Олег понял мои намёки и сидел совсем тихо. Казалось, будто он действительно пытается разобраться, что происходит внутри него. Немного погодя он со вздохом сказал:

— В самом деле, мне кажется, что я влюблён. Но удивительно, что люблю человека, которого знаю так недавно…

Он не закончил фразу и поёжился так, словно ему было холодно.

— Слова — это серебро, — рассуждал я вслух, — но когда вы замолчали, я понял лучше, чем когда бы то ни было, что при некоторых обстоятельствах молчание — это золото.

— Пожалуй, вы правы, и скажу вам открыто: единственный человек, который когда-либо произвёл на меня впечатление, — это Тамара. Должен вам сознаться, я закоренелый холостяк. Вот уже несколько лет посвящаю себя исключительно научной работе, и, пожалуй, у меня даже нет времени обращать внимание на девушек.

— Шутите? — спросил я недоверчиво.

— Более серьёзно я никогда не говорил. Пожалуйста, поймите: то, что я Тамаре не безразличен, меня поразило. Моя голова занята мыслями об ожидаемых открытиях…

— Говорите, открытия? Любопытно. Что это должны быть за открытия, если одна лишь мысль о них в состоянии сдержать ваши чувства?

Олег промолчал.

Вдруг мне вспомнился старый школьный инспектор и энтузиаст геолог Иван Фомич Феклистов и его таёжные изыскания. Неужели внук унаследовал его черты? Не стремится ли он к определённой цели и не морочит ли нам голову ловлей живых соболей.

На лице Олега появилось полуудивлённое, полустрогое выражение, он откашлялся и медленно заговорил:

— Есть у меня свои увлечения, которые занимали меня больше, чем что-либо иное. Но теперь вижу, что всё бывает до поры, до времени. Я боялся оказаться смешным, если проявлю к Тамаре нечто большее, чем внимание. Вы говорите, что она чувствует ко мне, ну скажем хотя бы, склонность, и этим вы меня выводите из тупика, где безвыходно застряли мои чувства. Вы, Рудольф Рудольфович, помогли мне, как мало кто…

— Только без дифирамбов. Теперь хоть спокойно будете спать.

— Вернее, ещё хуже. Ведь я совсем не знаю, что завтра сказать, как поступить…

— Проще простого. Подойдите к Тамаре, скажите ей о нашем ночном разговоре и сообщите то же, что и мне, и добавите всё недосказанное и предназначенное исключительно для неё. Спокойной ночи!

Мир тесен, и многое в нём повторяется. Здесь, в этом краю необозримой тайги, дед Олега, Иван Фомич, когда-то стал виновником того, что Майиул стала женой Орлова, а потом Тамариной бабушкой. Теперь внуки познакомились, и кто знает, не помогут ли мои внушения в сватовстве…

Усталость и желание спать в конце концов сомкнули глаза, я быстро заснул и спал так крепко, что очень неохотно проснулся, когда кто-то среди ночи начал меня тормошить. Это был Олег.

— Слышите, что происходит? — произнёс он дрожащим голосом.

Я ничего не слышал. Однако Олег упорно и настойчиво повторял свой вопрос так громко, что я окончательно проснулся и прислушался.

В тишине ночи раздавались странные, протяжные, как бы трубные звуки, усиливающиеся до рёва.

— Вы слышите эти жуткие звуки?

В первое мгновение мне звуки тоже показались страшными, но затем я рассмеялся.

— Молодой человек, охотник, разве вы никогда не слышали оленьей свадьбы? Только подождите, мне кажется, это не олени…

Я встал и вышел из палатки. Месяц давно зашёл, и небо затянуло тёмным покровом мрака.

Стояла кромешная темнота. Я прислушался к голосам диких животных и несколько заколебался: ведь «свадьбы» обычно бывают осенью. Послышались новые звуки, доносившиеся от устья реки. С противоположного берега раздавался трубный зов. Величественные цари лесов — сохатые вызывали своих соперников на поединок. Эти боевые «фанфары» мне были известны по Карелии и Северу. Но то, что доносилось со стороны озера, навевало страх на каждого мало-мальски пугливого человека.

Резкий крик и пыхтение смешивались с завыванием, и вдобавок ко всему казалось, будто кто-то с клокотанием глотает воду. Затем все утихло.

Из балагана выскочили наши друзья и молча прислушивались к ночному «концерту».

— Что скажете об этом, Пётр Андреевич? — спросил Олег.

— Прекрасная музыка совершенно неизвестных исполнителей, ничего подобного я ещё не слышал.

Заспанный Еменка стоял с фонарём в руке, а Старобор и Шульгин держали лошадей, которые беспокойно ржали и натягивали удерживавшие их поводья.

Собаки ворчали, их шерсть стояла дыбом, и, едва послышалась короткая команда «вперёд», они исчезли в темноте.

Чижов зашёл в избу и вернулся с ружьём. Однако Еменка отговаривал его от вылазки, так как в темноте даже самое хорошее оружие ни к чему. Вскоре донёсся яростный лай собак, эхо которого терялось где-то в заливах озера. Затем раздался свист и визг, которым вторили глубокие тона и рёв. Это повторялось несколько раз.

— А куда девались собаки? Их не слышно, и они не возвращаются, — забеспокоился Чижов.

Спустя минуту до нас донеслось сопение, а вслед за тем показались лайки. Они гавкали и визжали, словно хотели оправдаться, что вернулись ни с чем.

— Эх вы, — бранился на них Чижов. — Какой от вас толк, только есть да спать!

Собаки не успокаивались. Одна из них валялась на земле, и когда Еменка осветил её, мы увидели на спине большую, сильно кровоточащую рану.

— Не скули, — успокаивал её Чижов. В драке синяков не считают. Иди, перевяжу тебя.

Было видно, что собаки вернулись после ожесточённого сражения с неизвестным врагом, против которого их силы были недостаточны.

Затем Чижов поднял фонарь, чтобы лучше видеть нас, и с деланной важностью сказал:

— Я надеюсь, что вы без голосования согласитесь продолжить прерванный сон. А завтра утром посмотрим, что нас пугало. Спокойной ночи!

Мы вернулись в палатку. Я уже засыпал, когда геолог снова заговорил:

— Вы не спите? Я хочу посмотреть на свадьбу сохатых. Вы пойдёте со мной?

— Ещё спрашиваете!

— Мы впервые в тайге, место неизвестное, что, если заблудимся?

— Напрасные опасения, около озера мы не сможем заблудиться, а чтобы не проспать, повесим будильник прямо над головой. А теперь давайте спать!

Звонок карманного будильника услышал только Олег, который спал одним глазом.

Мы быстро оделись и вышли из палатки. Темнота редела. Лежавшие перед избой собаки почуяли нас. Им очень хотелось пойти с нами, но, услышав тихую команду, они снова улеглись. Бесшумно мы дошли до самого озера. Всё зависело от того, затрубят ли лоси до наступления дня. Мы нетерпеливо прислушивались, но, кроме всплесков рыб, ничего не слышали; всё тонуло в тишине и непроглядной, однообразной серой тьме.

Только немного спустя где-то на холме раздался рёв, потом он понизился и превратился в протяжный трубный звук.

Олег стоял, будто зачарованный, и напряжённо прислушивался.

Голос трубящего лося раздавался с южной стороны нашего берега. Мы быстро двинулись на голос, но вскоре очутились в такой чаще, что дальше пробиться не могли, и продолжали путь вдоль берега озера.

Неожиданно лось перестал трубить. Олег с опасением посмотрел на меня, но я объяснил, что сохатый, наверное, прислушивается, не придёт ли ответ на его боевой вызов.

На этот раз так и было. Раздался рёв, похожий на запоздавшее эхо. Это был ответ второго лося. Рёв продолжался и усиливался, и мы шли по направлению к нему.

Уже занимался день, когда на горном склоне мы, наконец, увидели могучего зверя. Он стоял на краю небольшой площадки, закинув голову с огромными рогами, и, словно чего-то ожидая, непрерывно озирался.

В это время в кустах что-то зашевелилось, лось быстро обернулся и склонил голову. Но это была лишь самка, которая прыгнула и пустилась бежать. Сохатый зафыркал и последовал за ней. Только теперь мы заметили, что на опушке леса стояли ещё четыре лосиные самки. К ним и присоединилась кокетливая лосиха.

Страсть гнала лося вперёд, но вдруг он остановился, и из его горла вырвался рёв. Он был угрожающий, но в нём слышалась неутолённая тоска.