Конечно, по некоторым вопросам их взгляды диаметрально не совпадали, тогда дискуссии носили довольно острый, возбуждённый характер. Но ведь Люциус был удивительно искусным манипулятором. Он всегда точно знал, когда спор грозит перерасти в склоку, и настала пора воспользоваться последним неотразимым аргументом. Который заключался в том, чтобы уложить Гермиону на любую горизонтальную поверхность, лишить одежды и погрузиться глубоко внутрь её. Это был чрезвычайно эффективный способ, и каждый раз он срабатывал лучше любого заклинания.

Гермиона улыбнулась и мечтательно вздохнула. К сожалению, с увеличением срока беременности воплощать в жизнь эти акробатические этюды становилось всё трудней и трудней, а потом и просто невозможно. Удивительно, но число аргументов Люциуса после этого тоже резко сократилось.

— Как странно, — протянула она тихонько.

Время от времени Малфой всё же вёл себя как властная, надменная, высокомерная, аристократическая задница. Тогда Гермионе на несколько дней приходилось «включать» холодность, не разговаривать с ним, а то и вовсе лишать секса. Спустя буквально пару сеансов такой комбинированной терапии она заметила, что Люциус начал внимательней обдумывать слова, прежде чем говорить их вслух.

Тем не менее, её привязанность превратила всё то, что раньше казалось недостатками, в достоинства. Гермиона полюбила его ухмылки и изогнутые брови, сухой, покровительственный юмор и язвительные замечания, тихие смешки и раздражённое фырканье. Она любила, как Люциус ворчал перед тем, как собирался подняться с постели, и звуки, которые издавал во время утреннего бритья. А сияние его глаз сразу после душа!.. Ох, эти глаза могли возбудить её в одну секунду!

Гермиона узнала, что Люциуса до сих пор мучили послевоенные кошмары. И научилась успокаивать его, когда он с громкими стонами просыпался среди ночи в холодном поту от собственных снов, а затем укладывала спать.

Было кристально ясно — она любила его. Их страстные ночи (а иногда и дни) дарили ей небывалые силы и стали новым источником энергии.

Оба не могли насытиться друг другом: стоило им только оказаться рядом, и взаимное желание бешено текло по венам. Каждый раз, когда Люциус входил в неё, заполнял собой, содрогался в оргазме глубоко внутри её тела, выкрикивал её имя в экстазе, Гермиона чувствовала слияние их магий, единение душ. В такие моменты она ощущала несокрушимую уверенность в том, что этот союз не зависел от их воли, желания или контроля. Такая им выпала судьба — они были обречены принадлежать друг другу.

И ничего важней этого не существовало! Хотя первые несколько недель после сближения и переезда в Мэнор были невыносимо трудны, но вместе они преодолели всё. Люциус помог ей выдержать! Его присутствие рядом остановило шепотки и слухи, заставило трусливых лжецов заползти обратно в тень. Он утешал Гермиону после того, как Гарри, встретив её в коридоре Министерства, даже не поздоровался. Успокаивал и вытирал ей слёзы после того, как Молли отправила гневное письмо, в котором требовала объяснений. Даже пытался придумать оправдание молчанию Джинни, правда безуспешно.

Затем, по прошествии трёх недель, всё стало налаживаться. По иронии судьбы перемены к лучшему начались с появления Драко.

«Это был первый раз, когда он принёс хорошие новости», — усмехнулась Гермиона, вспоминая, как всё произошло.

***

Когда воскресным утром взволнованный, взъерошенный и, честно говоря, очень похожий на сумасшедшего Драко ворвался в большой зал Мэнора, Гермиона застыла в ужасе. Ожидая вспышки ярости и отвращения, она уже пыталась обуздать поднимающееся раздражение, но Драко даже внимания на неё не обратил.

— Отец! — крикнул он, а затем заметил Гермиону. — Грейнджер! Грейнджер, быстрей! Где отец? Астория рожает! Мне срочно нужен наш семейный целитель! — и дрожащими пальцами сгрёб светлые локоны в горсть. — Ей больно, Грейнджер… Так должно быть?! Ей очень больно, а чёртова медиковедьма сказала, что это нормально! Надо чтобы туда срочно отправился наш целитель… И отец… Где он?!

На секунду Гермиона замерла словно в ступоре: Малфой-младший удивил её безмерно. Однако, после того как заметила его трясущиеся руки и лихорадочно блестевшие тревогой глаза, снова ожила.

— Не волнуйся, Драко, всё будет хорошо. При родах боль — обычное, вполне ожидаемое явление. Астория со всем справится, поверь.

— Сын, что случилось? — встревоженный голос объявил о прибытии Люциуса.

— Астория рожает. Я хочу, чтобы целитель Тибальд отправился туда. Пожалуйста, отец, я не доверяю этим чёртовым колдомедикам.

— Почему ты здесь, Драко? Астория, что, одна там осталась?

Люциус тут же быстро написал записку целителю и отправил с эльфом.

— Нет! Конечно, она не одна! Ринкли присматривает за ней, а ещё эта проклятая медиковедьма. Пойдём быстрей, пожалуйста!

— Да, да, минутку, сынок… Гермиона, — Малфой-старший развернулся, озабоченно вглядываясь в её лицо. — Ты в порядке? Может быть, хочешь пойти с нами?

— Я подожду здесь, Люциус. Не волнуйся, со мной всё будет хорошо. Удачи, Драко.

Люциус подошел к Гермионе и подарил ей долгий поцелуй. Драко при виде такого проявления любви, даже несмотря на своё полубезумное, встревоженное состояние души, лишь закатил глаза.

— Отец, пожалуйста, быстрей…

— Да, да.

И оба Малфоя поспешно отправились встречать нового наследника прославленной фамилии.

В этот же день, когда Гермиона читала в библиотеке, маленький эльф принёс ей конверт.

— Письмо для мисс Гермионы. Хорошее, приятное письмо для барышни, — сказал он и исчез.

Это была записка от Джинни, и у неё невольно задрожали пальцы. Она развернула послание и, затаив дыхание, прочла:

«Гермиона, мне плевать, что думают окружающие. Если тебе так необходимо быть с Малфоем, чёрт с ним, будь с Малфоем. Мне плевать. Ты по-прежнему моя подруга, моя сестра и крёстная моего сына. Тащи свою задницу к нам как можно скорей. Пожалуйста! Гарри будет вести себя хорошо, я обещаю.

Джинни».

И Гермиона действительно отправилась туда, как только смогла, и Гарри вёл себя как надо (согласно обещанию подруги). Хотя, для того чтобы вернуться к нормальному общению, ему и понадобилось некоторое время, но в конце концов Гарри справился с этим. Ведь они были очень близкими друзьями и много чего пережили вместе. К счастью, обычно дружба такого рода оказывается сильней возникающих разногласий. Они поговорили, Гермиона попыталась объяснить свои мотивы, а друзья постарались её понять.

Остальные Уизли по-прежнему избегали прямого общения до тех пор, пока Джинни не пришло время рожать Альбуса. Гермиона отправилась в Святого Мунго с ней и с Гарри, и именно там Артур и семейство Уизли нашли её, когда завалились всей кучей в палату. Увидев её сидящей на краешке кровати Джинни с уже довольно большим животом, в котором находилась дочь Рона, они отбросили все свои недопонимания. Гермиона была одной из них и носила в себе ещё одного Уизли. Они просто не смогли отказаться от неё. Только Молли осталась по-прежнему неумолима, из последних сил цепляясь за праведное негодование. Возможно, ей просто было нужно немного больше времени…

***

Тут у Гермионы сбилось дыхание. Сильный, глубокий и болезненный спазм в нижней части живота и внезапная влага, пролившаяся между бёдер, отвлекли её от воспоминаний. Она настолько погрузилась в собственные мысли, что совсем позабыла про схватки. Но сейчас её довольно грубо вернули в реальность: отошли воды и спазмы вернулись, став ещё сильней и мучительней. Сначала Гермиона ещё пыталась считать время схваток и промежутков между ними, как её учила медиковедьма, но вскоре боль стала практически невыносимой, и она нетерпеливо тряхнула будущего мужа за плечо. Тот открыл глаза, и ей удалось выдавить между судорожными вздохами:

— Люциус, пора…

Серые глаза сверкнули беспокойством, и он рывком уселся на кровати.

— Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Уверена, что хочешь отправиться в Святого Мунго? — спросил он осипшим после сна, хрипловатым голосом. — Все женщины семейства Малфой рожали здесь, в Мэноре, в собственных постелях. Ты точно собираешься ехать в больницу?