— Товарищ капитан, разрешите мне и моему другу Андрею Коже пройти по местечку… Нужно найти улицу Весселя, где живет лейтенант — комендант.

— Тот самый? — понимающе спросил комбат. — А где же ты его найдешь? Ты и фамилии не помнишь. — Подумав, офицер добавил: — Ну, иди, только не дури, знаешь приказ…

Максим и Андрей с трудом нашли нужную улицу. Освещая фонариком, высматривали двенадцатый номер. Адрес этот они знали еще в Малиновой Слободе. Слышалась беспорядочная стрельба, доносился крик, где-то звенели разбитые окна.

— Вот, — сказал Андрей Кожа, остановившись около дома со стеклянной верандой.

Наружная дверь, выходящая на улицу, была раскрыта. Стекла веранды разбиты, а ставни наглухо заколочены. Казалось, что в доме давно уже никто не живет.

Андрей подошел к внутренней двери и несколько раз ударил прикладом автомата. Глухой звук разнесся по веранде… Но в доме никто не отвечал.

Тогда Максим крикнул.

— Кто там? Откройте!..

И снова никто не ответил.

Андрей Кожа подошел к заколоченной ставне, приложил ухо к окну и прислушался.

— Кто-то разговаривает, — сказал он тихим голосом.

Друзья стояли в раздумье. Затем Андрей повторил:

— Откройте!

Из дома никто не ответил.

— Ломай! — крикнул Максим.

В помещение, освещенное коптилкой, первым вбежал Максим. Он увидел посреди комнаты двух женщин, стоящих на коленях с поднятыми руками. К одной из них, сравнительно молодой, прильнул мальчик.

— Майн гот… Майн гот… — бормотали немки.

Максим опешил. Затем крикнул:

— Вставайте!

— Майн гот… Майн гот… — шептали немки и продолжали стоять на коленях. Мальчик заплакал.

Максим, указав на молодую женщину, спросил:

— Жена Вальтера?

Она кивнула головой. В глазах застыл страх и изумление.

Максим спокойно вынул из кармана серенькую книжку «Русско-немецкого разговорника», долго его перелистывал, а затем спросил:

— Во ист лейтенант Вальтер?

— Вальтер? — почти в один голос спросили женщины.

— Да, да… Вальтер, — подтвердил Чубук.

— Вальтер капут… Варшава… капут…

— Жалко! — сказал Кожа. — Мы бы ему дали чертей…

Чубук еще раз посмотрел на женщин, резко повернулся и сказал:

— Идем, Андрей.

Я вспомнил рассказ Чубука, когда мы находились в берлинских пещерах. Фашизм воспитал этих лейтенантов. Теперь война жжет их землю, их города и дачи, их квартиры. Плачут их матери и жены. Теперь они не хотят войны. Они вывесили детские пеленки, белые простыни и скатерти: сдаемся!

Война проиграна, гитлеровская армия разгромлена, советские войска в Берлине.

Мы беседовали со многими жителями. Чего они хотят? Жить, жить, просто жить. Только бы скорее конец ужасу.

Медленно, но уже начинает рассеиваться гитлеровский дурман. Горечь разочарования, позор поражения, ненависть к зло обманувшему народ Гитлеру и страх за свою жизнь, за свое будущее — вот что испытывал в те дни «средний немец».

Но и среди них нет единства. Одни еще сопротивляются, другие сдаются в плен, одни поднимают белые флаги, другие переодеваются в штатское платье и стреляют в нас из-за угла.

Только что на одной улице выстрелом в спину убит наш майор. Кто стрелял? Немец. Фашист. Но вот подходит к нам старик и поднимает над головой сжатый кулак: «Рот фронт». Его зовут Карл Вентцель, и он только что освободился из тюрьмы, где сидел за попытку «ниспровергнуть нацистский строй». Он показывает нам документы. Он немец.

Подходит шестнадцатилетний парень Гарри Хикс.

— Я ненавижу Гитлера, — говорит он. Этот мальчик тоже немец. А другие мальчишки по подпольному телефону сообщают гитлеровским офицерам данные о наших КП. Все перемешалось сейчас в немецком народе, в сознании и в душе каждого немца: он потрясен, раздавлен, перепуган, взбудоражен.

Одна женщина сказала нам:

— Немец любит приказы.

Наши приказы и листовки дошли до сознания испуганных горожан. Берлинские немцы знают теперь, что их никто не тронет.

— Нужно спасать Германию, — изрек Герман Геринг и поторопил генерала Коллера с самолетом на Париж. Радиограмма Гитлеру ушла, и Геринг ждал ответа. Долгое молчание его беспокоило. Он знал, что его недруги будут всячески влиять на фюрера. И все же Геринг надеялся на вмешательство западных держав, которые, как он полагал, не дадут большевикам возможности хозяйничать в Центральной Европе.

…А в этот момент в бункере все еще заседали. Гитлер собрал Бормана, Геббельса, переселившегося в бункер Аксмана. Тут же военные: Кребс, Фегелейн, Бургдорф, Фосс, офицеры.

Канцлер слушал доклад Кребса. А тот сообщал, что армия Венка пытается прорваться к Потсдаму. Она помогла некоторым малочисленным отрядам выбраться из окружения. Генерал Штейнер успеха не имеет.

Именно в этот момент Борман, который выходил из комнаты совещания, а теперь вернулся, передал Гитлеру радиограмму и голосом, полным иронии, сказал: «От преданного вам Геринга».

Гитлер долго, словно бы по слогам, читал послание и неожиданно для всех перечитал вслух: «Чтобы я немедленно взял на себя в качестве вашего преемника… общее руководство рейхом с полной свободой…» «Фюрер» положил радиограмму на стол и оглядел всех. Но тут словно что-то взорвалось. Все начали наперебой кричать: «Позор, предательство!», «Где же честь?», «Это кощунство», «Он потерял разум, он лжет о своей верности…», «Фюрер, обратите внимание на ультимативный тон».

По мере того как верноподданные изливали свои чувства, глаза Гитлера наливались кровью, и он наконец, явно сдерживая себя, приказал Фегелейну немедленно арестовать Геринга и истерически стал кричать: «В тюрьму его! В тюрьму, в тюрьму!..»

Несколько успокоившись, он велел распустить частную армию Геринга в Карин-Холле, сжечь его архивы, а также срочно вызвать в бункер генерала Риттера фон Грейма.

Все молча соглашались.

В этот же день произошло еще одно событие.

Командующий 9-й германской армией генерал Буссе приказал генералу Вейдлингу — командиру 56-го танкового корпуса занять определенные позиции, чтобы обеспечить северный фланг армии.

Однако этот приказ вызвал тревогу в штабе управления оборонительного района Берлина. Там испугались, что переход корпуса на новые позиции осложнит оборону Берлина. Какие после этого пошли доклады, телефонные донесения, рапорты, неизвестно, однако во второй половине дня генерал Вейдлинг узнал, что Гитлер отдал приказ расстрелять его за якобы самовольный перенос командного пункта корпуса в Дебериц.

Но Вейдлинг не успел никуда перенести свой КП, и все время сам находился в двух километрах от передовой позиции.

Вейдлинг помчался в имперскую канцелярию и там после беседы с Кребсом и Бургдорфом выяснилось, что «очевидно, произошло какое-то недоразумение».

Но тут же генералу было внушено, что он не должен выполнять приказа своего командующего армией, а обязан отдать все силы на оборону Берлина…

Вейдлинга пригласили к Гитлеру.

По подземным переходам после бесконечных проверок документов, после того как у генерала были отобраны пистолет и портупея, он наконец попал в приемную Гитлера.

Позже в своих записках о последних днях третьей империи он писал: