Но поскольку это было бесполезно, я ушел прочь».

Канэиэ вернулся через два дня. Когда я показала ему это письмо со словами:

— Вот, еще это было, — он посмотрел его и сказал:

— Время уже прошло, сейчас не годится посылать ответ, — и только отправил человека справиться, отчего в эти дни нам не было известий от его светлости. Получили ответ:

Посмотрите внимательно, Ваша обида не имеет под собою оснований. Не правда ли, что сами Вы пожалуете ко мне?» — было там написано женским почерком[30].

Ответ написали трудным мужским почерком:

И снова от принца было послание:

Так я полагаю, и тем не менее меж нами нет понимания».

Тем временем миновала уже пора очистительных обрядов, а назавтра, как будто бы, подходило время праздника Пастуха и Ткачихи. Миновало лишь сорок дней нашего затворничества. Самочувствие у меня в ту пору было неважное, меня мучил сильный кашель, появилось что-то вроде одержимости злым духом, против которой надо было бы попробовать заклинания, и с приходом невыносимой жары в то тесное жилище, где мы укрывались, я и Канэиэ уехали в горный буддийский храм, в котором я уже бывала. Когда же наступило пятнадцатое и шестнадцатое число, пришел День поминовения усопших[31]. Мы вместе с Канэиэ стали разглядывать удивительные картины того, как, собравшись разнообразными группами, люди несли подношения — это было то печально, то смешно. Мое самочувствие к тому времени уже не внушало тревоги, затворничество завершилось, и мы спокойно выехали в столицу. Осень и зима прошли без заметных происшествий.

Сменился год и ничего особенного не произошло. Сердце у Канэиэ, в отличие от обычного времени, во всем было полно благорасположения ко мне. С началом этого года он опять был допущен ко двору.

В день очищения перед празднеством Камо[32] тот же принц известил Канэиэ: «После того, как посмотрим на церемонию, поедем в одной карете». На краешке его письма было написано стихотворение «Мои лета».

Принца тогда не оказалось в обычной его усадьбе. Подумав, не пошел ли он на боковую улочку, Канэиэ сам направился туда и стал спрашивать о нем, и ему сказали, что принц «изволит находиться здесь». Попросив тушечницу, Канэиэ написал ему:

И Канэиэ с принцем выехали оттуда вместе.

Когда прошли те сезонные праздники, принц снова переехал в свой постоянный дворец, и Канэиэ навестил его там. Он увидел те же самые, что видел в прошлом году, красивые цветы и густые заросли травы сусуки[33], теперь очень коротко постриженной, и сказал его высочеству:

— Когда ее выкопают, чтобы рассадить, не пожалуете ли Вы немного и для меня?

Некоторое время спустя, когда мы вместе с Канэиэ ехали к речной долине, он сказал одному из сопровождающих:

— Да это же поместье нашего принца! Мы проехали мимо, но Канэиэ произнес:

— Я хотел бы нанести ему визит, да не позволяют обстоятельства. При случае заеду. Прошу передать принцу, чтобы не забыли о недавней моей просьбе относительно травы сусуки. Скажите человеку из обслуживающих.

Церемония очищения оказалась непродолжительной, и мы без промедления возвратились домой. Здесь нам говорят: «Сусуки от принца». Смотрим — в длинном ящике лежит аккуратно выкопанная трава, завернутая в голубую бумагу. Посмотрели еще — к подарку приложено очень милое стихотворение:

Как мы на него ответили, я позабыла, но если хорошо подумать, видимо, ответ того заслуживал. Однако более ранние вещи я почему-то помню.

Прошла весна, а когда наступило лето, у меня возникло чувство, что у Канэиэ слишком часто бывают ночные дежурства. Он приходил ко мне рано утром, проводил у меня целый день, а когда начинало смеркаться, выражал сожаление, что должен идти. Однажды, когда я думала об этом, в наступающих сумерках послышался первый в том году стрекот цикад. Невыразимо очарованная, я сочинила:

Когда я произнесла это, Канэиэ затруднился уйти и остался. Так, ничего, как будто, не произошло, а я все больше начинала понимать намерения этого человека.

Однажды в лунную ночь мы разговаривали с Канэиэ (несмотря на дурную примету о том, что нельзя беседовать под лучами луны): то говорили о вещах, которые трогали наши сердца, то вспоминали былое, и, занятая всем этим, я сказала:

Своим ответом он все перевел в шутку:

И хотя от этого все казалось таким надежным, место, которое Канэиэ считал своим домом, находилось не здесь, поэтому отношения между нами были далеко не те, о которых мне так мечталось. Меня мучили мысли о том, что для него, человека счастливого, я, хоть и провела с ним долгие годы и месяцы, не народила довольно детей, так что и здесь у меня все было очень зыбко.

Тем временем матушка моя исчерпала пределы своей жизни и в начале осени после долгих мучений скончалась. Чувство горести у меня превосходило всякие переживания обыкновенных людей, так что я совсем ничего не могла делать. Среди множества близких, которые были возле нее, я одна сделалась как безумная и твердила про себя: «Теперь я тоже не отстану, не отстану от нее». Так и произошло — отчего, не знаю сама, только ноги-руки мои бесчувственно оцепенели, и дыхание готово было уже замереть.