Филипа Маршама готовили к морской службе с тех пор, как начали резаться его первые зубы. Мысль, что ему когда-либо придется расстаться с морем, никогда не приходила ему в голову. А расставаться приходилось не один раз. Об этом я вам и расскажу.

Его отец был капитаном одного лондонского кеча. Рассказывают, что мальчик не боялся выходить на палубу даже в шторм. Он прислонялся к шкафуту и стоял так, не проронив ни звука, а судно швыряло по волнам с такой силой, что его окатывало водой с головы до ног. Его мать умерла прежде, чем он надел свои первые брюки, а карабкаться по такелажу он начал раньше, чем научился самостоятельно ходить. Два года он провел в школе преподобного доктора Иосифа Арбера в Ройгэмптоне. Его отец вел весьма разгульный образ жизни в молодости и надеялся загладить свою вину с помощью сына, который не должен был повторить его ошибок. Он надеялся, что возвращение Филипа домой ученым мужем будет способствовать примирению с его родителями. Они жили в приходе в Литтл Гримсби и Том Маршам не видел их уже двадцать лет. Но мальчик и здесь пошел по стопам отца. Он не проявлял к книгам особого рвения и мирился с ними лишь до тех пор, пока не выучился читать и писать и не освоил те азы математики, которые, по его мнению, могли сослужить ему добрую службу, когда он начнет изучать морское искусство. Тогда он сбежал ночью из дома своего учителя и присоединился к отцу на борту кеча «Сара». Отец от души рассмеялся, когда увидел, что сын пошел в него, и понял, как нелепа была попытка сделать из него ученого. Если бы лихорадка не приковала Филипа Маршама к постели, едва ему исполнилось девятнадцать, он бы пошел ко дну вместе со своим отцом в ночь, когда «Сара» затонула у берегов Северного Форлэнда.

Пока он лежал в лихорадке, за ним ходила Молли Стивенс, хозяйка пивной на Хай Стрит в городке Саутварк. Она была по-своему добра к нему, поскольку вскорости собиралась выйти замуж за его отца. Том Маршам уже был у нее в руках, день свадьбы назначен. Но ни о чем нельзя говорить с полной уверенностью прежде, чем это свершится.

Вскоре стало точно известно, что Том Маршам погиб в море. Тогда она решила выпроводить юношу из своего дома, как только он сможет встать на ноги. Она бы так и сделала, если бы Провидение не помогло Филу раньше срока восстановить силы. Он спешно собрал вещи и покинул этот дом, заставив Мол Стивенс и некоторых других пуститься за ним в погоню.

На третий день он спустился из своей спальни вниз и уселся на стуле возле огня. В этот момент в комнату вошел толстый крестьянин. В руках он держал ружье, по виду не похожее ни на одно из имевшихся в доме.

— Ну вот, — сидя на стуле, Фил слышал шепот говорящих, — Джимми Барвик снова вернулся.

Они окликнули его:

— Привет, Джимми! Добро пожаловать.

Филип Маршам с удовольствием бы осмотрел ружье, так как вкус к подобного рода вещам был у него в крови. Но после болезни он был еще слаб. Ему не составило бы большого труда встать и взглянуть на оружие, но он предпочел не делать этого и остался на своем месте.

Они передавали ружье из рук в руки и восхищались мастерством, с каким оно было сделано. Когда приклад случайно ударился об пол, то на столе зазвякали кружки и зазвенели кувшины. Кто-то крикнул:

— Осторожнее с дулом!

Но крестьянин, который принес ружье рассмеялся и заверил, что никакой опасности нет. Оно было заряжено, но он истратил весь порох и не заряжал его заново. Наконец, он забрал у них ружье. В этот момент в комнату вошла Молли Стивенс. Она услышала шум и пришла узнать, в чем дело. Крестьянин потребовал себе кружку пива. Однако рядом не оказалось подходящего места, чтобы поставить ружье, поэтому он обернулся к сидевшему на стуле юноше и крикнул:

— Эй ты, бледнолицый с выпученными глазами, возьми-ка это и подержи пока. У меня во рту пересохло. Чертовски сухо. Подержи-ка, пока я выпью. Кружку пива! Хозяйка! Молли! Молли! Да где же ты? Кружку пива!

Он откинулся на скамейке и рукавом вытер со лба пот. Это был крупный мужчина, с большим животом и низким голосом. Его мясистое красное лицо ежеминутно меняло выражение — то смеялось, то хмурилось.

— Эй! Хозяйка! — прогремел он снова. — Пиза! Кружку пива, Молл!

После его первого окрика в комнате воцарилась тишина, поскольку он вел себя довольно спокойно с тех пор, как появился. Но они уже знали его и теперь украдкой поглядывали то на него, то друг на друга, то на Молли Стивенс. И по размерам, и по нраву она была ему под стать. В этот момент она с раскрасневшимся, как и у него, лицом вновь торопливо вошла в комнату.

— Держи! — сказала она резко и с грохотом поставила перед ним на широкий дубовый стол кружку с пивом.

Он сдул сверху пену и утопил разгоряченное лицо в пиве. При этом он подмигнул Филу.

Молли заметила это и, в свою очередь, наградила юношу таким свирепым взглядом, что всем присутствующим стало ясно — она проклинает тот день, когда приютила его, больного, под своей крышей. С тех пор, как пришло известие о гибели его отца, он встречал много таких взглядов. Коль скоро Молли поняла, что его хорошее расположение ничего ей не даст, она набрасывалась на него с бранью даже тогда, когда он лежал больной и не мог поднять голову от подушки. Молли Стивенс была настоящая мегера.

Такое положение было не самым подходящим для юноши, чей дед по праву считался джентльменом. Пусть даже Фил ни разу и не видел старика. В прошлом остались времена, когда он мог вернуться в школу и безропотно штудировать учебники латинского и греческого. Как бы то ни было, а теперь он был намного увереннее в себе и в состоянии позаботиться о себе сам. Сидя у камина, он начал размышлять о том, как ему быть. Денег хватило бы расплатиться с хозяйкой. Он собирался через несколько дней навсегда расстаться и с Молли Стивенс, и ее заведением. Сейчас же, совершенно забыв о ней, он с трепетом осматривал ружье незнакомца.

Приклад оружия был сделан из орехового дерева, отполированного до такой степени, что в него можно было смотреться, как в зеркало. Стальной ствол был целиком покрыт орнаментом с золотыми и серебренными инкрустациями. «Неудивительно, что все они так хотели хотя бы подержать его в руках!», — подумал про себя юноша. Он вспомнил, как присутствующие с едва скрываемым любопытством осматривали ружье. Он знал и таких, которые готовы были даже убить владельца, чтобы обладать таким оружием. То, что хозяин доверил ружье именно ему, пока сам пил пиво, очень польстило самолюбию Фила.

Юноша отошел в противоположный конец комнаты и уселся в углу под висевшими в три ряда полками. На них Молл Стивенс разместила предметы своей основной гордости — декоративные широкие блюда.

Эти блюда привлекли внимание Фила. Он поднял ружье и направил его прямо на верхнюю полку. Он подумал о том, сколько было бы шума и грохота, если бы ружье вдруг оказалось заряжено. Он улыбнулся своим мыслям, взвел курок и положил на него палец. После болезни он сильно ослаб и твердо держать ружье ему не удавалось. Дуло опустилось и его рука дрогнула. У Фила свело судорогой горло и он мог поклясться, что волосы на его голове встали дыбом — ружье, заряженное или нет, выстрелило.

Он опустил дуло довольно низко, так что верхняя полка не пострадала, но вот вторая лишилась всех стоявших на ней блюд. Осколки градом разлетелись по комнате, а несколько шальных дробинок (ружье было заряжено для охоты на мелких птиц) слегка задели толстяка, не причинив ему особого вреда, а лишь растрепав волосы и немного поцарапав. Выстрел действительно наделал много шума и звона, но хуже всего было то, что заряд попал прямо в бочку, стоявшую для удобства на особом возвышении. В этой бочке Молли Стивенс держала свое самое лучшее и дорогое сухое вино. Бочку пробило так, что вино из нее теперь хлестало сильнее, чем если бы Моисей поразил гору своим жезлом.

Из всех находившихся в комнате больше всех удивился сам Филип Маршам. Он замер в оцепенении, потом медленно опустился на стул и уставился на осколки. Ружье в его руке еще дымилось. Фил перевел взгляд с осколков на багровое от злости лицо крестьянина, по которому тонкими струйками сочилась кровь. По грязному полу растекалось вино из пробитой бочки.