Оставив в стороне личные мотивы Хрущева, теперь обратимся к такой интересной и важной теме, как последствия «закрытого доклада».

Поскольку не просто отдельные положения, а весь «закрытый доклад» от начала и до конца соткан из лжи, наши прежние исторические и политические представления требуют коренного пересмотра.

Например, тот факт, что в основу «закрытого доклада» положены результаты работы комиссии Поспелова, проделавшей вопиюще нечестное исследование, бросает тень на все и каждую из комиссий, созданных при Хрущеве для изучения тех или иных вопросов истории.

В частности, речь идет о «реабилитационных» комиссиях, созданных для пересмотра дел тех лиц (в основном членов компартии), кто по решению суда был приговорен к смертной казни либо получил длительные сроки заключения в лагерях и колониях ГУЛАГа Почти во всех известных нам случаях комиссии оправдывали осужденных и объявляли их «реабилитированными», т. е. невиновными по всем статьям вынесенных им приговоров. Все такие лица впоследствии были провозглашены невинными «жертвами сталинских репрессий».

Увы, лишь в редких случаях комиссия представляла хоть какие-то свидетельства, которые признавались ею достаточными для «реабилитации». В ряде случаев, наоборот, есть серьезные основания полагать, что «реабилитированные» вовсе не были невиновными.

Так, на июньском (1957) Пленуме ЦК, который с подачи Хрущева превратился в судилище над «сталинистами» Маленковым, Молотовым и Кагановичем, маршал Г.КЖуков зачитал грубо искаженный текст письма Ионы Якира. (Напомним, что в июне 1937 года Якир предстал перед судом и был приговорен к смертной казни вместе с маршалом Тухачевским за участие в подготовке государственного переворота с участием политических кругов Германии и оппозиционных групп внутри СССР).

Маршал Жуков высказался так: «29 июня 1937 года накануне своей смерти он (Якир. — Г.Ф.) написал письмо Сталину, в котором обращается: "Родной, близкий товарищ Сталин! Я смею так к Вам обратиться, ибо все сказал, и мне кажется, что я честный и преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей. Я умираю со словами любви к Вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма".

На этом заявлении имеется такая резолюция: "В мой архив. Ст. подлец и проститутка. Сталин. Совершенно точное определение. Молотов. Мерзавцу, сволочи и б. — одна кара — смертная казнь. Каганович"».[259]

Процитированный фрагмент — один из ярких примеров лжи, ибо своим письмом Якир в действительности не столько живописует незапятнанность своей прежней репутации, сколько, наоборот, признает вину и раскаивается в содеянном. Вот как выглядит более полный текст того же послания, которое вошло в доклад комиссии Н.М.Шверника по «делу о заговоре в Красной Армии», представленный Хрущеву незадолго до отставки в 1964 году и опубликованный лишь три десятилетия спустя (фрагменты, выброшенные при зачтении письма Жуковым, выделены полужирным шрифтом): «Родной, близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства… Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

На заявлении Якира имеются следующие резолюции: "Мой архив. Ст[алин]."; "Подлец и проститутка. И.Ст[алин]."; "Совершенно точное определение. К.Ворошилов"; «Молотов». "Мерзавцу, сволочи и бляди одна кара — смертная казнь. Л.Каганович"».[260]

Кроме некоторых несущественных ошибок (письмо Яки-ра, к примеру, написано 9-го, а не 29 июня 1937 года), в выступлении Жукова можно заметить ряд существенных искажений. Первое и главное из них состоит, конечно, в том, что

Якир несколько раз подтвердил вину в совершенных им преступлениях. Вместе со Сталиным, Молотовым и Кагановичем свою резолюцию на письме оставил и Ворошилов, но его имя совсем не упомянуто Жуковым. Буквально накануне Пленума Ворошилов дал «задний ход» и отступился от Маленкова, Молотова и Кагановича, добивавшихся отставки Хрущева. Тот в свою очередь, несмотря на жесткую критику в адрес Ворошилова, сделал для него исключение и не стал требовать наказания, назначенного оставшейся «тройке». Точно то же оскопленное письмо Якира в 1961 году Александр Шелепин зачитал на XXII съезде КПСС.[261]

В 1957 году ни один из членов «антипартийной группы» не опротестовал совершенный Жуковым подлог. Из чего можно заключить: ни Маленков, ни Молотов, ни Каганович не имели доступ к архивным источникам, несмотря даже на то, что все они были членами Президиума ЦК КПСС. Возможно, сам маршал Жуков и не помышлял о том, что зачитывает текст подложного документа. Но для хрущевских «дознавателей» такие манипуляции не составляли секрета: ведь письмо Якира получено было именно от них. С другой стороны, они не осмелились бы сделать ни шагу без ведома Хрущева. Следовательно, он тоже был в курсе махинаций с письмом Якира.

По тем же причинам нельзя верить ни одному из «реабилитационных» решений, на основании которых многие из репрессированных членов партии были объявлены невиновными. Что также верно и в отношении других материалов, подготовленных специально для Хрущева.

Среди таких документов — справки I спецотдела МВД СССР, подписанные неким «полковником Павловым». В относительно недавней работе Олега Хлевнюка справки представлены «главным источником наших знаний о масштабах репрессий».[262] В павловских документах приводятся сведения, позволяющие оценить количество арестованных, осужденных и расстрелянных в 1930-е годы.[263] Но поскольку справки готовились для нужд Хрущева, нет никакой уверенности в досто-верности представленных там сведений. Может, Хрущев был заинтересован в преувеличении — или для данного конкретного случая, наоборот, преуменьшении — числа репрессированных? Или сам Павлов (как потом Поспелов) полагал, что цифры следует подогнать под те или иные значения? Имея в виду жульнический характер всех других подготовленных для Хрущева материалов, нет оснований уповать и на точность павловских справок.

Если говорить об исторической науке, то практически все исследования, посвященные Сталину и его эпохе и опубликованные за последние полвека, так или иначе опираются на советские публикации хрущевского времени.[264] В число таких работ входят многие или даже большинство неэмигрантских источников, обильно процитированных в сочинениях Роберта Конквеста, в том числе в его увесистом «Большом терроре». Другой пример: в знаменитой биографии Бухарина, написанной Стивеном Коэном,[265] все свидетельства последней главы книги, где речь идет о 1930-х годах, почерпнуты из источников хрущевского периода и иногда из самого «закрытого доклада»; тем самым почти каждое утверждение автора оказывается ложным. Ни одно из исследований такого рода нельзя считать научно состоятельным, если нет возможности проделать независимую проверку всех содержащихся там утверждений.

В равной степени сказанное относится и к первичным источникам: Хрущев и его ближайшие соратники самым бесчестным образом использовали их в речах и деловой переписке. Поэтому без ознакомления с подлинниками документов и текстами без купюр невозможно сказать, насколько добросовестно они процитированы самим Хрущевым и авторами книг и статей, издававшихся в годы! т. н. «оттепели».