– Сегодня я один отвезу ее в школу. Ты останешься здесь.

Последние восемь месяцев мы были неразлучными союзницами. Вместе мы еще могли оказать сопротивление, но по отдельности – наверняка погибнем.

– Ты должна пойти с папой, – мягко, сквозь слезы сказала я Махтаб, когда утром мы остались одни в ванной. – Ты должна хорошо себя вести с папой, даже если он тебя заберет от меня и не приведет обратно. Не говори никогда и никому, что мы были в посольстве. Не рассказывай, что пытались убежать. Даже если тебя будут бить, ничего не говори. Пусть это будет нашей тайной.

– Я не хочу, чтобы он забирал меня от тебя, – плакала Махтаб.

– Знаю. Но если он заберет тебя, не волнуйся и помни, что ты не одна. Помни, что Бог всегда с тобой, какой бы одинокой ты себя ни чувствовала. Если тебе станет страшно, помолись. И знай, что я без тебя никогда не уеду. Никогда. Когда-нибудь мы с тобой обязательно выберемся отсюда.

Махтаб все еще была не готова идти в школу. Время шло. Муди, одетый в темно-голубой костюм в узкую полоску, явно нервничал: он может опоздать в клинику. Весь его вид говорил, что он уже на грани взрыва. В тот момент, когда Муди собирался выходить, девочка снова побежала в туалет. Муди бросился за ней и потащил ее к двери.

– Она больна, – крикнула я, – ты не можешь с ней так обращаться.

– Вот как раз и могу, – буркнул он.

– Позволь мне пойти с вами.

– Нет!

Он толкнул Махтаб так, что она закричала.

Я снова забыла о своей собственной безопасности, бросившись на Муди, готовая отчаянно защищать Махтаб от любого угрожающего ей удара. Я молниеносно схватила его за плечо, раздирая ногтями пиджак.

Муди оттолкнул Махтаб, схватил меня и, бросив на пол, начал бить. Он сжал мою голову ладонями и бил ею об пол.

Махтаб с криком побежала на кухню, ища Насерин. Муди на минуту повернулся, посмотрев ей вслед, а я воспользовалась этим моментом и вцепилась в его лицо ногтями. Какое-то время мы боролись на полу, пока он не одержал надо мною победу, ударив меня кулаком в висок.

На кухне никого не было, и Махтаб побежала в спальню Маммаля и Насерин.

– Помогите! Помогите! – звала я на помощь. Махтаб дергала дверь спальни, но она была заперта. Ни единого звука изнутри, никакой помощи.

Чувствуя в себе накопившиеся за восемь месяцев презрение и злобу, я поразила Муди силой сопротивления. Бросаясь на него, кусая, целясь ногтями в его глаза, пытаясь ударить в пах, я отвлекла его внимание от ребенка.

– Беги вниз, к Эссей! – крикнула я дочери. Махтаб, которая боялась за мою жизнь так же, как и за свою, не хотела оставлять меня одну наедине с обезумевшим отцом. Заливаясь слезами и крича, она в порыве беспомощности и отчаяния била его маленькими кулачками по спине, стараясь оторвать от меня. Он с силой ударил ее и отбросил в сторону.

– Беги к Эссей! – крикнула я еще раз. Отчаявшийся ребенок исчез наконец за дверью, а мы с Муди продолжали нашу борьбу не на жизнь, а на смерть.

Он укусил меня за плечо до крови. Я вскрикнула, вырвалась из его рук и ударила в бок. Но это лишь рассмешило его. Он снова ударил меня. Я упала на спину и почувствовала пронизывающую боль вдоль всего тела.

А Муди стоял надо мной, изрыгая проклятия, и бил, бил ногами, потом схватил меня за волосы и потащил по полу. Несколько прядей так и осталось у него в руках.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Я лежала на полу, задыхаясь от боли и слез, не в состоянии даже пошевелиться.

Вдруг он выбежал из комнаты. Тяжелая деревянная дверь громко хлопнула, а потом я услышала, как два раза повернулся ключ в замке. Муди помчался вниз. Спустя минуту до меня донесся отчаянный крик Махтаб. Затем наступила тишина.

Прошло немало времени, пока мне удалось сесть, еще больше – пока я встала. Тревога за Махтаб была сильнее моих физических страданий. И хотя при каждом движении меня пронизывала боль, я добралась до двери, через которую мне удалось расслышать, как Муди жаловался на меня Эссей, клялся убить меня. Эссей отвечала мягко и вежливо. Махтаб не было слышно.

Это продолжалось достаточно долго. Я еле сдерживала крик: страшно болела спина. Однако сейчас я не могла думать о себе. Разговор внизу постепенно затихал, и до меня уже не долетали даже отдельные персидские слова. Потом вдруг раздался голос Махтаб. Она снова кричала.

Я слышала этот крик, который доносился из квартиры Эссей в холл, а потом с улицы. Железная калитка захлопнулась глухо, как тюремные ворота.

Плечом я выбила дверь и ринулась к Маммалю и Насерин. В комнате никого не было. Я подошла к окну, выходящему на фасад дома. Я увидела Муди. Рукав его костюма, видимо, зашила Эссей. Она тоже была внизу. Муди крепко держал за руку вырывающуюся Махтаб, а свободной рукой раскладывал коляску Амира. Затем он посадил Махтаб в коляску и привязал за руки и за ноги.

В моей голове пронеслась ужасная мысль, что я уже никогда не увижу свою дочку. Я была уверена в этом. Я бросилась в нашу спальню, выхватила из шкафа фотоаппарат Муди и, вернувшись к окну, успела сделать снимок обоих, удалявшихся в сторону улицы Шариата. Махтаб кричала, но Муди был глух и нем.

Глазами полными слез я следила за ними, пока они не исчезли из виду. «Никогда больше я не увижу тебя, девочка моя», – повторила я про себя.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

К этому времени дверь кто-то снова закрыл, поэтому Эссей обращалась ко мне через вентиляцию в ванной. Она слышала мой плач, когда я смывала кровь.

– Да, – ответила я, – но я бы хотела с тобой поговорить.

Так невозможно было разговаривать, потому что пришлось бы кричать.

– Выйди на задний двор.

Я потащила свое измученное тело на балкон и увидела Эссей.

– Почему ты впустила Муди? – резко спросила я сквозь слезы. – Почему ты не защитила Махтаб?

– Они оба появились одновременно, – объяснила Эссей. – Махтаб спряталась под лестницей. Он нашел ее и внес в комнату.

Бедная Махтаб!

– Ты должна мне помочь, я тебя очень прошу, – обратилась я к Эссей. – Ведь Реза ушел на работу.

Я видела в глазах Эссей искреннее сострадание. Это ощущалось и в ее поведении. Но вместе с этим она была настоящей иранской женщиной.

– Мне действительно очень жаль, но мы ничего не можем сделать.

– Что с Махтаб? Где она?

– Я не знаю, куда он забрал ее.

В этот момент Мехди, малыш Эссей, расплакался.

– Мне нужно идти в дом, – сказала Эссей.

Я тоже вернулась в комнату. «Нужно позвонить в посольство», – подумала я. Почему я еще не позвонила туда? Если не застану Хелен или господина Винкопа на работе, у меня есть их домашние телефоны. Но как выбраться из комнаты?

Как загнанный в клетку зверь, я металась из угла в угол. Конкретного плана у меня не было. Я снова вышла на балкон и осмотрелась, но возможность прыгнуть вниз исключила, потому что тогда оказалась бы на заднем дворе Резы и Эссей, окруженном высокой стеной.

С одной стороны балкона находился узкий выступ шириной лишь в несколько сантиметров. Через окно нашей спальни я могла бы выйти и пройти по этому выступу на крышу соседнего двухэтажного дома, хотя это был бы рискованный шаг. Но что дальше? Будут ли открыты балконные двери в том доме? Будет ли кто-нибудь в нем? Поможет ли мне соседка? А вдруг она позвонит в полицию? А если я даже выберусь на свободу, то что будет с Махтаб?

Голова раскалывалась от боли.

И тут я вспомнила о внутреннем окне в ванной комнате. О нем Муди забыл. Закрытое занавеской, оно было почти незаметно.

Окно оказалось открытым, достаточно было только толкнуть. Я выглянула. Можно было бы проскользнуть через окно и выйти на лестничную площадку, но я не сумела бы справиться с тяжелой железной калиткой, которая всегда была закрыта. Я обратила внимание на ступеньки, ведущие с лестничной площадки вверх на крышу недалеко от комнат Маммаля и Насерин. Можно добраться туда и перебежать на крышу прилегающего дома. Но что дальше? Осмелилась ли бы какая-нибудь из соседок впустить в дом американскую беглянку и позволить ей выйти на улицу? Даже если бы это произошло, я бы осталась без Махтаб.