из лишенных трона правителей Камерино, взбешенный нерешительностью союзников. Убедившись в невозможности подвинуть их на активные действия, он пошел в атаку один. Собрал с тысячу разношерстных наемников, изгнанных из других отрядов то ли за трусость, то ли за бесчестные поступки, и осадил цитадель Имолы, вызвав на свою голову проклятья как Чезаре Борджа, так и союзников, ибо рушил планы и первого, и вторых.