— Так вот, о чём тут разговор. О месте, об определённом месте на карте: широта, долгота и точка. Что же в этом удивительного?

— Конечно, место, где водятся соболи! — поспешно подтвердил Олег.

Я взглянул на Петра Андреевича, тот пожал плечами и с улыбкой добавил:

— В общем разговор о бродячих таёжных месторождениях. В конце концов нечего играть в прятки. Тут все свои. Вас, Олег, мы считаем за родного, и единственно только Рудольф Рудольфович среди нас новый человек. Но и его занесло к нам хорошим ветром. Поэтому я не вижу никаких оснований, чтобы и ему открыто не рассказать всего. Так вот, — он сделал паузу, — Олег привёз письмо от своего дяди, где говорится, что старик Родионыч когда-то спас деда Олега. Да, спас, это написано чёрным по белому. Больше того, в тяжёлые времена заботился также о его семье и детях. Правильно?

Олег растерянно улыбнулся и поддакнул.

Мы вопросительно смотрели на старого охотника. По его морщинистому лицу пробежала усмешка. Затем он уселся поудобнее на скамье и отрицательно покачал головой.

— Ты, Андреич знаешь, что оказать помощь человеку, попавшему в беду, — для таёжного жителя закон! Ты тоже поступил бы также. Особенно в те годы, когда тайга скрывала беглых политических ссыльных…

Старик не договорил, провёл пальцами по лицу, словно снимая паутинки, помолчал и только после этого начал свой рассказ.

Шёл тысяча восемьсот девяносто шестой год.

Жил в тайге неустрашимый охотник на соболей и медведей Родион Родионович Орлов.

Жил он один, но нелюдимостью не отличался и компании не избегал, хотя попадал в неё редко: только когда приезжал на ближайшую факторию продавать пушнину и пополнять запасы. Такие поездки продолжались недели, так как до самого близкого населённого пункта было сотни вёрст. Повсюду Орлов — желанный гость, благодаря своему чистосердечию он приобретал больше друзей, чем завистников. Его упрекали только в одном, особенно родные тётки и бабы-свахи. Напрасны были все уговоры: Орлов утверждал, что жениться ещё успеет.

— Смотри не прозевай, парень, — поговаривала тётка Агафья.

Как-нибудь без вашей помощи обойдусь, на охотника, на настоящего охотника, и зверь бежит, — возражал Орлов.

— Тьфу ты, подумать только, бабу со зверем сравнил. Погляди-ка на него! Не думаешь ли, что сама прискачет и будет тебя охаживать? Берегись, чтобы наоборот не вышло!

— Не пугайте меня, тётушка, а то и впрямь я начну девушек бояться…

И Родион оставался холостяком.

В тот год весна наступила рано. В апреле на пригретых солнцем местах уже пробивалась молодая травка. Почки деревьев наполняли воздух пряным ароматом, который смешивался с запахом преющих на земле осенних листьев.

Родион так залюбовался красотой весеннего вечера, что прозевал первых вальдшнепов, появившихся над лесом. Впрочем, он не сожалел об этом. Не хотелось нарушать тишины громом выстрела. Но вот показалась ещё стая, птицы летели низко, и Орлов не выдержал. По тайге разнеслось эхо выстрела. Птица перекувырнулась и упала на землю.

Спустилась ночь. Стало прохладно. Охотник быстро набрал ветвей, и вскоре, освещая белые стволы берёз, весело запылал костёр. В небольшом котелке закипел чай, а ломоть чёрствого хлеба и кусок копчёной медвежатины составили ужин.

…В чаще раздалось блеяние косули, где-то на сопке ей ответила вторая. Откуда-то издалека доносились заунывные крики сов. Подложив в огонь дров, охотник улёгся на своём полушубке.

Вдруг ночную тишину прервал протяжный крик совы. Он прозвучал так чётко и громко, будто сова сидела где-то совсем близко. Охотник некоторое время напряжённо прислушивался, когда крик повторился, схватил ружьё и, пригнувшись, быстро отошёл от костра.

Он почувствовал опасность. Опять раздался крик, и только чуткий слух охотника мог различить, что издавал его человек. В ночной тайге это не предвещает ничего хорошего: так перекликаются люди, для которых ночь удобнее дня.

Орлов спрятался за вывороченное дерево и стал ждать, что будет дальше. Вскоре в лесу затрещали ветви и послышались шаги по сухим листьям. На опушку вышел человек. Он с минуту осматривался, затем пересёк полянку и остановился около костра. Освещённый красным пламенем огня, пришелец казался великаном. Оглядевшись во все стороны, скинул со спины большую сумку и крикнул:

— Эй, человек, где ты? Вылазь, не съем!

Орлов колебался, но в конце концов всё-таки вышел из-за укрытия.

— Эх! Охотник!.. К тому же из Сугурской долины, а людей боишься… Знаю тебя, парень. Не раз наблюдал, как ходишь тайгой. Охотишься на соболя? А меня, однако, ты никогда не замечал, правда? Да кто бы заметил такого карлика, как я!

Орлов невольно засмеялся, потому что «карлик» был на две головы выше его и по крайней мере вдвое крепче.

— Не удивляйся, — насмешливо продолжал гигант. — Я знаю прекрасное средство, как оставаться незамеченным.

Затем с непринуждённой простотой, снисходительным жестом, будто костёр был его, пригласил Орлова сесть.

Вблизи снова раздался крик совы.

Неизвестный, приложив руки ко рту, закричал точно так же. Теперь лицо его приняло серьёзное выражение. Насупив брови, он громко вздохнул и полушёпотом сказал:

— Сюда придёт несколько моих друзей. Правильно поступишь, если тоже станешь их другом. Им нужно некоторое время где-нибудь переждать… А ты как раз кстати подвернулся: я бы хотел, чтобы они поселились у тебя. Об этом не пожалеешь.

Орлов некоторое время колебался, но в конце концов всё же присел у огня.

— Я фельдшер Николай Никитич Бобров. Веду нескольких людей. Длинная дорога их изнурила, они нуждаются в отдыхе. До ближайшего селения им не дойти.

Орлов смотрел на него с недоверием, и ему было совершенно непонятно, почему фельдшер тащится с больными пешком по тайге, в то время как мог получить лошадей и подводу.

— Не дойти им, — продолжал утверждать фельдшер, — а, кроме того, по некоторым соображениям… лучше, чтобы они обошли селение…

Орлов тихонько присвистнул.

— Беглые? — спросил он.

— Да… с каторги, — коротко ответил Бобров.

Наступила тишина, нарушаемая лишь треском ветвей костра.

— Политические? — допытывался охотник.

— Да.

— Я спрашиваю не из любопытства. Если мне их приютить, хочу знать, в чём дело. Кому охота сталкиваться с жандармами, сам понимаешь…

— Напрасно опасаешься. Слушай, мы сибиряки, и нечего друг от друга скрывать. Я бы никогда не стал помогать уголовникам… Но эти… по закону считаются особыми преступниками, и гнить бы им на каторге пять лет. А за что? За то, что состояли членами организации, которая хочет уничтожить власть богачей. Понял, достаточно тебе этого?

— Не сказал бы, что много, однако всё понял. Только почему я должен заботиться о них?

Прежде чем Бобров успел ответить, в чаще что-то зашумело, а затем раздались тихие шаги. На поляну вышли три человека. Они шли медленно, едва передвигая широко расставленные ноги, при ходьбе опирались на палки. С первого взгляда было понятно, что они истощены и едва стоят на ногах.

— Вот они, охотник, перед тобой. А теперь скажи: приютишь их?

Орлов молчал, присматриваясь к этим измученным людям, когда они усаживались у огня.

Один из них, пытаясь улыбнуться, оправдывался:

— Ноги отказываются служить. Распухли, понимаешь, как колоды…

Он поднял штанину, ноги и впрямь отекли, приобрели тёмно-красный цвет и были покрыты коричневыми язвами.

— Скорбут[1]. В самой тяжёлой форме, — пояснил фельдшер. — Вот они, парень, последствия каторги. Изнурительная работа в рудниках, ели впроголодь. Кровеносные сосуды теряют эластичность, не выдерживают кровяного давления и лопаются. Потом происходят подкожные кровоизлияния, образуются кровоподтёки и отёчность… Вот до чего доводят людей!