Многие из слов, ярко отражающих специфику "русской ментальности" и соответствующих уникальным русским понятиям, -- такие, как тоска или удаль, -- как бы несут на себе печать "русских пространств". Недаром переход от "сердечной тоски" к "разгулью удалому" - это постоянная тема русского фольклора и русской литературы, и не случайно во всем этом "что-то слышится родное". Часто, желая сплеснуть тоску с души, человек как бы думает: "Пропади все пропадом", - и это воспринимается как специфически "русское" поведение, ср.: Истинно по-русски пренебрег Павел Николаевич и недавними страхами, и запретами, и зарокам, и только хотелось ему тоску с души сплеснуть да почувствовать теплоту ("Раковый корпус"). Именно "в метаниях от буйности к тоске" находит "безумствующее на русском языке" "сознание свихнувшейся эпохи" и поэт Игорь Губерман.
Склонность русских к тоске и удали неоднократно отмечалась иностранными наблюдателями и стала общим местом, хотя сами эти слова едва ли можно адекватно перевести на какой-либо иностранный язык. Характерно замечание, сделанное в статье "Что русскому здорово, то немцу -- смерть" ("Iностранец", 1996, No17): "по отношению к русским все европейцы сконструировали достаточно двойственную мифологию, состоящую, с одной стороны, из историй о русских князьях, борзых, икре-водке, русской рулетке, неизмеримо широкой русской душе, меланхолии и безудержной отваге [выделено мной -- А.Ш.]; с другой стороны, из ГУЛАГа, жуткого мороза, лени, полной безответственности, рабства и воровства". Выражение меланхолия и безудержная отвага, конечно же, заменяет знакомые нам тоску и удаль; автор сознательно "остраняет" эти понятия, передавая тем самым их чуждость иностранцам и непереводимость на иностранные языки.
На непереводимость русского слова тоска и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык (ср., например, замечания Р.-М.Рильке об отличии тоски от состояния, обозначаемого немецким Sehnsucht). Трудно даже объяснить человеку , незнакомому с тоской, что это такое. Словарные определения ("тяжелое, гнетущее чувство, душевная тревога", "гнетущая, томительная скука", "скука, уныние", "душевная тревога, соединенная с грустью; уныние") описывают душевные состояния, родственные тоске, но не тождественные ей. Пожалуй лучше всего для описания тоски подходят развернутые описания в духе Вежбицкой: тоска -- это то, что испытывает человек, который чего-то хочет, но не знает точно, чего именно, и знает только, что это недостижимо. А когда объект тоски может быть установлен, это обычно что-то утерянное и сохранившееся лишь в смутных воспоминаниях: ср. тоска по родине, тоска по ушедшим годам молодости. В каком-то смысле всякая тоска могла бы быть метафорически представлена как тоска по небесному отечеству, по утерянному раю. Но, по-видимому, чувству тоски способствуют бескрайние русские пространства; именно при мысли об этих пространствах часто возникает тоска, и это нашло отражение в русской поэзии (тоска бесконечных равнин у Есенина или в стихотворении Леонарда Максимова: Что мне делать, насквозь горожанину, с этой тоской пространства?).
На связь тоски с "русскими просторами" указывали многие авторы. Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? -- спрашивал Гоголь, обращаясь к Руси из своего *прекрасного далека", именно эта "тоскливая" и одновременно "несущаяся по всей длине и ширине" песня была для него как бы символом России. Нередко чувство тоски обостряется во время длительного путешествия по необозримым просторам России (ср. понятие дорожной тоски); как сказано в уже цитированном стихотворении Максимова, каждый поезд дальнего следования будит тоску просторов.
Другое характерное русское слово -- это удаль. Это слово называет качество, чем-то родственное таким качествам, как смелость, храбрость, мужество, доблесть, отвага, но все же совсем иное. Это хорошо почувствовал Фазиль Искандер, который писал:
Удаль. В этом слове ясно слышится -- даль. Удаль это такая отвага, которая требует для своего проявления пространства, дали.
В слове "мужество" -- суровая необходимость, взвешенность наших действий, точнее, даже противодействий. Мужество от ума, от мужчинства. Мужчина, обдумав и осознав, что в тех или иных обстоятельствах жизни, защищая справедливость, необходимо проявить высокую стойкость, проявляет эту высокую стойкость, мужество. Мужество ограничено целью, цель продиктована совестью.
Удаль, безусловно, предполагает риск собственной жизнью, храбрость.
Но, вглядевшись в понятие "удаль", мы чувствуем, что это неполноценная храбрость. В ней есть самонакачка, опьянение. Если бы устраивались соревнования по мужеству, то удаль на эти соревнования нельзя было бы допускать, ибо удаль пришла бы, хватив допинга.
Удаль требует пространства, воздух пространства накачивает искусственной смелостью, пьянит. Опьяненному жизнь -- копейка. Удаль -- это паника, бегущая вперед. Удаль рубит налево и направо. Удаль -- возможность рубить, все время удаляясь от места, где лежат порубленные тобой, чтобы не задумываться: а правильно ли я рубил? А все-таки красивое слово: удаль! Утоляет тоску по безмыслию.
Действительно, человека, который не проявил достаточной удали, мы не назовем трусом -- скорее, скажем, что это расчетливый человек. Человек, который смело смотрит в лицо опасности или мужественно переносит страдания, не проявляет этим никакой удали. Говоря о солдатах, которые доблестно или отважно встретили смерть, вступив в бой с превосходящими силами противника, употребить слово удаль тоже будет неуместно. Вообще это слово не употребляется, когда речь идет об исполнении долга. Оно оказывается уместным, когда речь идет о ком-то, кто действует вопреки всякому расчету, "очертя голову" и тем самым совершает поступки, которые были бы не по плечу другому. Удаль всегда предполагает удачу -- здесь проявляется связь с глаголом удаться, к которому восходят оба этих существительных.