Глаза Пат широко распахнулись.

— Так ты знал... — прошептала она, едва обретя способность говорить.

— Разумеется.

— И ничего не сказал?

Вот так! А она-то радостно строила коварные планы, пребывая в блаженной уверенности, что он понятия не имеет, кто она такая, и никак не связывает ее имя с именем сестры. Господи, какой же она была дурой!

— Я все ждал, что ты сама мне объяснишь, с какой стати тебе понадобилось заработать несколько лишних долларов, разыгрывая из себя няньку. Насколько понимаю, у вас в агентстве какие-то сложности?

Пат пропустила его вопрос мимо ушей. Он показался ей совсем не существенным.

— Иными словами, я уволена?

Вот просто так. Без всяких объяснений. И уж во всяком случае, не по профессиональной непригодности, ибо если бы дело было только в этом, ее бы уволили через пять минут после того, как она приступила к своим обязанностям.

Пат взялась за это дело с единственной целью — отплатить ему за Дану. Однако все обернулось не так, как она предполагала. В дураках осталась она сама, и теперь, вместо того, чтобы удалиться с гордо поднятой головой, оказалась с треском вышвырнутой на улицу.

— Я тебе уже сказал, — между тем, отозвался Шелл. — Но, так и быть, я довезу тебя до Бостона и не заставлю добираться туда автостопом.

— Какое великодушие! — саркастически отрезала Патриция.

Она собиралась сказать еще какую-нибудь колкость, но слова неожиданно застряли в горле. К глазам ее вдруг подступили жгучие слезы. Она отвернулась, глядя на проплывавший за окном мирный загородный пейзаж, и притворилась, что вся поглощена этим зрелищем. Ей вовсе не улыбалось, чтобы Шелл заметил, насколько она расстроена.

Он вышвыривает ее не потому, что она не годится на роль няньки, — это, как выяснилось, было известно ему с самого начала, — не потому, что вдруг решил, будто ее нельзя даже близко подпускать к его дочери. Он хочет отделаться от нее, потому что она имела дерзость упомянуть о его жене. Нет, это как-то не вяжется. Патриция окончательно растерялась: она никак не могла разобраться в том, что им движет.

Только что он целовал ее так, точно вкус ее губ, ее тела был для него важнее всего на свете, шептал слова любви и, казалось, совершенно серьезно, а в следующее мгновение уже вел себя с ней, словно со злейшим врагом. Стало быть, слова любви все же были просто игрой. По-видимому, он считал, что так будет проще затащить ее в постель.

Но хуже всего было то, что она сама уже начала всерьез о нем думать. Он уже был ей очень дорог, а его присутствие в ее жизни играло для нее важную роль. Но самое ужасное, что она испытывала все эти чувства, думая, что он женат!

Мысль об этом была просто невыносима, да и вся ситуация была немыслимой. Патриция ничем не могла оправдать собственного безумия, кроме того, что у нее вдруг взыграли гормоны, физическое влечение вытеснило из головы остатки разума, а ее саму поставило на грань безумия!

У него-то, разумеется, голова была трезвой. А вот она, если дальше будет раздумывать над тем, что же все-таки произошло, точно скоро рехнется.

— Если ты сможешь сама уложить свои вещи, я займусь всем остальным, — холодно заявил Шелл, притормозив у коттеджа.

В ответ девушка повернула голову, и ее взгляд остановился на его сурово сжатых губах.

Единственным способом выяснить, почему так резко изменилось его отношение к ней, было спросить об этом напрямую. Патриция облизнула пересохшие губы, надеясь, что голос ее не подведет, и увидела, как потемнели его серебристо-серые глаза, а уголки губ презрительно опустились.

Шелл подчеркнуто насмешливо произнес:

— Ты что, ходить разучилась? У меня тут дела...

— Да пошел ты к черту!

Пат выпрыгнула из машины и направилась по дорожке к дому. После этой довольно глупой и откровенно детской выходки девушке стало намного легче. Все сентиментальные сожаления об этом потрясающе сексуальном мужчине, неотразимом, как прохладный ручей в жаркий полдень, манившим ее к себе, мужчине, в которого она чуть не влюбилась, отступили куда-то на второй план. Слезливые переживания вмиг сменились доброй старой яростью.

В мгновение ока Патриция побросала свои вещи в сумку и сдернула белье со своей кровати и с колыбельки Мэри. Как этот мерзавец Шелл собирался его стирать, она не имела ни малейшего понятия и уж точно не станет его об этом спрашивать, — как же, держи карман шире!

Однако, запихивая в сумку вместе с остальными детскими игрушками плюшевого зайца, девушка ощутила, как на глаза навернулись слезы, и снова почувствовала себя беспомощной дурой.

Патриция знала, что, хоть Мэри и была отпрыском ненавистного Шелла, плотью от плоти его, она будет ужасно скучать по малютке. Златокудрая кроха навеки покорила сердце своей неумелой няньки.

Злясь на себя за то, что в очередной раз поддалась ненужной слабости, Патриция отволокла сумки в крошечный коридор и бросила их там, — пусть Шелл сам их вытаскивает. Авось споткнется и шлепнется хорошенько, — поделом ему будет! Затем девушка вышла в сад и стала дожидаться, пока он покончит со своими делами и будет готов к отъезду.

Обратный путь оказался сплошным кошмаром. Мэри устала и раскапризничалась, ей было жарко и скучно. Пат изо всех сил старалась как-то отвлечь малышку, но без особого успеха. Шелл хранил упорное молчание. На подъезде к Бостону движение стало просто невыносимым, раскаленное послеполуденное солнце жгло немилосердно, и в машине было просто нечем дышать.

Стоя перед отелем, где остановились Шелл с Мэри, и изнывая от жары и духоты, Пат отчаянно затосковала по загородной тишине и чистому воздуху. Ей вдруг страшно захотелось вернуться назад, в Конкордские ключи.

С тяжелым вздохом девушка взяла Мэри на руки и ласково отвела мягкие белокурые локоны с вспотевшего лобика. Сейчас Пат была готова отдать все на свете, чтобы повернуть время вспять, вернуться к той минуте, когда Шелл держал ее в объятиях и шептал слова любви. Ради этого она бы отдала все что угодно.

Это внезапное озарение принесло девушке мало радости. Еще бы — ведь это означало, что она готова совершить немыслимое: влюбиться в него. Теперь, когда выяснилось, что Шелл свободен, Пат могла влюбляться сколько душе угодно. Ведь единственное, что ее останавливало прежде, — это мысль о том, что где-то у него все же есть жена.

Хватит, обругала себя Патриция. Этот дьявольски изворотливый мерзавец все равно лгал, и она это точно знала. Так что, влюбляйся — не влюбляйся, все равно конец был бы один.

— Ну, вот и все, Мэри, детка! — Выдавив улыбку, Пат сглотнула комок, застрявший в горле. — Давай-ка я отнесу тебя наверх и отправлю в ванну немного освежиться. Как тебе эта мысль?

Шелл выдал ей ключи от номера, велел отнести девочку и ждать его возвращения, а сам отправился ставить машину на стоянку. Пат легонько пощекотала пальцем толстенький животик малышки и была вознаграждена радостным воркованием, создававшим замечательный контраст с капризным писком, который ей пришлось слушать всю дорогу до города. Так, воркуя и хихикая, они поднялись по лестнице.

Пат не хотелось сейчас думать о том, как ей будет не хватать этого мужчины и его прелестного ребенка. Пора сосредоточиться на своей собственной жизни — спокойной, мирной и абсолютно нормальной, жизни, где не будет Шелла, вскружившего ей голову и творившего с ней что-то невероятное, не будет загадок, над которыми она ломала голову так, что уже начала сомневаться в здравии собственного рассудка...

Но прежде чем уйти, она все же скажет ему, зачем нанялась на эту работу и сообщит, как подействовало на Дану то, как он с ней обошелся. Однако скажет об этом скорее с сожалением, нежели с гневом. У девушки уже пропало желание отхлестать его как следует, хотя бы словесно.

Ведь помимо того, что Шелл был самым красивым, самым желанным, самым обаятельным мужчиной, какого ей когда-либо доводилось встречать, было в нем кое-что еще, неумолимо притягивавшее к себе девушку: какая-то внутренняя доброта, душевная чуткость, отсутствие этакого наглого мужского превосходства, раздражавшего Патрицию во многих преуспевающих мужчинах, заставляя втайне презирать их.