И вот, наконец, Джеррит добрался до моей девственности, туда, где не побывал еще ни один мужчина, и лишил меня ее. Вскрикнув, я почувствовала острую, сладкую боль, которая делает из девушки женщину, а из мужчины – завоевателя. Его черные глаза широко раскрылись, а потом удовлетворенно закрылись, когда он глубоко и уверенно вошел в меня опять. Казалось, что до этого момента Джеррит все еще сомневался, ну может быть чуть-чуть.

Я могла простить ему и это.

Мы вместе лежали грудь к груди, бедро к бедру, руки Джеррита под моими ягодицами, изгибая их навстречу себе. А в это время тысячи звезд падали с неба, и внизу на пустынный берег катились морские волны.

Луна скрылась за облаками, звезды померкли, начал накрапывать дождь. Прибой со злостью бился о черные скалы, поднимая в воздухе белую пену.

Но мы медлили, не желая сознавать, что ночь так быстро закончилась, а нам так много не удалось друг другу сказать. В пылу страсти мы не заметили, как быстро прошло время. Моя голова спокойно лежала на груди Джеррита. Наслаждаясь приятным ощущением, оставшимся после нашей близости, он заговорил:

– Сколько раз я мечтал об этом моменте! Ах, Лаура! Наверное, с тех самых пор как повзрослел. Мне всегда хотелось понять, что бывает между мужчиной и женщиной. Ты тогда была еще ребенком, но все равно, я любил смотреть, как прыгали твои темные косички. Золотистые пряди блестели на солнце и мне думалось: «Однажды, когда Лаура вырастет, я расплету эти косички и запущу свои пальцы в эту великолепную гриву». Вот так, – сказал он и, взяв мои длинные волосы, прижался к ним лицом, обвивал пряди вокруг шеи. – Как давно я люблю тебя, дорогая…

Так странно было слышать от него эти слова. Ведь я, несмотря на сегодняшнюю вместе проведенную ночь, так мало зная Джеррита, отдалась ему с легкостью и нисколько об этом не жалела. У него были все достоинства мужчины, которому бы мне хотелось отдаться – нежность в ярости, ласка в обладании. «Я не люблю его, но любовь придет со временем, – рассуждала я, – вырастет из семени, посаженного сегодня ночью. Если взрастить его в своем сердце». И когда он снова потянулся ко мне, я с радостью раскрыла ему свои объятия.

Я уже не знала, где заканчивается рот Джеррита и начинается мой. Между ними не было места, слитые языки и губы, переплетенные руки. Он слился со мной сильным толчком, доставляя мне неописуемые мучения, которые заканчивались так сладко. Его возглас был пронзителен, как призыв чаек, гнездившихся на холмах. Наши крики слились воедино, когда, наконец, я почувствовала, как он вибрирует во мне, длинный и твердый, и сама задрожала от страсти в сильных мужских руках.

Времени у нас почти не осталось. Слишком уж короткой была та ночь. Но все равно, я не променяла бы ее на другую, потому что эта была самая прекрасная ночь в моей жизни. В моем сердце она навсегда заняла почетное место.

Мы встали, оделись. И в тишине направились назад к Хайтсу. Шел дождь. Факелы на древних стенах поместья мерцали, освещая тропу, по которой мы шли. Извилистая дорожка была скользкой от дождя и опасной в темноте. Казалось, что она бесконечна. Эти противные сырость и холод вернули нас к реальности и все очарование ночи померкло. Понемногу меня начинали охватывать сомнения. Я была близка с мужчиной. А ведь он еще мне не муж. Но что сделано, то сделано, теперь уже поздно что-либо изменить. Кроме того, не такое уж это страшное преступление: мы все равно поженимся. Решив этот вопрос, я подавила в своей душе смутную тревогу и заставила себя сосредоточиться на подъеме по холмам, стараясь не смотреть вниз, где пропасть круто обрывалась к чернеющему океану.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы добрались до Хайтса. Мне не хотелось идти в дом. Как я могла объяснить свой потрепанный вид, выражение глаз, совсем не такое, как у невинной молодой женщины, а такое, как у только что проснувшейся невесты? У ворот дома Джеррит подвел меня к старому, безумному слуге своего отца Реншоу. Тот был слишком пустоголов, чтобы что-либо заметить, и приказал ему заложить лошадей и подогнать экипаж. Потом, когда я, дрожа, уже сидела в одиноком жилище Реншоу, пытаясь согреться у очага, Джеррит оставил меня и пошел искать Клеменси. Он вернулся через некоторое время. Я так и не узнала, что Джеррит сказал ей. Когда он вернулся с моей горничной, ее лицо было белым, как мел, с двумя красными пятнами на щеках. Клеменси старалась избежать встречаться со мной глазами. Когда я заговорила с ней, она отвечала мне только: «Да, мисс Лаура», причем, с гораздо большим уважением, чем когда-либо ранее, не делая даже ни малейшего намека на мое состояние. Из этого я заключила, что Джеррит каким-то образом нагнал на нее столько страха, что она побоится что-нибудь разболтать об этой ночи.

Реншоу, хотя и сумасшедший, умело справлялся со своими обязанностями и, наконец, подогнал коляску Чендлеров. Верх коляски был поднят из-за дождя, а фонари мерцали в темноте мягким светом. Укрыв меня от дождя своим пальто, Джеррит помог нам с Клеменси забраться внутрь, потом взял у Реншоу кнут и вожжи. Старик слез и пошел к своему домику. Громко щелкнув кнутом, Джеррит стеганул лошадей. Коляска медленно покатилась по дороге.

– Я сказал дяде Уэллесу и тете Саре, что у тебя мигрень, – сообщил он мне, ловко управляя лошадьми, направляя их к Гранджу, – и ты прилегла в комнате Анжелы. Но так как тебе не стало легче, мне пришлось везти тебя домой. А так как, к счастью, – его глаза сверкнули в сторону моей безмолвной служанки, – Клеменси очень долго отсутствовала в этот вечер, все решили, что она около тебя, и поэтому история о головной боли явилась правдоподобным и удовлетворившим всех объяснением твоего отсутствия на вечеринке.

«Как умен и находчив этот Джеррит, – подумала я, в очередной раз убедившись в его предприимчивости и сообразительности, – а ведь всего лишь несколько месяцев назад ты с негодованием осуждала эти качества». Честно говоря, я не знала, как объяснить мое долгое отсутствие в Хайтсе или возвращение домой без папы и мамы, сопровождавших меня.

Джеррит же все уладил. В очередной раз за эту ночь я была ему очень благодарна. Вдруг вспомнился Николас. Я озабоченно прикусила губу.

– А что если Ники…

– Со своим братом я сам разберусь, Лаура, – мрачно сказал он. – Мы найдем способ поладить. А, кроме того, ему и самому не хочется, чтоб все узнали о его сегодняшнем поведении!

– Мне тоже так кажется, – согласилась я и, увидев, как Клеменси судорожно сцепила руки на коленях, мельком подумала: «Приходил ли к ней Ники, как в тот вечер в саду и получил ли то, чего не добился от меня?»

«Конечно же, она была с ним», – снисходительно решила я. Для меня он теперь ничего не значил – даже больше, чем ничего. И если бы я вышла за него замуж, он сделал бы мою жизнь невыносимой, именно об этом и предупреждала меня однажды Анжелика. Мне будет жаль Лиззи, если она выйдет за него замуж – хотя, честно говоря, лучшего эта девица и не заслуживала.

«Как бы не плоха была эта мысль, – думаю я сейчас, на закате своей жизни, – но она сопровождала меня всю жизнь, и до сих пор». Но не в моих силах повернуть время назад. Могу только рассказать вам по порядку, что произошло потом, отчего я стала испытывать жалость к Ники и бедной Лиззи, хотя она и была пустой, тщеславной и злобной.

Мы уже подъехали к Гранджу; колеса коляски зашуршали по гравию. Я надеялась, что шум дождя скроет звуки подъезжающего экипажа, потому что Джеррит решил высадить нас у заднего входа, чтобы никто не увидел. Все получилось так, как он и хотел, к моему величайшему облегчению.

– Спокойной ночи, дорогая, – прошептал Джеррит, нежно и крепко поцеловав меня, прежде чем раствориться в темноте.

Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида за пеленой тумана, не подозревая, что теперь не увижу его долгое время.