Человек тоже привыкает к обществу других видов живых существ. Попав в плен в Германии, Кристофер Берни в течение 18 месяцев находился в одиночном заключении, и его лишь изредка выводили из камеры. Как-то раз ему удалось пронести в камеру улитку. Она не только составила ему компанию на какое-то время, но и стала для него своего рода эмиссаром реального мира.

Длительная изоляция тоже может вызвать серьезное психическое расстройство, в частности непоправимый ущерб может нанести изоляция на ранних этапах жизни, так как в результате появляется особь, сильно замкнутая в себе и социально недееспособная. Это подтверждают обширные экспериментальные исследования. Здесь мне хотелось бы, в частности обратить внимание читателей на работы Гарри и Маргарет Харлоу об обезьянах и Джона Б. Калгауна о грызунах. Точно такая же реакция, как у животных, наблюдается, согласно данным сравнительно малого числа работ, у изолированных детей (например, у "детей, выкормленных волчицей", или у других детей, о которых не заботились их слабоумные или больные матери, или у детей, случайно оставленных без внимания). Прежде всего нужно отметить, что у человека и животных существуют индивидуальные различия в потребностях в обратной связи с обществом или в знакомой среде и запахах. Наряду с указанными различиями в потребностях существует различие и в том, как они переносят стресс изоляции; это различие обусловлено в основном возрастом, темпераментом и воспитанием или жизненным опытом. Потребности различаются также в зависимости от вида животных или национальной культуры человека.

Суслик - это нестоящий отшельник. Кролик и домашняя мышь относительно общительные животные. Можно ли выявить группы людей с таким же широким спектром терпимости к изоляции или предпочтения определенного числа контактов за единицу времени? Думаю, да. Надо признать, однако, что одиночество человека эмоционально намного сложнее выражено, чем у животного, и это ведет к большему индивидуальному, транскультурному разнообразию людей. Я должен также предупредить, что внешность часто бывает обманчива. Овцы, которые держатся стадами, например, не так зависимы друг от друга, как могло бы показаться по их поведению. Лидерство матери-овцы запечатлевается в мозгу молодого ягненка на очень ранней стадии, и это животное, даже став взрослой особью, будет стремиться следовать за матерью. Лидером стада овец является матка-вожак, остальные тянутся за ней, причем каждый выросший ягненок слепо следует за своей собственной матерью, не проявляя никакого интереса к остальному стаду, довольный, когда толкает других, хотя эмоционально он совершенно равнодушен к стаду. Многие жители наших городов тоже такие, они чувствуют себя очень изолированными или даже одинокими за городом, но испытывают нечто похожее на удовлетворение, когда их толкают в толпе, состоящей из людей, с которыми они не связаны никакими чувствами.

В различных культурах периоды уединения - признанная часть жизни, так как имеются группы населения, живущие среди знойных или полярных пустынь, и островитяне-мореплаватели, которые, сбившись с курса, подолгу остаются в своих каноэ. Эти люди, насколько мне известно, часто привыкают к галлюцинациям, когда остаются одни. На дальнем конце спектра терпится к одиночеству находятся культуры, аналогичные в какой-то степени образу жизни суслика, так как они создают культ из пребывания человека в одиночестве. Мой друг Карлтон Гайдузек работал с такой группой, оказавшейся недавно в центре внимания отчасти потому, что мексиканское правительство пыталось установить с ней контакт, а также потому, что у этой группы обнаружен необыкновенный талант к изготовлению скрипок.

Я имею в виду индейцев тарахумара в безлюдной Сьерра-Мадре-де-Чьяпас в Мексике. Небольшая семья может жить в пещере на расстоянии десяти миль от соседа и держать овец и несколько голов крупного рогатого скота для получения удобрений. Основной предмет питания - сухая кукуруза, растертая в порошок. Шестилетний мальчишка с рационом пиноля может уйти с овцами на одну-две недели и не встретить ни одного человека до своего возвращения. В удаленных районах индейцы тарахумара настолько привыкли к уединенному образу жизни, что смущаются и теряются, когда вынуждены разговаривать с другими людьми. Фактически они настолько застенчивы, что могут начать разговор, повернувшись спиной друг к другу. Единственный случай, когда индейцы тарахумара, по-видимому, общаются свободно - вербально, невербально или сексуально, - это во время периодических пирушек (tesquinadas).

Они копят свои запасы пиноля до тех пор, пока их не наберется достаточно для варки пива, предназначенного для tesquinadas. Затем индеец может пробежать (название "тарахумара" происходит от индейского слова, означающего "бежать") примерно десять миль до соседа и пригласить его на намечающуюся пирушку. Вероятно, приглашающий очень смущается в силу своей застенчивости. Давайте представим себе, как он прибыл к своему соседу, когда тот примитивным плугом обрабатывает свой клочок земли, засеянный кукурузой. Вместо того чтобы поприветствовать соседа, повернувшись к нему лицом, гость может сесть на краю поля спиной к соседу, продолжающему заниматься своим делом. Когда сосед проходит мимо, прокладывая плугом борозду, гость приветствует его : "Cuida!" Когда через какое-то время сосед возвращается, делая новую борозду, он отвечает на приветствие: "Cuida-ba!" Постепенно взаимопонимание хозяина и гостя налаживается настолько, что они готовы встать лицом друг к другу, и тогда их застенчивость часто уступает место приступам безудержного смеха. Такие приступы смеха, сопровождаемые зарыванием пальцев ног в песок, и разного рода невербальное общение могут превратить сцену встречи и "беседы" в веселое представление, подобно фильмам с участием Чарли Чаплина или Лорела и Харди. Для индейцев племени тарахумара, почти превративших в культ уединение, одиночество означает явно не то, что оно, например. означает для студента колледжа или жителя Нью-Йорка.

Мимоходом отметим одну из не затронутых здесь социологических особенностей. Это аномия, или ощущение отсутствия норм, возникающее в обществе, членов которого убеждают в необходимости стремления к определенным целям, в то время как возможности достигнуть чего-то очень ограниченны. Человек вынужден принимать или отвергать цели данной культуры, традиционные средства их достижения или и то и другое. Таким образом, человек волей-неволей выбирает какой-то один образ жизни из описанных Мертоном: конформизм (принятие и целей и средств), инновация (принятие целей, но не средств), обрядность (принятие средств, но снижение целей), бунт (не признание образа жизни и не отказ от него, а изменение строя в целом) или отстранение (отказ от того и другого). Человеку, выбирающему в силу необходимости отстранение, социальная структура покажется безнадежно аномичной или не имеющей норм; в результате у него может появиться склонность к уединению, и обвинять в этом он будет общество, которое, с его точки зрения, не поддается контролю. То есть безнадежность аномии может вызвать у людей, склонных к отстранению, что-то вроде ощущения космического одиночества.

Так Мертон представляет себе аномию. С другой стороны, Роберт Макивер различает три типа аномии: 1) та, которая возникает, когда жизнь бесцельна из-за отсутствия ценностей; 2) та, которая возникает, когда люди стремятся получить средства именно ради самих средств; 3) та, которая возникает, когда человек изолирован от осмысленных человеческих взаимоотношений (половой акт сам по себе не является с этой точки зрения осмысленной связью; в действительности он может даже усугубить одиночество). Аномия в понимании Мертон и ее первые два типа у Макивера по своему происхождению кажутся связанными исключительно с человеком, поскольку выведены они из норм, характерных только для развитых человеческих обществ, хотя, вероятно, и низшие приматы могут стремиться к власти. Если аномию считать типом одиночества, тогда мы, наверное, можем признать, что у этого типа одиночества отсутствует биологическая основа, а есть только социальная. В остальных случаях одиночества, таких, как третий тип у Макивера, ситуация складывается по-другому, и некоторые его источники нам следует искать в поведении животных.