Перейдя из жилой половины его квартиры в студию, друзья поняли причину меланхолии Саймона.
Пятно выглядело так, словно ему вздумалось почковаться. Со всех сторон его окружало множество меньших по размеру пятен. Цветовая гамма, надо сказать, подобрана была безупречно. Однако каждое из пятнышек, будь оно хоть вполовину меньше первого, оставалось все-таки точной его копией.
Лафкадио Смитс поначалу не поверил, что Саймон рисовал эти пятна в своей излюбленной манере - свободным махом кисти с подмостей. Даже когда Саймон продемонстрировал ему, что при всем желании столько раз скопировать пятно попросту невозможно, Лафкадио, будучи искушен в придании серийным изделиям вида ручной продукции, по-прежнему отказывался верить собственным глазам.
Тогда Саймон устало взобрался на подмости и не глядя тряхнул кистью над холстом. На полотне возникли очередные копии большого пятна, и Лафкадио вынужден был признать, что с рукой Саймона случилось нечто загадочное и даже пугающее.
Гориес Джеймс Макинтош покачал головой и пробормотал что-то насчет “стереотипного принудительного поведения на творческом уровне”.
- Правда, - добавил он, - слишком уж оно стереотипное.
Немного позже Норман Сейлор вновь подсел к Саймону, а потом имел долгую конфиденциальную беседу с Толли Б.Вашингтоном, за время которой выудил у последнего всю подноготную его прапрапрапрапрадедушки. Когда же Нормана спросили о том, как продвигаются его собственные исследования, антрополог ограничился простым пожатием плеч. Однако, прежде чем разойтись, он дал друзьям совет.
- Как правильно заметил Гори, эта клякса склонна к воспроизводству. В ней присутствует какая-то незавершенность, которая настойчиво требует повторения. Посему было бы неплохо, если каждый из нас, почувствовав, что пятно все сильнее овладевает им, попробовал бы отвлечься - заняться делом, которое не имело бы почти ничего или вообще ничего общего с тираническими изображением и звуком. Играйте в шахматы, нюхайте духи, сосите леденцы, смотрите в телескоп на Луну, уставьтесь на искру света во мраке и попытайтесь опустошить мозг - словом, что-нибудь в этом духе. Попробуйте противостоять принуждению. Быть может, кому-то из нас повезет натолкнуться на противоядие - отыскать свой хинин для новой малярии.
Если кто-то из них и упустил сперва зловещую нотку предостережения в совете Нормана, ему вполне хватило последующих семи дней, чтобы осознать тревожность ситуации. Очередная встреча шестерых интеллектуалов была исполнена параноидального величия и граничащего с истерией отчаяния.
Выступление Толли по телевидению имело грандиозный успех. Он захватил с собой в телестудию снимок пятна и, хотя, как он уверял, вовсе не собирался этого делать, показал его после своего соло на барабанах ведущему передачи и соответственно всей зрительской аудитории. В результате на телевидение обрушился шквал писем, телеграмм и телефонных звонков; в частности, одна женщина из городка Смоллхиллз в Арканзасе в своем письме благодарила Толли за то, что он явил ей “чудесный образ Божий”. От подобных заявлений делалось как-то не по себе.
Драм-н-дрэг превратился в национальное и даже международное поветрие. Приветствие с притопом и прихлопом стало общепринятым среди быстро растущей армии поклонников Толли и теперь включало в себя мощный хлопок по плечу на слоге “бам”. (Тут, предварительно отхлебнув виски, в беседу вмешался Гориес Джеймс Макинтош. Он поведал о том, что в его лечебнице происходит то же самое, причем в удар на “бам” вкладывают зачастую всю силу. Пациенты устроили нечто вроде хоровода, так что пришлось применить крутые меры; двоих отправили в изолятор.) Газета “Нью-Йорк таймс” получила сообщение от своего корреспондента в Южной Африке, где говорилось, что полиция разогнала толпу студентов Кейптаунского университета, которые во все горло распевали: “Дум-дамдамдам-дим-драм-дом!” Как удалось выяснить корреспонденту, эта фраза представляет собой антирасистский клич на пиджин-африкаанс.
И музыкальная фраза, и большое пятно все чаще попадали в сводки новостей - либо сами по себе, либо в связи с событиями, которые заставляли Саймона и его друзей то усмехаться, то нервно вздрагивать. Жители городка в Индиане не знали, куда деваться от нового развлечения молодежи, получившего название “барабанной субботы”. Один телерадиокомментатор заметил, что среди персонала студии последним писком моды считаются так называемые “карточки-кляксы”; носят их в сумочках или нагрудных карманах, чтобы при необходимости можно было легко и быстро достать. Как утверждалось, эти карточки - незаменимое средство в борьбе со скукой, тоской и внезапными приступами гнева. В списке вещей, украденных из частного дома, фигурировала “недавно купленная льняная портьера в разводах”; хозяйка дома заявила, что ей не нужны все остальные вещи, но она умоляет вернуть портьеру, “потому что она успокаивает моего мужа”. Студенты поголовно носили пятнистые плащи, притопы и прихлопы стали чем-то вроде церемониального действа на любом драм-н-дрэговом концерте. Английский прелат отслужил службу, предав анафеме “оглушительное американское сумасшествие с его калечением душ”. В интервью прессе Сальвадор Дали загадочно обронил: “Время пришло”.
Запинаясь и перемежая слова икотой, Гориес Макинтош сообщил о том, что в его лечебнице творится сущий ад. Дважды за прошедшую неделю его выгоняли с работы и с триумфом восстанавливали в должности. В государственной же больнице то запрещали вечеринки с хороводами, то разрешали вновь - по просьбам медицинского персонала. Копии карт ТМВКР оказались в руках практикующих врачей, и те начали применять их взамен электрошоковых процедур и транквилизаторов. Группа прогрессивных психиатров, именовавших себя “младотурками”[9] , утверждала, что ТМВКР представляет собой наиболее серьезную угрозу классическому психоанализу Фрейда со времен Альфреда Адлера[10] , и ссылалась вдобавок на безумные пляски средних веков[11] . Гориес закончил свой рассказ тем, что боязливо огляделся и прижал к груди бутылку с виски.