Ибо мы отнюдь не "отброшены на восток". Россия назад во время революции не попятилась. Наоборот: она шагнула вперед. Это, положение утверждают авторы сборника "Смена вех", в том смысле что авторитет России за годы революционной власти вырос и окреп. И это объективно правильно. Но мы о шаге вперед говорим в другой плоскости. Россия стала центром нового общественного миропорядка, и ее голосу внимают повсюду, где идет борьба за лучшие идеалы человечества, за лучшее будущее. Никогда она такими тесными узами не была связана с другими, самыми отдаленными, странами, как во время империалистической блокады и капиталистического окружения. III Коммунистический Интернационал - это нарождающаяся, невиданная до сих пор, объединенность мира. И понятно, есть, от чего сокрушаться нашим модернизированным славянофилам: все это нисколько не подходит на выявление "скрытых тайн" России, на осуществление "славяно-восточной" провиденциальной роли православной Руси.

Это - бушуют "духовно отмирающие силы Ренессанса"! Так ли это? "Отмирающие силы Ренессанса" - это рационалистические, либерально-эгалитарные принципы. Но разве ими исчерпывается содержание социализма? Или правильнее ставить вопрос так, разве они являются характерными, преобладающими чертами современного, марксистского коммунизма или социализма? Стоит только так поставить вопрос, и язвительные замечания запоздалых славянофилов сразу теряют свою остроту. Получилась путаница эпох и предмета, и искажение исторической действительности. Весь секрет или все несчастье, заключается в том, что современные нам, запоздалые славянофилы, Бердяев, Франк и сотр. смотрят на марксистский коммунизм глазами своих духовных отцов, глазами, устремленными на утопический, мелко-буржуазный, анархический социализм Бабефа, Сен-Симона, Прудона и др. Критические стрелы, сокрушающие утопистов, летят мимо марксистского социализма или же дают рикошет в стрелков. "Всеобщее равенство" и "всеобщее умеренное благоденствие" (будь все же сказано, что утопический социализм уложить в прокрустово ложе этих двух понятий трудно!) не являются нашими, коммунистическими, идеалами. Мы стремимся не к количественному уравнению, а проявлению качественных различий. Для людей живых, наших современников, это должно звучать скучным трюизмом. Тонкий эстет и острый мыслитель, Оскар Уайльд, будучи знаком с новым социализмом, пришел к выводу, что "социализм сам по себе будет иметь значение, уже хотя бы только потому, что он приведет к индивидуализму"; "новый индивидуализм, для которого волей или неволей работает социализм, будет совершенной гармонией"; "новый индивидуализм - это новый эллинизм" ("Душа человека при социалистическом строе"). Но, быть может, этот аристократ конца XIX века и апостол и пророк красоты ошибается? Быть может, он неправильно истолковывает социализм? Нет, - Оскар Уайльд понял то, что оказалось недоступным последышам Константина Леонтьева. Карл Маркс во главу угла своей теории безусловно ставил индивида, а не "атомизм" коллектива. "Социальн люция потому находится на точке зрения целого, что она если бы даже происходила лишь в одном фабричном округе - представляет протест человека против лишенной человеческого содержания жизни, что она исходит из точки зрения отдельного действительного индивида". (Критические примечания к ст. "Король Прусский и социальная реформа". Подчеркн. мною. Гр.). Маркс определенно указывает, что в основе его учения лежит старый принцип коммунизма*13, а именно: "каждому по его потребностям". Фридрих Энгельс в "Анти-Дюринге" пишет: "Действительное содержание пролетарского требования равенства есть требование отмены классов. Всякое требование равенства, которое простирается далее этого, необходимо вдается в абсурд. (Подчеркн. Энгельсом. Гр.)

К сожалению, мы не имеем возможности здесь развить эти основные мысли: это нас отвело бы далеко в сторону от нашей задачи. Скажем только, что, раз коммунизм центр тяжести своего внимания переносит на действительные потребности действительного индивида, то осуществление его означает создание возможностей безграничного проявления качественных различий (особенностей), заложенных в человеке. Генриетта Роланд-Гольст, поэтому, могла с полным правом заявить: "Коммунизм - идеал всего человечества, идеал общечеловеческого объединения. И, как таковой, он является культом человеческой личности"... ("Коммунистический Интернационал" N 13). Несмотря на это, находятся философы, утверждающие, что коммунизм и капитализм одинаково пропитаны мещанством. Эту жвачку герои "Вех" жуют уже лет 15 под-ряд и ничто, никакие события не могут заставить их ее переварить. Талантливый Леонтьев в гробу должен краснеть от своих запоздалых и импотентных поклонников.

Леонтьев мог бы попросить прочесть гр. Бердяева следующие строки: "Социальная наука едва родилась, а люди, пренебрегая опытом веков и примерами ими же теперь столь уважаемой природы, не хотят видеть, что между эгалитарно-либеральным поступательным движением и идеей развития нет ничего логически родственного, даже более: эгалитарно-либеральный процесс есть антитеза процессу развития" ("Византизм и Славянство". Подчеркн. Леонтьевым. Гр.), т.-е. первый антитеза второму, как упрощение усложнению, как "вторичное смесительное упрощение" - "сложному цветению". С какой бы стороны ни подходить к марксистскому социализму, в нем нельзя найти элементов упрощения. На лицо обратное: через посредство отмены классового неравенства уничтожается деспотическое монопольное господство классовых элементов, выразившееся в распластовании общественного сознания, в общем и главном, на две одноцветных области, и создается возможность проявления человеческого творчества в других плоскостях и соотношениях, вытесненных из поля сознания однообразнейшими классовыми разделами. Теоретическая правильность этого положения не может быть оспариваема фактами иначе, как только отчаянным воплем логического смертника: "тем хуже для фактов".

Значит, и жонглирование "духовно отмирающими силами Ренессанса" необходимо признать неудавшимся. И в этом пункте мы обнаружили бесцеремонное отношение к фактам, искажение исторической перспективы или просто незнание простых вещей людьми такого почтенного возраста, какой имеют веховцы 1909 года. Не старческая ли это слабость? Как знать? В лучшем случае, быть может, это и так. Но классовые силы так причудливо переплелись между собой в смертной схватке, что можно допустить и худшее. По крайней мере, этот псевдонаучный вздор и религиозно мистическое бормотание, будучи созвучным некоторому падению настроения и унынию в массах, могут иметь отрицательное влияние на развитие нашего общественного сознания. А это заставляет нас бороться с ними, как с проявлениями враждебных нам психики и идеологии социально-отмирающих сил капиталистического мира.

Итак, наконец, к чему же мы пришли после разбора сборника "Освальд Шпенглер и закат Европы"? Во-первых, будем откровенны и признаемся, что, зная авторов сборника, мы ждали более серьезного отношения к вопросу, чем то, что обнаружилось на деле. Читая сборник, мы постепенно разочаровывались. Прочтя его, - и это во-вторых - мы были рады. Ведь, если так шатки позиции наших врагов и недругов, то чего же нам бояться? Мы можем смело вступить с ними в открытый бой, заранее предвкушая упоение победой. Пусть это знают все те, кому приходится защищать молодые всходы нового мира! В-третьих, в лице авторов мы встретились со старыми веховцами, защищающими свое старое дело, забрызганное кровью рабочих и крестьян в 1905 - 1906 годах и окончательно и безвозвратно проигранное в 1917 году. При желании можно восхищаться упорством, с каким авторы ставят себя в положение, которое завидным никто не назовет.

А четвертое - самое главное: вопрос о судьбе Западной Европы, о ее закате даже и не поставлен, по крайней мере - не поставлен на почву, на которой возможно его обсуждение. Ни в книге Шпенглера, ни в книжке о Шпенглере и закате Европы нет научного подхода к теме. Пророчества и гаданья Шпенглера, его характеристики и его "сигнализация" весьма интересны, в большинстве случаев очень удачны, но все это - недостаточное основание для составления представления об исторической судьбе Европы. Но нас ведь интересовали только наши соотечественники. А их попытка упокоить Европу отрыжкой славянофильства и тем возвысить "русское дело" и Восток может, в лучшем случае, вызвать улыбку: - "Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало". Нудно и скучно нанизывая мертвые мысли на ниточку некоторого общего настроения, авторы отнюдь не вводят читателя "в мир идей Шпенглера", а выворачивают наружу в конечных словах "бесконечность своей внутренней жизни".