Все вы так или иначе включены в мою книгу. Лишь немногие из вас не имеют свитера, или наволочки, или кусочка мыла, или нижнего белья, на которых где-нибудь пришит ярлычок с именем Голд или Анаис дю Паскье, или Дэвид Уинтерс. Ваши покупки сделали моих друзей миллионерами.

Неудача в любви еще горше, когда у тебя есть все остальное. Ее гораздо труднее принять. Мои Королевы посвятили свою жизнь моде, иногда они даже забывали, для чего существуют. Конечно, для того, чтобы прекрасно выглядеть. Быть желанной. Найти супруга. Майя Стэнтон и Маккензи Голд часто упускали это из вида. Потому что, видите ли, находиться на вершине дерева моды – это значит получать доходы от простыней и полотенец, грима и одеколона, нижнего белья и чемоданов. Совсем не об этом мечтали раньше великие звезды моды. Шанель была просто счастлива от своих «Номер пять». Кристиан Диор был доволен парой духов и необычным шелковым шарфом. Сейчас стараются добраться до неба. Быть художником-модельером означает быть деловым человеком, посредником, звездой!

Для меня мода была источником средств к существованию. Когда я оглядываюсь на годы своей работы, мне становится жаль, что сегодня моя профессия почти не существует. Я был последним художником по костюму. Я владел карандашом, углем и кистью и использовал свое воображение, добиваясь чрезмерности изображаемого, заставляя все звучать по-новому. Если Диор делал талии тонкими, то я рисовал талии в шесть дюймов. Если Одри Хепберн придавала особое значение глазам, то на моих рисунках глаза были больше тела. Я любил моду, жил для нее, мечтал о ней. Дважды в год, когда Париж заставлял весь мир говорить о моде, я приходил туда, где демонстрировались коллекции под таким покровом таинственности, что нельзя было даже фотографировать. Но можно было делать наброски. Тогда-то я и приходил… Моими набросками пестрели репортажи о Париже. У художника по костюму пятидесятых и шестидесятых была определенная власть.

Следует отметить, что действительно только один лишний дюйм мешает мне официально числиться карликом. На дюйм выше нормы, вот как это называется. Если бы мой рост составлял пять футов и девять дюймов, а не четыре фута и девять дюймов, вся моя жизнь была бы совершенно иной. Возможно, это просто заблуждение, потому что вдобавок к моему крошечному росту я еще не очень привлекателен. Мое лицо даже отдаленно не напоминает классическое, а глаза, которые иногда называют «добрыми», скрыты очками. В индустрии, где от внешности зависит все, я мог выжить только благодаря своему таланту. К счастью, он у меня был: пальцами, руками, даже носом я чувствовал моду. Обращая внимание редакторов журналов мод на самые лучшие костюмы, я стал уважаемым художником.

Всю жизнь я работал в индустрии моды, но когда уехал в этот дом в Провансе, то сказал себе, что больше ни слова не хочу слышать о моде. Я прекратил подписку на «Вог», «Базар», «Дивайн», а вместо этого подписался на книги о садоводстве. Но не так-то легко избавиться от привычки длиной в целую жизнь. Мода у меня в крови, и недавно я опять потребовал все эти журналы. Когда я ложусь спать в этом спокойном сельском местечке, мои мысли по-прежнему о моде. «Скажи! – кричит она. – Скажи все!»

Когда я начал свой роман, я узнал то, что знают тысячи авторов: в образы только тогда можно поверить, когда за ними стоят реальные люди, которых ты знал. Итак, я начинаю с самого начала, не придумывая ни слова, а просто вспоминая то, что наблюдал; вспоминая, что мне говорили, когда я спокойно выслушивал великих мира моды, доверявших мне; вспоминая события, свидетелем которых был, и которые привели к сегодняшнему дню.

Все это началось в Париже, весной 1962 года, на демонстрации моделей.

Из громкоговорителя в салоне Пьера Бэлмэйна доносилось попурри на темы песен Пиаф – даже для Парижа это уже устарело. Группу художников по костюму, к которым на показах, подобных этому, относились, как к гражданам второго сорта, оттеснили к ряду золоченых стульев у подножия лестницы. Колин Бомон занимал центральное место. Первый показ весенней Парижской коллекции 1963 года вот-вот должен был начаться. Но поскольку Пьер Бэлмэйн уже некоторое время не делал открытий в моде, событие это имело большей частью общественное, а не профессиональное значение. В переполненном салоне американские покупатели и представители прессы махали друг другу руками; слишком рано было претендовать на скорейшую публикацию сенсационных сообщений – на презентации этой коллекции они еще могли сохранять дружеские отношения.

Директриса Жинет Спанье оживленно приветствовала наиболее известных редакторов журналов мод. В насыщенном запахами духов зале раздавались звуки поцелуев. Немецкий журналист сделал вид, что потерял сознание – он надеялся занять более удобное место. Вывели четырех японских покупателей – их попытка выдать себя за представителей прессы была немедленно пресечена, благодаря острому глазу мадам Спанье. Вдруг все зашикали, как в школьном зрительном зале, когда показывают детскую пьесу.

Женский голос произнес через усилитель:

– Мы рады вас приветствовать на показе весенней коллекции Пьера Бэлмэйна. Позвольте вам напомнить, что туфли в сегодняшней коллекции – от Пьера Бэлмэйна. Чулки и колготки – от Бэлмэйна. Парики – от Бэлмэйна. Духи – от Бэлмэйна. Драгоценности и меха – от Пьера Бэлмэйна. И грим – от…

По подиуму прошествовала манекенщица с карикатурно раскрашенным лицом, и американский художник выкрикнул:

– Грим Уолта Диснея!

Все художники засмеялись, но продолжали зарисовывать каждую застежку, шов, карман, которые разработал и предлагал Пьер Бэлмэйн и его команда. В конце концов именно за это им и платили, а впереди было еще много других коллекций. Во время изобилующей показами недели в Париже Бэлмэйн обычно первый демонстрировал свою коллекцию, а большие звезды устраивали шоу в самом конце. Гордые красавицы тоже поздно приходят на вечер: они уверены, что все будут их ждать.

Сосед Колина из Америки, но, судя по чертам его лица, наполовину китаец, сказал:

– Эти маленькие позолоченные стульчики позолотят мне зад!

Колин кивнул и подвинулся. Почетные кресла занимали влиятельные главные редакторы американских журналов мод. Среди них была Мэйнард Коулз, «великая пожилая леди американской моды», и редактор из ее журнала «Дивайн» Корал Стэнтон. «Дивайн», ежемесячное издание, печатавшееся на великолепной глянцевой бумаге, затмевало и «Вог», и «Базар», которые выглядели по сравнению с ним как дешевки из супермаркета. «Дивайн» всегда, по крайней мере на один сезон опережал всех, а «Уименз Уэр Дэйли» (или, как его коротко называли, «УУД») окрестил его «журналом для интеллектуалов из мира моды». Модельеры мечтали о том, чтобы статью о них поместили на видном месте в этом журнале. Художники, фотографы и манекенщицы тоже жаждали появиться на его страницах. Хорошая репутация полностью зависела от удивительной Корал Стэнтон, звезды на небосклоне моды, которую «УУД» называл «Ее Величество Мода». Очевидно, она фактически работала вместо своего босса Мэйнард Коулз, которую в тесном кругу величали «Ее Величество Оскомина».

Корал получала наслаждение от своего высокого положения: сейчас она сочла возможным раскрыть «Нью-Йорк Гералд Трибьюн», чтобы прочитать колонку Хиба Дорсея, и несколько человек позади нее ничего не могли видеть.

Манекенщицы Бэлмэйна шествовали перед ней, она же не удостаивала их своим вниманием. Бэлмэйн рекламировал на «драгоценных» страницах «Дивайн» свои духи, поэтому ее визит был чисто протокольным. «Дивайн» поместит только одну фотографию творений Бэлмэйна. Просто для порядка.

Дремлющей Мэйнард Коулз передали по ряду крошечную чашечку кофе. В конце показа все ведущие редакторы получали такие маленькие дозы кофеина. Им надо было взбодриться в этой душной, переполненной ароматами различных духов атмосфере. Им следовало напомнить о моделях, которые они, возможно, хотели бы сфотографировать. В конце показа, когда по традиции демонстрируются свадебные туалеты, они попросят еще раз показать некоторые модели, возможно, чтобы художники смогли зарисовать их. Это вызывало неистовую ярость коммерсантов – элегантных леди в черном, которые придерживались старых взглядов на торговлю. На показах тайно присутствовали их частные клиенты, и коммерсанты сгорали от желания приступить к выполнению полученных распоряжений. Они считали, что возня с прессой – это пустая трата времени, поскольку твердо верили в то, что деньги – у частных клиентов. За сфотографированное на какой-нибудь премьере бальное платье, украшенное фамильными драгоценностями, платили чеком из старого семейного банка. Вот что значила для коммерсантов высокая мода. И пусть молятся Богу все, кто встанет на ее пути.