Аналогичные детали отмечает для современной Японии С. А. Арутюнов[8], а для десятого века — Митицуна-но хаха.

Новогодние праздники были самыми продолжительными среди всех. В разные дни 1-й луны проводились ритуальное вкушение супа «из семи трав» (7-й день), «процессия белых коней» в синтоистском святилище Камо и др. В 3-й день 3-й луны в числе обрядов важное место занимало изготовление бумажных кукол, которые пускали плыть по воде, чтобы избавиться от всевозможных напастей (в позднее средневековье этот день стали считать праздником кукол или праздником девочек и сооружать в домах целые кукольные ансамбли с фиксированными персонажами)[9].

В 5-й день 5-й луны цветы ириса на длинных стеблях и чернобыльник втыкали в карнизы домов, образуя сплошной ковер, из искусственных цветов сооружали шары, к которым прикрепляли кисточки из длинных пятицветных крученых нитей, и этим старались отпугнуть злых духов. На обед готовили особые рисовые клецки, которые подавали на бамбуковых листьях, и завернутые в дубовые листья рисовые лепешки.

Еще через два месяца, в 7-й день 7-й луны отмечался праздник влюбленных. Считалось, что в ночь на 7-е в небе происходит встреча влюбленных Волопаса и Ткачихи (звезды Альтаир и Вега), которые для этого переходят друг к другу через Небесную Реку (Млечный Путь) по распростертым крыльям сорок, слетающихся к месту их встречи. На улицах всю ночь царило ликование, ворота домов украшали ветками криптомерии и бамбука, а также разноцветными бумажными лентами с благопожелательными надписями на них.

Последний из Пяти сезонных праздников — Праздник хризантем — отмечали в 9-й день 9-й луны. Его справляли и в семьях, и при дворе. Хризантема — символ долголетия. Сам праздник приходится на время сбора урожая риса, потому с ним связано много примет и обрядов. Самый, пожалуй, интересный из них — обтирать тело ватой, пропитанной росой с хризантемы, которую укрывали этой ватой в ночь на «двойную девятку». Так хэйанские дамы стремились вернуть себе молодость.

Помимо сезонных отмечали еще и другие праздники — в седьмую луну — Бон (День поминовения усопших, считалось, что в этот день они навещают своих близких, которые встречают их весельем и угощеньями), в 8-ю — любование полной луной, сопровождаемое возлиянием и стихотворными состязаниями, позднее — любование багряными листьями клена, свежевыпавшим снегом, цветущей сакурой. При дворе проводились всевозможные церемонии и соревнования — по борьбе, танцам, стрельбе из лука, скачкам. Митицуна-но хаха время от времени упоминает и о них.

«Дневник эфемерной жизни» охватывает огромный промежуток времени — 21 год (954–974 гг.). Это не фиксация одного какого-то события и не собрание поденных записей бытового характера, а рассказы о большом отрезке жизни, составленные в конце (или после завершения) этого отрезка под определенным настроением и, следовательно, с сознательным отбором фактов, укладывающихся в авторскую концепцию бытия. В изложении есть большие пропуски — от нескольких дней до трех лет.

«Дневник» записан созданной в начале эпохи Хэйан — на базе иероглифической скорописи — слоговой азбукой хирагана. Как правило, ею записывались стихотворения на японском языке (вака). Преимущественное хождение хирагана имела в женской среде, в сочетании с нею почти не употреблялись иероглифы (они именовались «настоящим» или «мужским» письмом). Однако и мужчины, когда они писали вака, тоже пользовались хираганой. А литературное (в первую очередь поэтическое) творчество играло огромную роль в хэйанском обществе. «В то время в среде придворной аристократии Хэйана, — пишет Е. М. Ермакова, — литературная практика была настолько связана с повседневной жизнью, что нередко границы между законами творчества, этикета и быта оказывались размытыми. Литературные удачи становились залогом продвижения по службе и успеха в любви. Можно считать, что почти все носители придворной культуры Хэйана в той или иной степени были активными творцами поэзии, знатоками поэтических традиций и мастерами экспромта, автор превращался в читателя, читатель — в автора»[10]. Публикуемый здесь дневник полностью подтверждает эти слова, тем более, что они относятся к памятнику той же эпохи.

Среди японских ученых бытуют разные мнения о времени написания дневника. Указывают различные сроки его завершения — от 970 до 995 г.[11] Большинство исследователей считает, что, по крайней мере частично, «Дневник» Митицуна-но хаха был создан как воспоминания о минувшем.

Текст первой книги, описывающей события за 15 лет, в печатном издании Иванами (1966 г.) занимает 62 страницы и содержит 69 статей (средний объем каждой статьи — 13 строк). Первая книга содержит 120 стихотворений, которые занимают около двадцати процентов ее текста. Если принять во внимание прозаические части «Дневника», непосредственно относящиеся к стихам (написанные по принципу прозаических введений в поэтических сборниках или некоторых частей прозо-поэтических произведений ута-моногатари), то стихотворный материал охватит около половины объема всей первой книги.

Текст второй книги, охватывающей трехлетний период, занимает в том же издании 82 страницы и содержит 77 статей (средний объем каждой статьи — 16 строк). Книга содержит 58 стихотворений, которые занимают около трех процентов ее текста. При этом три четверти всех стихотворных строф приходится на первую треть текста книги, описывающую события до 7-й луны года Тэнряку 2-го (август 971 г.).

Текст третьей книги (последние три года) занимает 74 страницы и включает 62 статьи (средний их объем — 19 строк), причем стихи занимают семь процентов текста книги.

Совершенно очевидно, что первая книга «Дневника» базируется на стихотворных материалах. Дело в том, что стихосложение в эту эпоху стало элементом быта. В среде столичной аристократии обмен стихами (танка) был при ухаживании влюбленных или при знаменательных событиях, даже при решительных изменениях погоды, обязательным. Стихотворения записывали изящной скорописью на веерах, на ширмах и на декоративных свитках, которыми украшали интерьер. Свои и чужие стихотворения переписывали на память, часто присовокупляя к их тексту прозаические объяснения ситуации, в которой приведенные стихи были сложены. Такой обычай отразился на характере поэтических антологий, где стихотворный текст нередко предваряется прозаическим, и привел к появлению ута-моногатари, особого прозо-поэтического жанра. «Стихотворный архив» служил также источником для написания воспоминаний, произведений литературы, которую можно определить как дневниково-мемуарную.

Материалы такого «архива», судя по приведенным выкладкам, послужили автору «Дневника эфемерной жизни» основой при написании не только первой книги, но и первой трети второй, которые, несомненно, написаны значительно позже соответствующих событий. Большая же часть второй и вся третья книга создавались преимущественно под непосредственным впечатлением от событий, без сколько-нибудь существенного привлечения «вспомогательных материалов».

Японское название дневника матери Митицуна «Кагэро никки» (старояпон. «Кагэро-но ники»). Первоначально оно писалось силлабемами хирагана, а с XIII в. — иероглифами означающими «Дневник поденки» (поденка — насекомое, живущее всего один день, от утра до вечера). Но так интерпретировать можно только иероглифический текст, а иероглифический вариант заглавия, а следовательно, и его данная интерпретация принадлежит, видимо, знаменитому поэту, филологу и текстологу Фудзивара Тэйка (1162–1241). Стоит учесть, что слово кагэро имеет в японском языке омоним, который в написании означает «струящийся от жары воздух». На авторское толкование заглавия некоторый свет проливает последняя фраза первой книги дневника: «…все в мире быстротечно, и эти записи можно назвать „Кагэро-но ники“ („Дневником эфемерной жизни“), наполненной всяческими недостойными чувствами».