Бросив на Антонина убийственный взгляд, Малфой развернулся и очень медленно направился к двери. Затянутая в перчатку ладонь уже коснулась дверной ручки, но Люциус замер и после недолгой паузы произнёс:

— Ах да, кстати… — он повернулся к Долохову, — ещё одно уточнение… — и прорычал, впиваясь в жертву глазами.

С грацией дикого опасного хищника он стремительно преодолел разделяющее их пространство и одним сильным, точным ударом трости заставил стул с привязанным к нему заключённым опрокинуться. Когда затылок Антонина с отвратительным звуком стукнулся о каменный пол, и под ним начала растекаться тёмно-красная лужа, на лице Малфоя тоже появилась кривая ухмылка. Он шагнул вперёд и, нависнув над лежащим человеком, посмотрел в его застывшие от испуга глаза.

— Больше никогда твой грязный рот не запятнает имя моей женщины. Ты слова не произнесёшь ни о Нарциссе, ни о Гермионе.

С этими словами он наступил Долохову на горло. Надавив всем весом, Люциус дождался, пока под ногой раздался тихий хруст, а глаза пленника закатились под веки, и, удовлетворённо хмыкнув, вышел из камеры с чувством выполненного долга.

Насторожённый довольным видом Малфоя, Гарри тут же кинулся в комнату. Мгновенно оценив обстановку, он крикнул:

— Что ты натворил?

— Расслабься, Поттер. Он просто упал… Видимо, что-то не в порядке со стулом.

Люциус развернулся, заставив мантию взметнуться элегантным вихрем, и ушёл, помахивая тросточкой.

Суббота, вечер. Дом Гарри Поттера

— С ума сойти! Почему ты нам ничего не рассказала? Когда ты узнала? — радостно восклицала Джинни.

— Что-то около месяца. Почему я никому не призналась? Не знаю, Джинни… Всё казалось таким сложным… — Гермиона устало улыбнулась.

Подруги сидели на диване и болтали без умолку, а довольный Гарри любовался ими. После того как он с рук на руки сдал Долохова в госпиталь при Азкабане, ему наконец-то можно было идти домой. По пути он заскочил к Гермионе и забрал её в гости — выяснить некоторые моменты и пообщаться с Джинни.

— Чего я никогда не пойму — если ты знала, что беременна, как могла согласиться на план, предложенный Малфоем? — спросил он.

— Гарри, когда соглашалась, я ещё ни о чём не подозревала. Я узнала об этом позже.

— Почему не отменила, когда всё стало ясно? — продолжал допытываться друг.

Гермиона покачала головой.

— Честно? Не знаю, Гарри. Наверное, хотела отомстить… — на секунду она задумалась, а затем добавила: — Да, я хотела отомстить, Гарри. Мне это было необходимо… Понимаешь… Мой ребёнок никогда не узнает своего отца. Ты не представляешь, что я почувствовала, когда узнала, что беременна. Меня разрывали противоречия. С одной стороны, огромное счастье — ждать ребёнка. С другой стороны, ужасная боль — не иметь возможности поделиться этой радостью с Роном, его отцом…

— Понимаю, Гермиона, радость с привкусом горечи… И, вообще, хватит о грустном в такую приятную минуту, — перебила её Джинни, участливо поглаживая по плечу. — Надо думать о будущем. Особенно теперь — ведь в роду Уизли скоро будет пополнение. Рон был бы рад, я знаю это, — Джинни смахнула со щеки непрошеную слезу. — Кстати! Надо же сообщить маме, папе и мальчикам! Когда ты собираешься объявить радостную новость?

Гермиона улыбнулась сквозь слезы.

— Тебе никогда не хватает терпения, Джинни. Обещаю: на следующей неделе я сделаю официальное заявление.

Джинни от всей души обняла подругу и отправилась проверить спящего Джеймса. Воспользовавшись моментом, Гермиона поинтересовалась у Гарри:

— Как всё прошло с Долоховым?

— Гладко. Скрутили его без сучка и задоринки. Думаю, моя идея с маггловской системой GPS будет использоваться довольно часто, — его лицо озарила самодовольная улыбка.

— Да, это была прекрасная идея. Я бы даже сказала — блестящая… А где Долохов сейчас?

— В Азкабанском госпитале: с ним произошёл несчастный случай во время разговора с Малфоем, — Гарри поджал губы и замолчал.

Гермиона задумчиво посмотрела на друга.

— Ты знаешь… он ведь мог сделать со мной… что-то ужасное… этот Долохов… Я видела: он хотел… А у меня даже палочки не было, чтобы защититься. Я пыталась дизаппарировать, но ничего не получалось. И я так испугалась, Гарри… Было очень страшно — за малыша и за себя, — Гермиона судорожно вздохнула, на глаза невольно навернулись слёзы. — И представляешь, меня спас ребёнок! Мой маленький, храбрый кроха готов был изнутри взорвать Долохова всякий раз, когда тот пытался прикоснуться ко мне. Никогда раньше я не чувствовала ничего подобного, Гарри! Можешь себе представить? Вот что значит — стихийная магия, — Гермиона мягко погладила по животу.

Растроганный друг, положил ладонь поверх её руки.

— Храбрый парнишка. Весь в отца.

— А храбрая девчушка тебя не устроит, Гарри? — и Гермиона от всей души рассмеялась.

…Где твоё пламя всё ещё жжёт моё бедро,

И каждый оборот колёс мои ломает рёбра.

«Her Kind», Anne Sexton

Квартира Гермионы

В это воскресное утро «Ежедневный Пророк» и Гарри Поттер попали в квартиру Гермионы одновременно. У неё даже не осталось времени, чтобы дать сове, принёсшей газету, лакомство, потому что тут же из камина вывалился чрезвычайно взволнованный друг.

— Гермиона!

— Гарри?

Взъерошенный Поттер не смог сразу ответить: ему понадобилось отдышаться. Пока он приходил в себя, Гермиона открыла «Пророк» и замерла.

— Да… вот об этом… — выдохнул Гарри.

Гермиона не услышала его и даже не взглянула на заголовки. Её вниманием целиком и полностью завладела колдография Люциуса на первой странице газеты. Длинные волосы роскошными платиновыми прядями струились по плечам. Надменная, блистающая превосходством улыбка играла на чувственных губах. Идеальной формы брови в обычной для него манере пренебрежительно изогнуты. Застигнутая врасплох, Гермиона задумчиво провела самыми кончиками пальцев по чертам породистого лица и вздохнула. Последние сутки она отчаянно пыталась не думать о Люциусе Малфое, но хватило одного взгляда, чтобы все её старания пошли прахом…..

— Гермиона! Ты меня слышишь? — недоумённый возглас Гарри вернул её в реальность.

— Прости, Гарри… что?

Затем она увидела… это…

«Гермиона Уизли — недавно овдовевшая героиня Войны, беременна ребёнком Люциуса Малфоя! Правда или ложь?»

Гермиона прикусила губу и прочла ярко вспыхивающий заголовок ещё раз.

— Похоже, мне уже не придётся никому ничего объявлять… — пробормотала она.

Гарри сокрушённо забормотал:

— Ублюдок Долохов… Это всё его вина… Понятия не имею, как эта информация просочилась в газету… Но мы ещё можем исправить это… Организуем интервью и опровергнем…

Гермиона прервала его бессвязный лепет.

— Гарри, прекрати. Я не собираюсь никому ничего объяснять. Чего ради? Через какое-то время пресса всё равно потеряет интерес — с сенсациями всегда так бывает. Кроме того, у меня слишком долго была кристально чистая репутация. Видимо, пришла пора это исправить.

Удивительно, но Гермиона не чувствовала ярости. Она даже обыкновенной злости не чувствовала. Оцепенение и безучастность — вот то, что наиболее точно отражало её чувства. Всё происходило словно с кем-то другим. Не беспокоили сейчас бессмысленные спекуляции на её популярности, репутации и прочей подобной ерунде. Это было слишком мерзко, грязно и недостойно.

— Гарри, ты не мог бы сделать одолжение и поговорить с Молли? Пожалуйста! Постарайся объяснить ей ситуацию, — попросила Гермиона. — Хорошо?

— Конечно.

Гарри кивнул, успокоенный тем, что с подругой всё более-менее в порядке, и отправился в «Нору», исполнять просьбу.

«Бедный! Ему предстоит помучиться, объясняясь с многочисленными Уизли».

Оставшись одна, Гермиона кинула на изображение Малфоя ещё один взгляд, а затем заклинанием Редукто взорвала проклятую газету, превратив её в пепел.

Задумчиво наблюдая за серыми хлопьями, лениво кружащимися в воздухе, она вздохнула. Колдография Люциуса всколыхнула те чувства и эмоции, которых Гермиона изо всех сил старалась избегать. Она безошибочно распознала тоску по тянущей боли в сердце и острой, ноющей тяжести внизу живота.