Мне самой не раз приходилось наблюдать, как няни, давая маленьким невинным детям понемногу пива или вина, прививали в них страсть к подобного рода напиткам. И чем старше делаются дети, тем сильнее становится влечение их к подобного рода напиткам, так что наконец доходит до того, что они, будучи совершенно побеждены и отдалены от всякой помощи, умирают смертью пьяницы.

Нельзя сказать, чтобы это одно только так губительно отзывалось на чувстве вкуса. Весьма часто и пища много способствует пробуждению страсти к спиртным напиткам. Детей кормят различными приятными для желудка лакомствами, как то: пряностями, жирными жареными пирожками, сладостями и т. д.

Несмотря на то, что подобная, богатая пряностями, пища не только возбуждает желудок и вызывает страсть к более сильно действующим возбудительным средствам, но и постепенно увеличивает аппетит, им все-таки позволяют принимать ее обильно и даже в любое время, а поэтому и неудивительно, что желудок двенадцати, четырнадцатилетних детей уже плохо работает.

Вам, вероятно, уже приходилось видеть изображение желудка сильного пьяницы. Точно такое же состояние желудка и у потребителя пряностей. Желудок, находящийся в таком состоянии, требует для удовлетворения аппетита все большего количества, и притом все более сильно действующих средств.

Вам не раз приходилось, я думаю, видеть также на улице детей, приучающихся к курению -науке, причиняющей новичкам боль, и потому поддающейся сначала весьма туго.

Это нисколько не останавливает детей, продолжающих курить с еще более усиленным усердием, какового они никогда не выказывают при более полезных делах. Табак ослабляет нервы и притупляет самую нежнейшую чувствительность. От табака появляется жажда к крепким напиткам, и в большинстве случаев в нем кроется начало пьянства.

Курение, нюханье или жевание табака ничто иное, как вредные, грязные и дорогостоящие привычки.

Спаситель в Своих поучениях об истиной святости, самоотвержении и воздержании, Предостерегает нас от этих мерзких привычек. Разве можно, чтобы люди прославляли Бога, ослабляя свои силы и повреждая мозг употреблением этого сильного яда!

Что говорит святой апостол по поводу этого? - "Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего" (Римл. 12:1).

Громадная ответственность возложена на нас. Мы не искренне служим Богу, если не представляем тела наши в живую жертву Ему. Искажая удивительно нежное тело человеческое, никто не сделается праведником.

Поступая же так, не мы одни несем страдания, но и дети наши наследуют их. Следует ли поэтому удивляться, что дети, получившие такое наследство, вовсе не боятся Бога?

Довольно часто приходится встречать мальчиков моложе восьми лет, но уже курящих. Говоря же с ними об этом предмете, получаешь в ответ: "И мой отец тоже курит, и, если это ему доставляет удовольствие, то и мне также". Указывая на священников и учителей, они говорят: "Если эти уважаемые лица курят, то отчего же мне не курить?"

Чего же можно ожидать от детей, если они берут пример со взрослых? Да помилует Бог этих несчастных рабов подобных прихотей.

Как табак, так и крепкие напитки до того вредно отзываются на нервах и отупляют наинежнейшую чувствительность, что рабы их не в состоянии различить священное от несвященного. Пример противонравственного влияния опьянения встречается в повествовании о Надаве и Авиуде. Прежде чем идти во храм для исполнения своих священнических обязанностей, они напились вином.

Вследствие этого они уже не могли отличить священное от несвященного. Поэтому вышел огонь от Бога и сжег их (Лев. 10:1, 2).

Быть может, что некоторые скажут: "Да ведь они же были пьяны, а потому-то и не могли отличить священное от посвященного, так почему же, собственно Бог наказал их?"

Еще поднося ко рту чашу с вином, они уже приняли на себя ответственность за все предстоящие грехи, которые они совершат в пьяном виде.

Мне припомнился случай, когда однажды кто-то обратился ко мне в собрании. Злоупотребляя крепкими напитками и курением табака, он до того расстроил свое здоровье, что был едва жив. Развратный образ жизни сгорбил его. Также и одежда вполне согласовалась с жалким состоянием его здоровья.

По всему было видно, что он пал до того низко, что нельзя было ожидать спасения. Сказав ему, что с помощью воскресшего Спасителя он мог бы сопротивляться искушениям, я услышала обещание его исправиться, выраженное словами: "Вы принялись за меня, и поэтому я обещаю исправиться".

Спустя полгода он снова явился ко мне. Лицо его было радостно, и, со слезами на глазах, схватив меня за руки, он проговорил: "Мне кажется, вы не узнаете меня, не помните ли вы человека в рваном синем сюртуке, давшего слово исправиться?" Я была крайне изумлена. Он исправился и помолодел по крайней мере на десять лет.

Возвратившись с того собрания домой, он провел всю ночь в молитве. Это была ночь борьбы, но, слава Богу! - он вышел победителем. Этот человек мог рассказать многое о своих горьких испытаниях, которые он перенес в рабстве дурных привычек. Он научился предостерегать юношей от этих опасностей, а побежденных, подобно ему прежде, он стал направлять ко Христу, нашей единственной помощи.

Путешествуя, мне приходилось не раз не только видеть, но и присутствовать на различных пиршествах и кутежах. Замечая, что все, участвующие на этих пирах, предавались исключительно только удовлетворению страстей, прислушиваясь к богохульствам и видя пренебрежение всего святого, - я невольно вспоминала богопротивный пир царя Валтасара, на который были приглашены тысячи из его вельмож, военачальников, жен и наложниц.

На этом пиру пили из сосудов, посвященных Богу, и восхваляли серебряных и золотых идолов. Никто из пирующих не подозревал, что незримый свидетель слышит каждое богохульное слово и замечает каждый богопротивный поступок.

Неожиданно, в самый разгар пира, Валтасар заметил бескровную руку неприглашенного гостя, писавшую огненные слова на стене чертога царского. Слова эти, непонятные всем пирующим, заключали в себе предсказание судьбы обезумевших пьяниц, неистовства которых приостановились сразу, и которые задрожали от невыразимого ужаса.