(Felis concolor)

Некогда пума, известная также под названиями горный лев и кугуар, считалась самым распространенным млекопитающим в Западном полушарии. Ныне представители этого резко сократившегося рода семейства кошачьих населяют лишь западные районы Канады и США, а также некоторые области Южной Америки. Шерсть взрослых особей может иметь оттенок от рыжевато-бурого до серого, но встречаются и пумы с желтоватым и красноватым окрасом. Белые пумы крайне редки.

Пума истекала кровью. Хромая, она добрела до пещеры, пересекла открытое пространство, где царил полумрак, и протиснулась в расщелину, начинавшуюся на высоте нескольких метров от каменного пола пещеры. Кровавые следы выдавали ее убежище, но она знала, что главное — оказаться в расщелине. Там она будет в безопасности.

Пума распласталась и поползла в темноту. Расщелина уходила вверх и через сорок метров заворачивала вправо, откуда начинался короткий просторный туннель. Здесь пума остановилась, чтобы зализать на левом бедре рану от ружейной пули калибра 30.06. Заживляющие вещества в ее слюне остановили кровотечение, и она продолжила путь к уютной глубокой нише в конце туннеля. Добравшись до места, пума легла, рыча от боли, и вновь принялась зализывать больную ногу.

К пещере, где укрылась пума мчались пять гончих. Они то и дело скользили на каменистых осыпях, которыми были усеяны склоны пика Игл — покрытой снежной шапкой вершины Хейзелтонских гор в провинции Британская Колумбия. Следом за возбужденной сворой едва поспевали два всадника. Скакавший первым крупный мужчина сорока с небольшим лет нещадно хлестал своего вороного мерина.

Лошади изо всех сил старались угодить седокам, они фыркали и храпели, спотыкаясь на коварных осыпях, но вороной, несмотря на удары плеткой, ненамного опережал своего пегого с белой гривой товарища, которого вряд ли можно было назвать резвым скакуном. Оставив охотников далеко позади, гончие вскоре затерялись в зарослях хвойных деревьев.

Хозяин вороного, Уолтер Таггарт, побагровевший от изнуряющей скачки, натянул поводья и повернулся к своему спутнику.

—  Верхом мы поспеваем за псами не быстрее, чем на своих двоих. Давай-ка лучше привяжем лошадей и пойдем пешком. Точно, я подстрелил ту кошку. С пулей тридцатого калибра она далеко не уйдет

Стив Казинс, худощавый мужчина лет тридцати пяти, похоже, был только рад спешиться. Из уголка его рта свешивалась самокрутка, разговорчивостью он не отличался и потому лишь кивнул в ответ напарнику, затягивая поводья на стволе молодой березки.

Мужчины вытащили ружья из чехлов, притороченных к седлам, и только начали преодолевать подъем, как собаки залаяли особенно громко и азартно.

—  Есть! — почти закричал Таггарт, его лицо просияло. — Клянусь, мы загнали ее!

Охотники зашагали быстрее, карабкаясь по осыпям, цепляясь за молодые деревца и кусты. Чем выше они взбирались, тем громче звучал лай собак.

Казинс первым заметил кровь, алевшую пятнами на большом участке каменистого, поросшего травой склона. Очевидно, зверь находился именно здесь, когда его настигла пуля Таггарта.

—  Вот это выстрел! — похвалил себя Таггарт. — С двухсот метров... да еще в гору. Видать, сильно кошку зацепило. Теперь уж мы ее поймаем. Это как пить дать!

—  Если не будем чесать языками, стоя на одном месте, — отозвался Казинс.

До пещеры они добрались через двадцать минут. Оба обливались потом после тяжелого подъема под июньским солнцем. Гончие кружили возле расщелины, в которой спряталась пума.

Когда охотники увидели расщелину и поняли, что раненый зверь просто-напросто растерзает собак одну за другой, если те полезут в узкий проход, их разочарование сменилось яростью. Таггарт, громко выругавшись, пнул одну из гончих. Та полетела кувырком.

Казинс, тоже обозленный на кошку, снял ружье с предохранителя, подошел к расщелине, и, просунув дуло в темноту, дважды спустил курок. В просторной пещере выстрелы отозвались приглушенными хлопками. Пума вскочила на ноги, и из зализанной раны вновь хлынула кровь.

Таггарт и Казинс работали охотниками-проводниками у Эндрю Белла, поставщика крупных животных, разбившего свою базу в долине между вершинами хребта Телкуа в Хейзелтонских горах. Несколько деревянных домиков стояли на юго-восточном берегу озера Муэскин-Джонни, километрах в пятнадцати от неприступного убежища пумы. Бизнес, заключавшийся в обслуживании состоятельных клиентов из разных стран, готовых платить большие деньги за удовольствие поохотиться на хищников, приносил хороший доход, хотя охотничий сезон длился всего несколько недель в осеннюю пору. В остальное время Эндрю Белл принимал на своей базе любителей рыбной ловли. Клиентов встречали в аэропорту города Смитерс, в сорока километрах к северо-востоку от озера Муэскин-Джонни, и на самолете перевозили на «Горное сафари» — так именовалось предприятие Белла.

Если некого было водить на охоту, Таггарт с Казинсом чинили катера, ухаживали за лошадьми, коих в конюшне лагеря насчитывалось целых пятнадцать, и пили виски за счет «пилигримов» — клиентов Белла, — одновременно развлекая их охотничьими байками. Когда они видели, что какой-нибудь гость не прочь заняться браконьерством, они соблазняли его заманчивым предложением, обещая за определенный гонорар добыть ценного хищника. Шкура, обращенная в мягкий коврик перед камином, и голова, прикрепленная к полированной дощечке над очагом, пусть это и незаконные трофеи, служат ярким доказательством охотничьей доблести их владельца.

На второй неделе июня, похваляясь перед биржевым маклером из Нью-Йорка. Таггарт упомянул, что неподалеку от горы Игл видел пуму. Хоть сейчас и не сезон, объяснил он, больших кошек в этом районе отстреливать не запрещено.

—  Ведь они такие паразиты, эти кошки. Крадут овец, телят и даже лошадей. Так что вряд ли кто станет поднимать шум, если одну из них накормить свинцом.

Маклер клюнул на наживку и пообещал заплатить Таггарту и Казинсу триста долларов за голову и шкуру зверя, если он окажется крупным. Утром следующего дня маклер отправился на катере ловить радужную форель, а Таггарт и Казинс, прихватив гончих, истосковавшихся по охоте, с первыми проблесками солнца тронулись в горы.

Они проездили до сумерек, но на пуму так ни разу и не вышли Второй день поисков казался почти таким же безрезультатным, когда собаки вдруг вывели охотников на относительно свежие следы, оставленные на песчаном берегу протоки. По следам они определили, что кошка была здесь прошлой ночью и пробиралась на гору. Однако от преследования пришлось отказаться. Было уже слишком темно.

Утром третьего дня, поднимаясь по склону вслед за возбужденными гончими, браконьеры наконец-то обнаружили зверя. Передними мелькнуло рыжевато-бурое туловище с длинным хвостом, в следующую секунду исчезнувшее за стволами хвойных деревьев. Охотники припустили вверх по склону, яростно пришпоривая коней, пока те не выбились из сил, вынудив всадников спешиться.

Таггарт всмотрелся в заросли, и ему вдруг почудилось, будто в кустах что-то шевелится. Он схватил ружье и едва успел зарядить патрон, как пума вышла на открытое пространство. Внимание зверя было приковано к стремительно приближавшимся гончим, от которых пуму отделяло не более ста метров. Сбитая с толку, она застыла на месте под углом в сорок пять градусов к Таггарту — рыжевато-бурая статуя на фоне зелени и серого камня.

В следующее мгновение в бедро пумы вонзилась пуля с наконечником из мягкого металла, посланная со скоростью более шестисот метров в секунду. Она прошла навылет, не задев кости, но масса ее ударной энергии была столь велика — более тонны, — что пума потеряла равновесие, развернувшись от толчка на все триста шестьдесят градусов. Однако пока Таггарт извлекал из ружья пустую гильзу кошка вскочила на ноги и стрелой понеслась к своему неприступному логову.