Пока студенты мылись и отдыхали с дороги, мы с Домной Федоровной сидели в ее кабинете и долго-долго говорили, будто не виделись, по меньшей мере, год. Вдруг ее лицо сделалось серьезным:

— Я тебе, Дарья, кое-что сказать хочу. Завтра вы на курган отправитесь, а место это непростое. У нас тут много про него рассказов ходит, в основном небылицы всякие, да только не все в них вымысел, кое-что и вправду было.

— И что же не так с этим курганом? Я ведь его осмотрела: захоронение как захоронение, древнее и не совсем разоренное. Собственно, в этом я и нахожу единственную странность — обычно черные следопыты все подчистую выкапывают… А тут едва разрыли, и бросили, как будто из спугнуло что-то.

— Я тебе скажу, что их спугнуло. Года два назад приезжали сюда четверо на джипах. Техника у них была — не чета вашей: и металлоискатели, и мини-бурилки, и даже взрывчатка.

— Вот почему там воронка… Но, Домна Федоровна, погодите. Как же это может быть, ведь несанкционированные раскопки под статью подпадают, неужели те деятели в открытую рыли и взрывали?

— Нет, днем они из себя туристов изображали, лагерь тут разбили, на Маныче. А ночью — в степь, на курган. Машины кругом поставят, прожектора зажгут, и копать. А пацаны-то у нас, сама знаешь, какие любопытные, приметили, проследили. Через день вся станица уже знала, чем эти «туристы» тут занимаются. Да только недолго пришлось им курган разорять.

— Милиция добралась?

— Нет, доня, эти с милицией договорились бы.

— Тогда в чем же дело?

— А в том, что через три дня ровно как они курган разрывать начали, умер человек у них. А сутки спустя еще один, в районной больнице.

— Да ну! И отчего же умерли они?

— Картина такая же, как была у тебя — тошнота, температура, галлюцинации. Может, и вытащили бы их, да не вовремя спохватились. Они ведь травкой баловались, и когда тех двоих мутить начало, решили, что от передозировки. А как один откинулся, второго сразу в больницу, только было уже поздно. Ну, они с такими делами быстренько свернулись, и больше на том кургане никто до тебя не появлялся.

— Вы говорили, у меня кишечная палочка была. У тех двоих тоже?

— Те двое целый букет подцепили: и палочку, и стафилококк, и столбняк. А может, и другое что, которое ни анализы, ни вскрытие показать не могут.

— И что же это? Неужто, на самом деле проклятие?

Домна помолчала.

— Все может быть. Как ты думаешь, почему коренное население курганы не трогает?

— Ну, не знаю, некогда им, может быть?

— Это вам, городским, бывает некогда. А здешним для всего время найдется, была бы нужда. Дело не в том. От дедов еще наших про этот курган поверье одно ходит. Тому семьсот с лишним лет проходили тут войска Батыевы из Орды на Запад. Были они в Польше, в Венгрии, разорили там города большие, разграбили храмы католические, вывезли утварь золотую, оклады книжные, драгоценными камнями разукрашенные. С этой добычей возвращался Батый через Дикое поле. Дело к зиме шло, войско от похода усталое, а тут степняки, как коршуны вьются, на чужую добычу зарятся. Тяжко стало ордынцам всю дорогу оборонять награбленное. И тогда Батый велел глубокие ямы выкопать, а в них зажечь костры огромные. Достали монголы золотые изделия, камни вынули, золото в слитки переплавили. Раздал Батый каждому его долю, а свою часть добычи схоронил в семь курганов донских. Чтоб чужая рука клада не коснулась, принес он кровавую жертву и заклял золото страшным заклятием. Поверх каждого схрона два воина убитых вместе с лошадьми закопал. А еще бают — заклятие он наложил такое, что золото курганное только на кровь его отзовется, дастся в руки лишь потомкам Батыевым. Все ж посторонние, кто жальник рыть будет и клады искать, скорой смертью умрут

— И вы в это верите?

— Верить, донюшка, или не верить, это дело личное. А вот могилу разорять, мертвых тревожить — грех это, не по-божески.

— Ну, в таком случае, вся археология это сплошной грех. Только, Домна Федоровна, вы же медик, и сама знаете: если бы трупы не вскрывали, откуда узнали бы, как человек устроен? Ведь вскрытие производить, значит, мертвого еще как тревожить! Наука вещь жестокая и в чем-то беспринципная. Мне кажется, когда речь идет о познании, разговоры о морали не совсем уместны. В конце концов, живым-то мы, археологи, вреда не приносим, а медицина, например, приносит, и еще как — чего только опыты на свинках, кроликах и прочей живности стоят…

— Вроде бы правильно мыслишь, Дарья, да не совсем. Мир познавать — дело благое, только в том ты ошибаешься, что ученому о морали помнить не след. Нравственный закон, Божьи заповеди всегда надлежит соблюдать. Те гробокопатели ведь не только мирской закон нарушили, они наперекор устройства Божьего пошли. Вот и поплатились.

— Допустим, так. Но ведь сколько археологов живут и здравствуют, несмотря на то, что не один десяток могил в своей жизни разорили.

— А сколько умерло их, ты считала?

Ответить мне было нечего: Домна Федоровна говорила правду. От неизвестных болезней, которыми заражались во время раскопок, погибала примерно четверть исследователей. Тайный страх живет в душе каждого из тех, кто занимается этим делом, отсюда в среде археологов столько суеверий.

— Домна Федоровна, а как же нам предохраниться от заклятья?

— Вот затем я с тобой побеседовать и хотела. Во-первых, пить на раскопках надо не воду, а отвар, что я буду готовить вам каждый день. Во-вторых, никто не должен оставаться в степи после заката. В-третьих, каждый мне сейчас даст одежду, в которой собирается работать. И еще, завтра в степь вместе пойдем, разрешения у мертвых спрашивать. Духи знать должны, что вы пришли к ним не за личной выгодой.

Я собрала у ребят «спецодежду": штаны, футболки и майки, и отдала их знахарке. Она сложила их большой стопкой на столе перед иконами, зажгла по четырем углам стола свечи, наклонилась над одеждой, закрыла глаза и неслышно, одними губами, стала шептать. Что-то происходило в пространстве: свечи трещали, словно дрова в печи и очень быстро сгорали. На место сожженной свечи я должна была ставить новую. За все время, пока Домна Федоровна шептала, сгорели двенадцать свечей, каждая длиной в ладонь. Меж тем весь ритуал продолжался не более получаса. Знахарка перестала шептать, отошла от стола и в изнеможении села на лавку.

— Что с вами, Домна Федоровна? Вид у вас такой, будто вы вагоны разгружали…

— Дюжа тяжело мне, доня. Курган не всех вас к себе подпустит. Ты с ребятами иди смело, а вот девчатам твоим к жальнику и приближаться нельзя.

— Это почему же?

— Жальник из трех могил состоит. Первая, старше всех — то, что ищете вы. Вторая, над ней — человек богатый лежит, с ним две его жены и слуга похоронены. Много украшений на них, лица синей и красной краской разрисованы. Эти украшения взять вам тоже можно. А поверх богача скрыто золото проклятое. Вы не найдете его. Золото охраняют два воина, лежат они друг на друге крест-накрест, а по сторонам кони положены, на части разрезанные. Из-за этих-то воинов и нельзя девушкам вашим туда спускаться. И вообще, лучше рядом не ходить.

— Я не понимаю…

— Воины те ордынские совсем молодыми умерли. И были они холостые к тому же — видать, до похода жениться не успели. У монголов ведь как: муж умирает, жена за ним в могилу идет. Духам их до сих пор нет покоя, ищут они себе жен. У тебя муж есть, а девчата не замужем… Не пускай их на курган, а то быть беде. Сила там большая, вряд ли я с ней совладаю.

— Домна Федоровна, как же я запретить им могу? У них же сейчас учебная практика!

— Ты, доня, только решить должна — пускаешь их туда или нет. А там уж Спас тебе поможет все как надо устроить.

Остаток дня я провела в раздумьях. Как объяснить девочкам, почему им нельзя идти к кургану? Юные, только окончившие первый курс, почти что дети… Я наблюдала, как они с радостным волнением смотрели в сторону дороги, вдыхали горькие степные запахи, осторожно трогали начинающие чернеть виноградные гроздья, боролись с искушением сорвать в хозяйском саду незрелый, розовый с одного боку персик. Удивление, предвкушение, ожидание чуда, а для двоих это чудо может обернуться гибелью. Взять на себя ответственность и объявить услышанное от знахарки суеверием, мракобесием… а ну как окажется правдой, что тогда? Или властью руководителя разрушить чудо, превратив поездку в сплошное разочарование? Честно говоря, я не знала, на что решиться.