— Я хотела сказать... Мне ужасно жаль!.. Я прошу прощения за то, что поверила в наговоры Даны. Про тебя...

Гладкий лоб Патриции прорезала морщинка. Нелегко извиняться перед человеком, который даже не дает себе труда слушать. Шелл стоял к ней спиной, мокрая рубашка облепила его широкие крепкие плечи. Девушка чувствовала себя словно прокаженная. И, возможно, вполне заслуженно, тоскливо подумала она.

— Должна признаться, что я поверила сестре, во всяком случае, сначала, — сделала Патриция новую попытку оправдаться. — А потом, когда я узнала тебя лучше, и... — Девушка осеклась: признаться в своих чувствах у нее не хватало храбрости. — Я стала тебе симпатизировать, и вот тут-то у меня и возникло сомнение в том, что ты мог поступить так, как тебе приписывали...

— То есть, соблазнить ребенка. Сколько лет ей было тогда? Семнадцать? А морально и эмоционально она тянула от силы на десять, — сухо отозвался Шелл. — Ты жила одной жизнью со мной и Мэри, и все это время считала меня мерзавцем.

Эта мысль причиняла ему невыносимую боль.

— Но недолго... — Голос Пат задрожал. — Я верила Дане до того, как мы с тобой, познакомились, потому что она мне так сказала. Хотя, если быть до конца справедливой, моя сестра ни разу не говорила открытым текстом, что ты затащил ее в постель или что она пыталась утопиться, узнав, что ты женился на Жюли Жакоб, и вы ждете ребенка... — Шелл молчал, и Патриция продолжала: — Нет, прямо она ничего такого не говорила, но из ее рассказа выходило, что дело обстоит именно так. И по каким-то ей одной известным причинам, наверное, потому что это давало ей возможность быть в центре внимания, Дана не стала ничего уточнять, оставила меня в заблуждении... — Шелл обернулся, но глаза его ничего не выражали, и девушка прибавила срывающимся от волнения голосом: — Я понимаю, что это выставляет Дану не в лучшем свете. Но все не так просто. В жизни вообще ничего просто не бывает — тебе это объяснять не надо. Но единственное, что я знаю наверняка, — это то, что Дане искренне казалось, что она в тебя влюблена, потому что ты проявил к ней интерес, находил для нее время, даже приглашал пообедать, чего прежде не делал ни один мужчина. Вот она и вообразила невесть что и, хуже того, сама себя убедила в реальности своих фантазий. А я всегда заботилась о ней, заступалась за нее перед бабулей — ведь та может нагнать хорошего страху на человека, если захочет... Дана никогда не умела за себя постоять — слишком робкая. Она всегда была чересчур одинокой, застенчивой, чтобы заводить друзей. И я защищала ее, потому что больше было некому. Мама же очень дорожит своей тихой размеренной жизнью, чтобы поднимать волну. Вот так все и получилось. Услышав рассказ Даны, я пришла в ярость, а когда подвернулась возможность, нанялась к тебе смотреть за Мэри в надежде, что найду способ отплатить за обиду, нанесенную моей сестре. Об этом я глубоко сожалею и искренне прошу прощения!..

Шелл бросил на девушку страдальческий взгляд и отошел вглубь комнаты, чтобы она не заметила его смятения. Похоже, она действительно говорила искренне, но разве ей можно доверять? И вообще, зачем ему это нужно — доверять этой лгунье? Господи, она еще и дрожит! Из-за того, что замерзла в мокрой одежде, или ее трясет от нервного напряжения?

Наконец, прогнав со своего лица всякое выражение и стараясь говорить как можно более бесстрастно, Шелл объявил:

— Что ж, я тебя выслушал и принимаю твои извинения. А теперь, может, забудем этот инцидент? Мне он крайне неприятен, и я не хочу больше об этом говорить. Насколько я понял, там, в корзинке что-то съестное? Покопайся в ней, если нетрудно, а я поищу что-нибудь, чтобы мы могли зажечь камин и обсохнуть.

Гром грянул где-то совсем близко, и потоки дождя с новой силой заструились по оконным рамам. Похоже, они застряли тут надолго, мрачно подумал Шелл, отправляясь на поиски пыльной коробки спичек, валявшейся, как он запомнил еще в прошлый приезд, на полу в одной из кладовых.

Прошлый приезд. Этот день он никогда не забудет. Тогда в его сердце родилась удивительная нежность, какое-то теплое чувство, подсказывавшее, что теперь они — одна семья. И действительно, в тот день ему показалось, что они созданы для того, чтобы быть вместе. Но день принес также горькое разочарование. И этого он тоже никогда не забудет.

Спичечный коробок, на поиски которого он отправился, наверняка окажется пустым — просто еще одна ненужная вещь, которую поленились выбросить, когда выносили вещи из дома. Зато это был хороший предлог, чтобы уйти из комнаты, бежать от этой женщины и от бредового, но совершенно нестерпимого желания заключить ее в объятия, уложить прямо на пол и любить до полного изнеможения, до тех пор, пока они будут не в состоянии не то что думать, но даже пошевельнуться.

Шелл поднялся по лестнице, прыгая через две ступеньки, чтобы хоть как-то дать выход накопившейся энергии и направить ее в правильное русло, а заодно немного восстановить душевное равновесие. Впервые он понимал, что должен испытывать наркоман, зная, что зелье не принесет ему ничего, кроме вреда, и все же не будучи в силах от него отказаться.

В коробке оказалось две спички: одна использованная, другая — целая. Шелл криво усмехнулся. Что ж, надо попытаться разжечь огонь — хоть какое-то занятие. Мэри проснется не раньше чем через час. Возня с девочкой поможет немного разрядить напряженную атмосферу, а покуда сгодится все что угодно, только бы не стоять в этой комнате, глядя друг на друга и не зная, что сказать.

Собрав ветхие книжные полки, Шелл оттащил их вглубь дома, туда, где шум не мог потревожить Мэри. Полки рассыпались как карточный домик — так легко, что почти не пришлось прилагать усилий. Затем Шелл уселся на корточки перед камином и с помощью старых газет, взятых из коробок с хламом, и единственной спички умудрился разжечь огонь. Спустя несколько минут он уже с удовлетворением наблюдал, как в камине заплясали язычки пламени.

— Не боишься, что тебя закуют в кандалы за порчу чужой собственности? — сделала попытку пошутить Пат, и ей это почти удалось, несмотря на проскользнувшие в голосе грустные нотки.

— Пусть только попробуют меня привлечь! — в тон ей отозвался Шелл. — Впрочем, я полагаю, судебное преследование за то, что человек сжег несколько ветхих книжных полок, сразу заняло бы первые полосы всех газет. Иди поближе к огню...

Он поднялся и чуть-чуть отошел, чтобы не заслонять тепло огня от Патриции. Однако девушка не двинулась с места. Она так и стояла, не шевелясь, и в тусклом свете ее лицо казалось бледным пятном. Она по-прежнему вся дрожала.

Шелл нетерпеливо протянул руку, и его пальцы сомкнулись на запястье Пат.

— Я же сказал — поближе к огню.

Какая прохладная кожа, и косточки совсем хрупкие. Сердце сжалось от неожиданно нахлынувшей нежности. Роль опекуна, как известно, чаще принадлежит женщине, но сейчас именно ему, мужчине, захотелось обогреть ее; окружить теплом, уберечь от тревог и волнений.

Подтащив девушку поближе к огню, он осторожно провел пальцем по ее спине. Так и есть: блузка насквозь мокрая. Он ведь видел, как на бегу Пат согнулась чуть ли не пополам, укрывая Мэри от ливня.

Огромные немигающие золотистые глаза смотрели на него. Девушку по-прежнему трясло, и от его прикосновения дрожь только усилилась, и это передалось Шеллу. Его пальцы затрепетали, и он медленно стал расстегивать крошечные пуговки спереди на ее блузке.

И голос его от напряжения стал вдруг хриплым, словно он молчал долгие годы, а потом вдруг заговорил.

— Ты простудишься, если не снимешь мокрую одежду, — неловко попытался объяснить Шелл.

Ладонь его скользнула по округлой тугой груди, едва прикрытой тончайшим кружевом. Он услышал глубокий вздох девушки, ощутил, как гладкая прохладная кожа вдруг занялась жаром, и почувствовал, что ноги его становятся ватными, а мышцы живота невольно сокращаются — огонь желания охватывал его чресла, пронизывал все тело до самых костей. Теперь уже единственное, чего ему хотелось, — это ласкать ее без конца, овладеть ею, доставить ей наслаждение.