Кэрол вызвалась переводить сама. Уже одно это мне понравилось. В вопросе о предоставлении независимости Украине я ее поддержал, но выразил сомнение в целесообразности делить шкуру неубитого медведя сейчас, именно сейчас, когда Советское государство столь сильно, как никогда. Я не сказал, что это смешно. Но подумал. К тому же, добавил я, связи между русскими и украинцами сейчас на Украине куда крепче, чем кажется украинцам-эмигрантам, достаточно сказать, что на территории Украины живет 9 миллионов русских…

В разговор включился писатель-преподаватель и его жена. Писатель здесь, в Америке, становился день ото дня все большим поклонником России и патриотом своего народа, хотя до этого рвался из России и вот вырвался. Явление это для русского человека естественное. Писатель считал, что русский и украинский народы столь родственны и по языку и по культуре, что нет необходимости делить их искусственно, что если, например, действительно и реально нужна независимость прибалтийским народам – латышам, эстонцам и литовцам, которые мало чего общего имеют с русским языком и русской культурой, то украинцам, белоруссам и русским лучше и естественнее жить вместе, чем разделяться и обособляться.

Я думаю, писатель был ближе к истине, чем член «Рабочей партии» Кэрол, дочка фермеров-протестантов, ибо он исходил из действительного положения вещей, а она из партийной программы и веяния времени, согласно которому – независимости и самоопределения достойны все народы и национальные группы, будь их всего ничего, полтора человека.

Я не высказал тогда своего затаенного мнения, что не разделяться следует национальностям, а соединяться, но только не на базе государства, где кучка национальной провинциальной интеллигенции опять будет строить из себя великих правителей, насаждая в мире новые отсталость и варварство, нет. Что нужно тотально смешаться всем национальностям, отказаться от национальных предрассудков – «крови» и тому подобной чепухи, во имя единения мира, даже во имя того, чтобы прекратились национальные войны, даже ради одного этого стоит смешаться. Смешаться биологически, сознавая опасность национальностей. Евреи и арабы, армяне и турки – хватит всего этого – нужно остановиться, наконец.

Я думаю, для этих идей ни Кэрол, ни писатель не были готовы – слишком круто. Поэтому я промолчал, и только сказал, что вот как же быть со мной, – у меня отец украинец, мать – русская, что ж делать, а? В какое государство мне переселиться – в украинское, в русское? Кому сочувствовать, за кого быть? К тому же я одинаково хорошо знаю оба языка, и воспитан на русской культуре.

Они не знали, что сказать. – Нужна независимость! – сказала убежденная Кэрол. – Окэй! – хорошо, пусть будет независимость. Но легче ли будет украинскому Лимонову в украинском государстве? Вот я жил в русском – русский писатель, а что я имел? За десять лет ни одного опубликованного произведения. Вопрос состоит не в том, чтобы добиться для всех национальностей независимости, а в другом – как перестроить основы жизни человеческой, чтобы хотя бы избавить мир от войн, чтоб от имущественного неравенства избавить, чтобы от всеобщего убийства жизни работой избавить, чтоб мир любви научить, а не злобе и ненависти, к чему ведет национальное выделение неизбежно.

Я всего этого не сказал. Подумают – сумасшедший. Как это «мир от работы избавить?» Даже для левого я был сумасшедший. Лучше промолчать, а то с первого знакомства отвернется левая девушка, не станет общаться. А мне общение ой как нужно было.

Мы ели яичницу и котлеты, пили вино и допивали водку, разговор с украинского самоопределения перешел на ебаную надоевшую Эдичке статью его «Разочарование». Эдичка написал и напечатал в задрипанной эмигрантской газетке до хуя статей. Но заметили именно эту, потому что я впервые в ней написал, что западный мир не оправдал надежд, которые возлагали на него евреи и неевреи, уезжавшие из России, что во многом он оказался даже хуже, чем мир советский. После этой статейки получил Эдичка репутацию агента КГБ и левого, но именно эта статейка, слава Богу, позволила мне автоматически порвать с болотом русской эмиграции. Быстро и безболезненно.

Статью разрешил печатать сам «Пахан» русской эмиграции Моисей Яковлевич Бородатых – редактор и владелец газеты. Он поступил опрометчиво, желание острой статьей вызвать интерес к газете, коммерческой выгоды поиск, бизнесменство собственное подвели Моисея Яковлевича, позже он кусал локти, да было поздно.

Особенно стало Пахану не по себе, когда 29 февраля московская «Неделя» – воскресное приложение к «Известиям» – правительственная газета в СССР, в юбилейном номере, посвященном 25-ому съезду партии, на целую страницу хуйнула статью «Это горькое слово „Разочарование“» – о моей статье и обо мне отчасти. Даже был коллаж В. Метченко, где на фоне небоскребов голова молодого человека в очках, соответствующая голове Эдички Лимонова.

Естественно, они там использовали мою статью для своих целей, но это уж как водится, нас все используют для своих целей. И только мы, люди, не используем их, государства. Для чего они тогда нужны, неизвестно, государства, если они не только не служат людям, но идут против людей.

Поговорили мы о злополучной статье. Писатель в вопросах политики осторожничал и не вмешивался, партийный товарищ Кэрол, конечно, соглашалась со мной в моих критических взглядах на Америку и весь западный мир, но переоценивала диссидентское движение в СССР, считая его куда более сильным и многочисленным, чем оно было на деле.

Мне было скушно объяснять навязшие на зубах российские несчастья, но пришлось. Я вяло заметил Кэрол, что диссидентство – явление сугубо интеллигентское, связей с народом не имеет, что движение это очень малочисленно – все протесты подписывают одни и те же люди – 20—50 человек. А сейчас, – сказал я, – большинство виднейших представителей этого движения уже находятся за границей.

Еще я сказал, что считаю диссидентское движение очень правым, и если единственная цель их борьбы заменить нынешних руководителей советского государства другими – Сахаровыми и Солженицыными, то лучше не нужно, ибо взгляды у названных личностей путаные и малореальные, а фантазии и энергии сколько угодно, что эти люди явно представляли бы опасность, находись они у власти. Их возможные политические и социальные эксперименты были бы опасны для населения Советского Союза, и опасны тем более, чем больше у них фантазии и энергии. Нынешние же руководители СССР, слава Богу, довольно посредственны для того, чтобы проводить радикальные опыты, но в то же время они обладают бюрократическим опытом руководства, неплохо знают свое дело, а это в настоящее время куда более необходимо России, чем все нереальные прожекты возврата к Февральской революции, к капитализму и тому подобная чепуха…

Приблизительно такого содержания разговор состоялся у нас тогда. Маша, жена писателя, предлагала выпить еще водки, пыталась организовать нас для этого, но мы были слишком увлечены. Просидели мы едва не до двух часов, хотя утром революционерке Кэрол предстояло из Бруклина ехать в Манхэттан на службу в ее оффис, где она служила секретаршей. Вышли мы вместе.

– В первый раз встречаю русского с такими левыми взглядами, – сказала Кэрол.

– Я не один, у меня есть друзья, которые разделяют мои взгляды, немного, но есть, кроме того, все приезжающие из России здесь непременно левеют, особенно молодежь, – сказал я.

– Если тебя интересует левое движение, – сказала Кэрол, я могу тебя приглашать иногда на наши собрания, которые организует «Рабочая партия».

– К сожалению, Кэрол, у меня очень плохо с языком, я не все буду понимать, но я с удовольствием пойду, мне это очень нужно, я всю свою жизнь связываю с революцией.

Потом мы ехали в сабвее и, стараясь перекричать его шум, она говорила мне о своей партии. Порывшись в двух объемистых сумках, наполненных журналами, газетами, перепечатками, копиями и прочими бумажками – настоящая сумка агитатора и пропагандиста – она вынула газету, газету их партии и журнал их партии и дала мне. И газета и журнал писали о борьбе различных партийных и национальных группировок и здесь, в Америке, и во всем мире – в Южной Африке и Латинской Америке, СССР и Азии. Я доехал до Гранд Централ и вышел, договорившись, что она мне завтра позвонит и скажет, как дела с переводом статьи, который она постарается сделать на работе, если не будет ее босса.