Солдат (возвращая саблю) . Прошу прощенья, ваше величество, а только нам не подходит.

Царь. Почему же не подходит?

Солдат. Не казенного образца!

Царь. Эх, ничем-то тебе не потрафишь, ничем тебя не удивишь! (Задумывается.)

Солдат. Разрешите идти, ваше величество?

Царь (испуганно) . Что ты, что ты! Куда?.. Хочешь, я тебе корону мою продам? Ей-богу, продам! А? (Снимает с головы корону.)

Солдат. Полноте, ваше величество!

Царь. Ей-ей, продам, только бери да деньги плати!

Солдат. Нет, ваше величество, не покупаем, не по купцу товар.

Царь. Да ты что, спятил? Короны не берешь!

Солдат. А что в ней - извините, ваше величество, - проку? От дождя головы не укроет, а носить тяжело, - поди, кованая!

Царь. Дурак ты, дурак! От короны отказываешься... Что же мне с ним делать? (В задумчивости вынимает из кармана золотую табакерку со своим портретом, короной и вензелем, нюхает табак и чихает.)

Солдат. Доброго здоровья, ваше величество!

Царь. Спасибо, служивый! (Хитро.) А не хочешь ли и ты моего табачку отведать? А?

Солдат. Дозвольте, ваше величество, ежели на то ваша милость будет. (Нюхает табак, чихает.)

Царь. Ну что, каков табачок? Он у меня заморский, высший сорт.

Солдат. Славный табачок. Ничего не скажешь.

Царь (заглядывая ему в глаза) . А хочешь - я тебе всю табакерку мою за пятак продам? Всю как есть, с табачком!

Солдат. Покорно благодарю, ваше величество! От табаку солдат никогда не отказывается!

Царь. Доставай деньги! Да поживее!

Солдат медлит.

Ну, за чем дело стало?

Солдат. Покорнейше прошу прощенья. Только без расписки нам никак нельзя.

Царь. Какой еще расписки?

Солдат. Ну, насчет того, что табакерочка эта у меня купленная, а не краденая. Ведь на ней и вензель царский, и корона, и портрет во всех орденах и с кавалерией. Кто же поверит, что она мне безо всякого мошенства досталась?

Царь. Ладно уж, будь по-твоему. (Пишет расписку) "Дана сия расписка солдату действительной службы..." Как звать-то тебя?

Солдат. Я уже докладывал вашему величеству: Тарабанов Иван.

Царь. Мне только и помнить, как тебя крестили! Других делов нет... Ну ладно. (Пишет) "Иванову Тарабану..." Тьфу ты! "Тарабанову Ивану в том, что приобрел он у меня золотую табакерку..."

Солдат. С портретом и вензелем.

Царь. Не сбивай!.. Нешто я тебе писарь, чтобы шибко писать? "С портретом и вензелем..."

Солдат. За пять копеек медной монетой.

Царь. "За пять копеек медной монетой. В чем своеручно и подписуюсь: царь Дормидонт Седьмый". На, получай.

Солдат. Виноват, ваше величество, не годится!

Царь. Почему же это опять не годится?

Солдат. Печати казенной нет.

Царь. Экий ты привередливый, братец. Мало тебе моей царской своеручной подписи! Ну, будь по-твоему. Вот тебе и печать. (Прикладывает к бумаге перстень с печатью.) Давай пятак!

Солдат. Пожалуйте, ваше величество!

Царь (вполголоса). Бери мое добро да горе-злосчастье в придачу.

Появляется Начальник стражи.

Начальник стражи. Ваше царское величество! Разрешите доложить: собственные вашего величества полки выведены на плац-парад и к высочайшему смотру готовы! Прикажете подать карету?

Царь. Подавай!

Издали доносятся звуки торжественного марша. Из боковых дверей вереницей входят придворные и солдаты почетного караула. Царю подают мантию, и он величаво удаляется в сопровождении свиты и караула.

Солдат. Ну, царю на парад, а мне в поход пора!.. Что это он тут сказал? Про какое-такое горе-злосчастье?

Горе. Это он про меня, служивый!

Солдат. А ты кто же будешь?

Горе (показываясь) . Я - твое горе-злосчастье.

Солдат. Мое горе-злосчастье? Да откуда же ты, бабка, взялась?

Горе. А меня царь в придачу тебе дал. К табакерочке.

Солдат. Вот оно что!.. Ай да царь! Пожаловал за беспорочную службу.

Горе. Теперь я за тобою повсюду ходить буду.

Солдат. Ну и ходи себе. Только есть-пить не проси. У меня жизнь походная. О тебе заботиться не стану.

Горе. А что же ты не печалишься?

Солдат. А чего мне печалиться?

Горе. Ну, что с горем связался.

Солдат. Эка невидаль! Не я первый, не я последний. Да мне в походе о тебе и думать недосуг будет. Как говорится, лихо дело - полы шинели подоткнуть, а там - пошел!

Горе (беспокойно) . А ты когда ж это в поход собираешься?

Солдат. Ты что же, не слышала! Три королевства нам войну объявили. Вот бляху да пуговицы вычищу и пойду.

Горе. Не смей, солдат, в поход ходить! Я люблю дома жить, на печи сидеть да охать.

Солдат. Ничего, со мной ко всему привыкнешь - и к холоду и к голоду... Знаешь небось: воевать - так не горевать, а горевать - так не воевать!

Горе. Ох, служивый, ты мне не товарищ! Так и быть, научу я тебя, как от меня отделаться. Хочешь?

Солдат. Как не хотеть! Хочу.

Горе (тихо). Ты меня кому-нибудь обманом навяжи - в придачу дай. Как царь тебе дал, так и ты...

Солдат. Ну вот еще! Стану я из-за тебя стараться, людей обманывать. (Усмехаясь.) Живи со мной, ты мне не мешаешь.

Горе. Служивый! Родименький! Отдай меня кому-нибудь - беспокойно мне у тебя будет!

Солдат. Ишь как солдатского житья испугалась! Нет уж, я тебя никому не отдам.

Горе. Солдат, голубчик, пожалей ты меня!

Солдат. Да я тебя не держу. Я только из-за тебя людей губить не хочу.

Горе. Худо тебе со мной будет, ой, худо! Вон гляди - у ружья твоего затвор уже сломался!

Солдат. Верно, сломался. Вот горе-то какое! Ну, да не беда, починить можно.

Горе. Тебе все не беда. А что, ежели тебя самого на войне искалечат руки-ноги оторвут? Тогда что?

Солдат. И без рук, без ног люди живут.

Горе. А ежели и без головы останешься?

Солдат. Ну, значит, голова болеть не будет.

Горе. У тебя все шутки да прибаутки на уме. Ой, погоди, скоро заплачешь!

Солдат. Это я-то заплачу? Ну, мы еще посмотрим, кто из нас раньше заплачет! (Открывает табакерку, нюхает и чихает несколько раз подряд.)

Горе. Вот ты уже и плачешь! Хе-хе! Гляди, слезы у тебя по щекам в три ручья текут. Со мной всякий заплачет - на то я и горе-злосчастье!

Солдат. Ой, не хвались! Не от тебя у меня слезы текут, а от табаку царского. Крепок больно. Заморский сорт. Коли бы ты его понюхала, так и у тебя бы небось слезы рекой потекли.