Тринадцатого ноября Мартин Бек сидел в квартире Колльберга неподалеку от станции метро «Шермарбринк» на южной окраине города и с увлечением играл с хозяином в шахматы.

У Колльберга была двухмесячная дочка, и сегодня вечером ему пришлось сидеть дома, выполняя обязанности няньки. В свою очередь, Мартин Бек не очень стремился домой.

Погода была отвратительная. Над крышами плыла сплошная завеса дождя, плеская в стекла окон; улицы были почти пустые, лишь кое-где на них появлялись прохожие, которых, казалось, в такую слякоть могло выгнать из дому только какое-то несчастье.

Перед посольством Соединенных Штатов на Страндвеген и на соседних улицах четыреста двенадцать полицейских боролись с примерно вдвое большим числом демонстрантов. Полицейские были оснащены гранатами со слезоточивым газом, пистолетами, плетками, дубинками, машинами, мотоциклами, коротковолновыми приемниками, мегафонами на батарейках, натренированными собаками и встревоженными лошадьми. Демонстранты были вооружены письмом и картонными транспарантами. Демонстранты не составляли монолитную группу, поскольку среди них были самые различные люди: от тринадцатилетних школьниц в джинсах и спортивных куртках и чрезвычайно важных студенческих деятелей до провокаторов, профессиональных крикунов и даже одной восьмидесятилетней актрисы в берете и с голубым шелковым зонтиком. Какой-то большой общий стимул давал им силу выдерживать и ливень, и все, что могло случиться.

Полицейские, в свою очередь, отнюдь не представляли собой элиту полицейского корпуса. Их собрали из разных участков города. Тем же, у кого был знакомый врач, или сумевшим при помощи уловок как-то выкрутиться, посчастливилось избежать этой командировки.

Лошади грызли удила и становились на дыбы, полицейские хватались за кобуры пистолетов и непрерывно махали дубинками. Тринадцатилетняя девочка несла транспарант с примечательным текстом: «Исполняй свой Долг! Собирай больше полицейских вместе!» Трое полицейских, килограммов по восемьдесят пять, бросились к ней, разодрали плакат, а девочку потащили к полицейской машине, заламывая ей руки и хватая за грудь.

Всего полиция задержала более пятидесяти человек. Многие из них получили ранения. Кое-кто из задержанных был личностью более или менее известной. Эти люди могли написать в газету, выступить по радио или по телевидению. Когда дежурные в полицейском участке обнаруживали такого, у них мороз шел по коже и они торопились отпустить его. Для других задержанных этот обязательный допрос проходил не столь легко. Ведь кто-то же попал в голову конному полицейскому пустой бутылкой.

Операцией руководил полицейский высокого ранга с военным образованием. Он, кажется, был экспертом по делам, которые касались общественного порядка, и теперь с удовольствием смотрел на хаос, который ему посчастливилось вызвать среди демонстрантов.

В квартире около станции метро «Шермарбринк» Колльберг собрал фигуры с шахматной доски в деревянный ящичек.

Его жена как раз возвратилась со своих вечерних курсов и сразу же легла спать.

– Ты никогда не научишься играть в шахматы, – посетовал Колльберг.

– Видимо, для этого необходим особый дар, – удрученно ответил Мартин Бек.

Колльберг сменил тему:

– Сегодня вечером на Страндвеген черт знает что делается.

– Возможно. Чего они хотят?

– Вручить письмо послу, – сказал Колльберг – Только вручить письмо. Почему они не пошлют его почтой?

– Тогда бы это не привлекло такого внимания.

Мартин Бек надел шляпу и плащ и направился к двери. Колльберг быстро поднялся.

– Я тебя провожу, – сказал он.

– Зачем тебе выходить на улицу?

– Да немного погуляю.

Мартин Бек и Колльберг были полицейскими, работали в государственной комиссии по расследованию убийств. Временно они не имели каких-либо срочных дел и могли более или менее спокойно отдыхать.

В городе не было видно ни единого стража порядка. Около центрального вокзала какая-то пожилая женщина напрасно ждала, что подойдет полицейский, отдаст честь и, улыбаясь, переведет ее через улицу. Какой-то тип, собиравшийся разбить кирпичом витрину, мог не бояться, что вой сирены полицейской машины прервет его работу.

Полиция была занята.

Неделю назад шеф государственной полиции в официальной речи заявил, что его подчиненным придется пренебречь многими своими обычными обязанностями, так как необходимо защищать американское посольство от действий тех, кому не нравится война во Вьетнаме.

Первому помощнику комиссара полиции Леннарту Колльбергу также не нравилась война во Вьетнаме, зато он любил шататься по городу в дождь.

В одиннадцать часов демонстрация, можно сказать, закончилась, но дождь не перестал лить.

Почти в ту же самую минуту в Стокгольме произошла одна попытка убийства и восемь убийств.

«Дождь, – уныло думал он, смотря в окно автобуса, – ноябрьская темнота и дождь, холодный и густой. Вестник близкой зимы. Скоро пойдет снег».

Именно теперь в городе не было ничего привлекательного. Неприветливый бульвар, плохо спланированный. Он никуда не ведет, а просто остался грустным воспоминанием, что когда-то давно началось с большим размахом расширение города, но не закончилось. Здесь не было освещенных витрин и прохожих на тротуарах.

Он так долго шатался по улицам в дождь, что вымок насквозь, и теперь чувствовал, как холодная вода стекала по затылку и шее, увы, даже между лопатками. Расстегнул две верхние пуговицы плаща, засунул правую руку в карман куртки, легонько коснулся пистолета, на ощупь тоже холодного и влажного.

От этого прикосновения мужчина в темно-синем поплиновом плаще помимо воли вздрогнул и попробовал думать о чем-то другом. Например, о гостиничной террасе в Андрайче, где он пять месяцев назад проводил отпуск. О тяжелом неподвижном зное, о ярком солнце над набережной и рыбачьими челнами и о бездонном голубом небе над цепью гор на той стороне залива.

Потом он подумал, что, наверное, в это время года там тоже идет дождь и что в домах нет парового отопления, только камины.

И что он уже не на той улице, по которой проезжал недавно, и что скоро ему вновь придется выйти на дождь.

Он услыхал за спиной шаги и догадался, что по лестнице спускается тот человек, который сел еще в центре перед магазином Олена на Кларабергсгатан, за двенадцать остановок отсюда.

«Дождь, – подумал он. – Не люблю дождя. Собственно говоря, я его ненавижу. Интересно, когда меня повысят? Наконец, почему я здесь болтаюсь, почему не лежу дома около…»

И это было последнее, о чем он подумал.

Автобус был красный, двухэтажный, с кремовым верхом и серой лакированной крышей. Как раз в этот вечер он курсировал сорок седьмым маршрутом в Стокгольме от Бельмансру в Юргордене до Карлберга и обратно. Теперь он ехал на северо-запад и приближался к конечной остановке вблизи Норра Сташунсгатан, что находилась всего в нескольких метрах от границы, которая разделяла Стокгольм и Сольну.

Сольна, предместье Стокгольма, является отдельной коммунально-административной единицей, хотя граница между обоими городами существует только в виде ломаной линии на карте.

Фары автобуса были включены. Среди безлистных деревьев на безлюдной Карлбергсвеген он со своими запотевшими окнами казался теплым и уютным. Потом автобус свернул направо на Норрбаккагатан, и звук мотора притих на длинном уклоне к Норра Сташунсгатан. Струи дождя хлестали по крыше и по стеклам, а колеса, которые тяжело и неумолимо катились вниз, вздымали целые каскады воды.

Конец улицы был также концом уклона. Автобус должен был повернуть под углом в тридцать градусов на Норра Сташунсгатан, а потом проехать еще триста метров до конечной остановки.