Пятница принесла новость, которая их подбодрила. Принял ее по телефону Мартин Бек.

– Что? Узнали? Правда? – спросил он.

Все находившиеся в комнате уставились на него. Мартин Бек положил трубку и сказал:

– Кажется, установили оружие.

– Армейский автомат, – сказал Гюнвальд Ларссон. Я за полчаса могу купить их в городе десяток.

– Немного не так, – молвил Мартин Бек. Модель тридцать седьмая, тип «Суоми».

– Неужели? – удивился Меландер. – Это тот старый, с деревянной рукояткой?

– Сделан в Финляндии или у нас, по финской лицензии? – спросил Колльберг.

– В Финляндии, – ответил Мартин Бек. Патроны тоже старые.

– «Суоми», – пробормотал Колльберг. – Диск на семьдесят патронов. Трудно себе представить, у кого может быть такой автомат.

– Ни у кого, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Теперь он уже лежит на дне Стрёммена. На тридцатиметровой глубине.

– Возможно, – сказал Мартин Бек. – Но кто мог его иметь четыре дня тому назад?

Наступила тишина. Наконец у них появилась первая путеводная ниточка.

Открылась дверь, и в комнату, с любопытством осматриваясь, вошел какой-то юноша. Он держал в руке серый конверт.

– Кого тебе? – спросил Колльберг.

– Меландера, – ответил юноша.

– Старшего следователя Меландера, – поправил его Колльберг. – Вот он сидит.

Юноша положил конверт на письменный стол Меландера, быстро вышел и неслышно закрыл дверь.

– Кто это? – спросил Гюнвальд Ларссон.

Колльберг пожал плечами.

– Он чем-то напоминает Стенстрёма, – сказал Гюнвальд Ларссон.

Меландер полистал тетрадь и сказал:

– Вывод психологов.

– Ага, – сказал Гюнвальд Ларссон. – И они его сделали на основе гениальной теории. Что наш несчастный убийца однажды, достигнув половой зрелости, проехался в автобусе, не имея денег на билет, и что это переживание оставило столь глубокий след в его душе…

Мартин Бек прервал его.

– В этом нет ничего забавного, Гюнвальд, – сказал он резко.

Колльберг бросил на него быстрый изумленный взгляд и повернулся к Меландеру:

– Ну, Фредрик, что написано в твоем фолианте?

Меландер вытряхнул трубку на лист бумаги, свернул его и бросил в корзинку.

– В Швеции не было еще такого случая, – сказал он. – Следовательно, наши психологи опираются на американские исследования, проведенные за последнее десятилетие.

Он подул в трубку, проверяя, не забита ли она, и продолжал далее:

– У американских психологов нет недостатка в материалах. В этих бумагах упоминаются Спек из Бостона, который убил восьмерых медсестер в Чикаго; Уитмен, который с башни застрелил шестнадцать человек, а еще значительно больше ранил; Унру, который на улицах Нью-Джерси за двенадцать минут застрелил тридцать человек; и еще несколько случаев.

– Выходит, массовые убийства были американской специализацией, сказал Гюнвальд Ларссон.

– Да, – ответил Меландер. – И здесь содержится несколько довольно убедительных теорий, почему именно.

– Восхваление насилия, – сказал Колльберг. – Общество карьеристов. Продажа оружия по почтовым заказам. Жестокая война во Вьетнаме.

– Между прочим, и потому, – сказал Мартин Бек.

– Я где-то читал, что на тысячу американцев есть один или два потенциальных массовых убийцы, – сказал Колльберг. – Интересно, как они это определили?

– С помощью анкет, – ответил Гюнвальд Ларссон. – Анкеты также типичная американская особенность. Там ходят из квартиры в квартиру и спрашивают людей, могли бы они представить себя массовым убийцей. И два человека на тысячу отвечают, что им было бы приятно представить себя в такой роли.

Мартин Бек вытер нос и раздраженно посмотрел покрасневшими глазами на Гюнвальда Ларссона.

Меландер откинулся на спинку стула и выпрямил ноги.

– А как твои психологи характеризуют массового убийцу? – спросил Колльберг.

Меландер нашел соответствующую страничку и начал читать:

– «У человека, склонного к массовому убийству, может быть мания преследования или мания величия. Часто такие убийцы оправдываются тем, что они просто добивались славы, хотели, чтобы их имя появилось в газетах на первых полосах. Почти всегда за преступлением скрывается желание отличиться или отомстить. Убийцам кажется, что их недооценивают, не понимают и плохо к ним относятся».

В комнату зашел Монссон с неизменной зубочисткой в уголке рта.

– О чем вы здесь толкуете? – спросил он.

Ему не ответили. Монссон не спеша подошел к Колльбергу, вынул изо рта зубочистку и спросил:

– Что теперь мне делать?

– Пойди поговори с хозяйкой того араба. – Колльберг написал на клочке бумаги имя и адрес и протянул его Монссону.

Монссон затратил добрых полчаса, чтоб сквозь толчею стокгольмских улиц добраться до Норра Сташунсгатан. Когда он поставил машину на стоянке против дома номер сорок семь, было уже несколько минут пятого и начало смеркаться.

В доме было двое жильцов по фамилии Карлссон, однако Монссон быстро сообразил, какая именно квартира ему нужна. На ее дверях красовались восемь карточек – две печатные, а остальные были написаны не одной рукой и все с иностранными фамилиями. Фамилии Мухаммеда Бусси среди них не было.

Монссон позвонил, и ему открыл мужчина с черными усиками, в помятых брюках и белой нижней рубашке.

– Можно видеть фру Карлссон? – спросил Монссон.

Мужчина улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и развел руками.

– Фру Карлссон нет дома, – сказал он на ломаном шведском языке. Придет быстро.

– Тогда я подожду, – молвил Монссон и зашел в коридор. Он расстегнул плащ, посмотрел на улыбающегося мужчину и спросил: – Вы знали Мухаммеда Бусси?

Улыбка на лице мужчины сразу потухла.

– Да. То ужасная история. Он был мой приятель.

– Вы тоже араб? – спросил Монссон.

– Нет, турок.

– Я из полиции, – сказал Монссон. – Хочу посмотреть на вашу квартиру, если можно. Есть еще кто дома?

– Нет, только я. У меня освобождение по болезни.

Монссон осмотрелся вокруг. Передняя была длинная и темная. Кроме входных, здесь было еще пять дверей, из них одна двустворчатая и две маленькие, наверное, в туалет и гардероб.

Монссон направился к двустворчатой и открыл одну половину.

– Там комната фру Карлссон, – испуганно сказал турок. – Входить запрещено.

Соседняя дверь вела в кухню, большую и модернизированную.

– В кухню нельзя заходить, – сказал позади Монссона турок. – Лучше к нам.

Комната имела примерно пять метров на шесть. На двух окнах, которые выходили на улицу, висели старые, вылинявшие гардины. Вдоль стен стояли разного типа кровати. Монссон насчитал их шесть. Три из них были не постелены. Везде валялись обувь, одежда, книжки и газеты. Посреди комнаты стоял круглый, окрашенный в белый цвет стол, окруженный пятью разными по форме стульями.

– Вас здесь живет шесть человек? – спросил Монссон.

– Нет, восемь, – ответил турок.

Он подошел к кровати возле двери и вытащил из-под нее еще одну.

– Здесь таких, что задвигать, две, – прибавил он. – Мухаммед спал вон там.

– А кто остальные семь? – спросил Монссон. – Тоже турки?

– Нет, нас, турок, трое, двое – арабы, двое – испанцы, один – финн.

– Едите вы здесь же?

– Нет, нам нельзя варить. Нельзя ходить на кухню, нельзя есть в комнате.

– А сколько вы платите за жилье?

– По триста пятьдесят крон каждый.

– В месяц?

– Да. Я зарабатываю хорошо, – сказал турок. – Сто семьдесят крон в неделю. Езжу на вагонетке. Раньше работал в ресторане и так хорошо не зарабатывал.

– Вы не знаете, у Мухаммеда Бусси были родственники? – спросил Монссон.

Турок покачал головой.

– Нет, не знаю. Мы хорошо дружили, но Мухаммед не любил о себе рассказывать. Очень боялся.

– Боялся?

– Не боялся. Ну как это сказать?.. Был боязный.

– Ага, застенчивый, – наконец догадался Монссон. – А вы знаете, сколько он здесь жил?