— Знак Нави, — прохрипел оракул, прикрываясь ладонью от страшного видения, — знак Нави…

— Что это значит? — тихо спросил Овар.

Только теперь увиденное пропечаталось в сознании провидца ясным и полным смыслом.

— Придет тот, кто нарушит равновесие Сил. Он выпустит демона Нави. Он победит демона, но демон растворится, А ты знаешь, что это означает, И он… он уже в пути.

Размашистым шагом, сдерживаемым только царственной ферязью верховного жреца, удалялся Овар. Взгляд его тянулся к морю. Может быть, в окружении своих отборных воинов он и не испытывал бы неизбежности роковых событий. Предводителям всегда трудно воевать в одиночку. Но корабль был уже далеко.

Брагода стоял перед ослепительными сводами величественного чертога. Симаргл подтолкнул его холодной мордой. Брагода пошел. Твердь, по которой он ступал, не имела никакой плотности, и он мог двигаться и вперед, и вниз, и вверх беспрепятственно. Это поначалу смутило воина, но познав, что он никуда не провалится, Брагода зашагал увереннее. Изнутри стены чертога были обложены чешуйчатым бледно-розовым маргаритом, каким море отливает свои витые раковины. Рука Брагоды, любопытствуя, скользнула по стене, но не испытав сопротивления тяжелой глади, прошла внутрь. Брагода почему-то осознавал, что это новое не чудо, что таков мир, частью которого он является. И другого мира воин уже не знал, не помнил. Теперь только услышал Брагода отдаленный раскат мужских крепких голосов. Песня знакомым чувством зацепила воина, и он пошел ей навстречу.

Эхо отбивало слова. Брагода шел навстречу голосам, и скоро широкий зал накатил на него давно усиженным застольем. За разлетным столом, каменные плиты которого сходились в круг, пиршествовало воинство. И одного взгляда было достаточно, чтобы признать в этих суровых людях крепкую воинскую кость. Прерывая песню, один из них заговорил:

— А когда мы снова спустились в подвалы, воинство Хвыря визжало, словно стадо латгальских свиней на заклании.

Воины оживленно закивали. Тут только заметили Брагоду. В самом отдалении стола, где он, извернувшись дугой, поворачивал к своему изначалию, поднялся полногрудый исполин, крупные руки которого широко отдыхали на столе. Его громогласное обращение сразу осекло гомон застольной братии.

— Приветствую тебя, Брагода-Волк, из рода Оркса Бешеного. Впрочем, это имя тебе уже мало о чем говорит. Не так ли, воин? — Говорящий усмехнулся, и Брагода почему-то сразу определил его здесь правителем, хотя по одежде своей он ничем и не выделялся среди прочих.

— Ты не можешь себя помнить, но тебя помнит Вырий.

— Вырий? Что это? — пронеслось в сознании Брагоды, —Вырий…Вырий?

— Да, многие здесь знают твое имя, — продолжал правитель, — но это не освобождает тебя от нашего правила. Сюда входят только с поднятым оружием. Где твой меч, Брагода?

Только теперь воин заметил, что его правая ладонь слилась с череном невесомого меча. Разорвав их ухватистое сращение, Брагода поднес полосу к глазам. В мерный отсвет полосы въелись три глубоких клейма.

— Вот мой меч, — уверенно сказал Брагода и протянул оружие вперед. Воинство одобрительно зашумело.

— Может быть, ты назовешь свое имя?

— На… Насар!

Лик правителя просветлел.

— Ты лучше помнишь имя своего меча, чем собственное имя.

А теперь, займи место за этим столом. Дайте ему кубок!

Едва Брагода втянул в себя густое, стоялое пойло, все вокруг преобразилось.

— Вырий — светоносная страна небесного воинства! — Ликовало его сознание. И он пьет янтарный мед Вырия!

Догадка, ожидание которой радовало и беспокоило, заставила его оцепенеть. Придерживая робостью взгляд, он поднял глаза на правителя. Скуластое лицо с небольшой огненно-рыжей бородой дышало покоем. Холодный блеск светло-песочных глаз озарял лицо царственным достоинством. Правитель обернулся. Взгляд Брагоды дрогнул и воин склонил голову в почтительном поклоне.

— Да, Брагода, ты не ошибся, — прогремел могучий голос. — Я — Перун, сын Сгрибога.

Под полым брюхом корабля хлюпала вода. Крепкий морской ветерок выдувал пузырем огненно-багряное полотнище паруса. «Гром небес» твердо стоял на волне. Ходкая и дрожащая, она налетала на его крутую грудь и разбивалась в брызги. Берег черной ниткой прошил морскую даль, перехватив опрокинутые в море небеса. Пора. Здесь уже парус мог быть приметен для глаза. Пошли на веслах. Зубчатая голова «Грома», сидевшая на высоком штевне, мерно покачивалась в направлении берега. Сквозь ветер прорывалась песня гребцов.

Мокрый песок «Гром небес» прорезал, как нож. С двух бортов разом на берег упали сходни. Руяне перепахали девственную песчаную гладь берега своими высокими кожаными ногавицами. Перекинув за спину щиты, воины проворно взбирались на сыпучую гряду холмов, прижимавшую берег к морю. По холмам разметало пожухлый вереск. Теперь, когда воины по колено утопали в вереске, им открылась широкая долина с черным клыком замка Мальгейн. Ветер был с моря. Сотник руян опустил горячий трут в вереск. Ветер разметал искры, и сушнина медленно занялась тлением. Чем круче подходил ветерок, тем добрее становилось пламя, пожиравшее кустарник. Воины шли через дым, опустив мечи и головы. Белое облако дыма наползало на Мальгейн. Даны заприметили его не сразу, Наконец стражники оживились, указуя друг другу в сторону моря. Руянам пришлось припасть к земле Дышло пожара прожгло влажный воздух долины. Первые хвосты дыма дотянулись и до замка. Тяжело разомкнулись ворота. Несколько простолюдинов бросились к огню, другие с особым усердием налегли на сушняк возле старого замка, высекая ломкие стебли бесхитростными крестьянскими орудиями. Когда идущих в дым затянуло с головой, ножи руян принялись за работу. Широколицый датчанин, вывернув глаза от внезапной боли, осел на горячую землю Задыхаясь и промочив глаза слезой, другой налетел в полной непроглядности на что-то тяжелое и живое. Неожиданно оно поднялось с земли и оказалось воином, примкнувшим к растерянному дану лицо в лицо. Нож пошел в дым наугад. Дан испуганно отшатнулся и в страхе не сразу распознал боль. Он съехал с ножа, как с вертела, и пропал в дыму. Дым уже стоял над воротами, и стража увидела руян только за каменной громадой стен. Стук мечей рассыпался по Мальгейну Руяне двигались таким напором, что данов сразу же отбросило к внутренним постройкам замка. Впереди нападавших, налетая на стражу с озверелым и лютым восторгом, метался воин, к спине которого ремнями был прикреплен сияющий стяг Святовита. По деревянным лестничным маршам сползали тела убитых. Не успевшие отойти даны пробились к лестницам. Руяне не шли напролом на скучившихся данов, а добивали врага поодиночке в преследовании. Уже везде шел бой. На верхнем приступе дозорной башни полураздетый и мохнатый, как дворовый пес, исполин-датчанин, вращая тяжелой секирой, сбросил вниз несколько порубленных руян. Со свирепым мычанием он устремился по скошенным ступеням, разметав по пути свою же замешкавшуюся братию. Перед ним оказался кто-то из руян. Секира взорвалась в руках исполина. Но что-то перебило его напор, и дан, сперва провалившись вперед на одно колено, вдруг провернувшись с лета, тяжело распластался на дрожащих ступенях. Он успел приподняться Руянин, стоящий уже сзади, вышиб ему мозги, крепко поддев датчанина ногой под затылок.