За едой невольные союзники обсудили свои действия в случае нападения и сошлись на абсолютно простом плане: обезоружить и обездвижить мерзавцев, а затем послать сообщение аврорам. Лёгкое беспокойство у Малфоя вызывала реакция Гарри Поттера на их самодеятельность, но Гермиона заверила его, что, несомненно, сможет договориться с другом и оправдать их поступки. Было решено, что отныне Люциус должен находиться в непосредственной близости от Гермионы, чтобы успеть своевременно отреагировать в случае нападения.

После того как были решены основные моменты, разговор приобрёл более отвлечённый характер, и, конечно, Гермиона воспользовалась первой же возможностью прояснить давно интересующую её тему.

— Мне кажется, что за последние годы у вас коренным образом поменялись приоритеты, мистер Малфой. Вы оплачиваете работу домовых эльфов, сотрудничаете с Гарри Поттером, даже обедаете со мной, хотя вы — чистокровный маг, а я — магглорождённая ведьма. В чём причина таких перемен? Что случилось, мистер Малфой?

Стоило ей задать свои вопросы, как она тут же обеспокоенно вскинула на Люциуса взгляд. Хозяин мысленно усмехнулся, потому что маленькая ведьма наверняка озаботилась: не перешла ли она границы дозволенного?

— Знаете, миссис Уизли, я не изменился. Я, если можно так сказать, отстранился, — спокойно объяснил Малфой. — За свою жизнь я дважды был настолько глуп, что выбрал одну из противоборствующих сторон, мало того, заставил жену и сына выбирать вместе со мной. Мои предрассудки разрушили любимую семью, лишили жены и усложнили отношения с сыном. Я решил никогда больше не допускать подобных ошибок, поэтому не отношусь ни к одной стороне. Я ни за, ни против, миссис Уизли, и принадлежу только себе. Семь лет назад, в конце войны, я понял: всё, что раньше имело для меня значение: власть, чистота крови, черные, белые, зеленые, красные — полная и абсолютная чушь. Единственное, что на самом деле имеет значение — моя семья и моё имя. Я — Малфой, и я на своей собственной стороне. Я делал и буду делать то, что принесёт пользу мне и тем, кто мне небезразличен, и уничтожу любого, кто посмеет прикоснуться или причинить вред дорогим мне людям, независимо от того, к какой стороне они относятся.

Тут Люциус с неподдельным интересом посмотрел на гостью.

— А как насчёт вас, миссис Уизли? Неужели вы до сих пор застряли в вашем детском простодушии? Всё ещё верите, что мир поделён на белое и чёрное, правильное и неправильное? До сих пор не признаёте оттенков и смешений в мире и обществе, даже после того, как узнали правду о Северусе и Дамблдоре? Или, возможно, вы наконец-то поняли, что всю свою жизнь каждый из нас будет вынужден выбирать лишь меньшее зло. М-м?

Малфой пристально наблюдал за Гермионой: казалось, такие откровения ошеломили её.

— Во мне ничего не осталось от ребёнка, мистер Малфой, и я уже давно отбросила юношеский максимализм, пройдя через многое во время войны и после. Вы правы: жизнь непроста, и в ней всё перемешано. Хорошее и плохое, добро и зло переплетены так тесно, что их иногда трудно отличить друг от друга. Но я твёрдо убеждена, что существуют основные принципы, правила и взгляды на жизнь, которым должны следовать все люди, даже если это приносит пользу не конкретно им, а человечеству в целом.

К концу её речи Люциус уже не мог сдержать улыбки, настолько хороша была взволнованная ведьма, когда страстно отстаивала свои убеждения.

— Браво, миссис Уизли, гриффиндорцы всегда остаются гриффиндорцами… Впрочем достаточно дискуссий, я хотел бы показать книги, которые, как мне кажется, будут полезны в вашей работе над «Сказками барда Бидля». Интересно ли вам моё предложение, миссис Уизли?

Люциус встал и снова предложил Гермионе руку. На этот раз она без стеснения приняла его джентльменский жест, и пара степенно проследовала в библиотеку.

Оказавшись там, хозяин широким жестом обвёл комнату и негромко, мягко, почти нараспев, пробормотал:

— Я здесь всё привёл в порядок, а книги, которые могут понадобиться вам при переводе, составил на этих полках. Пожалуйста, миссис Уизли, взгляните.

Гермиона восхищённо выдохнула и тут же направилась к стеллажам, а Малфой неторопливо последовал за гостьей. Он с удовольствием наблюдал, как её розовые губы благоговейно шепчут названия редких фолиантов, а тонкие пальцы ласкающими движениями касаются корешков книг. Разумеется, вскоре этого Люциусу было уже мало, и его блуждающий взор неспешно прошёлся по очертаниям изящного профиля и мягким изгибам плеч.

Он желал прикоснуться к ней, почувствовать её запах. Эта потребность мучила его так сильно, что Люциус Малфой больше не мог и не хотел бороться с собой. Он просто подошел ближе, глубоко вдохнул и утонул в аромате жасмина с нотками ванили и белых роз. Один упрямый локон, выбившийся из причёски и спадавший на шею, привлек его внимание, и Люциус, сначала осторожно и почти невесомо коснувшись, затем дерзко пропустил его между пальцами.

Малфой почувствовал, как Гермиона замерла под его прикосновениями. Между их телами было всего несколько дюймов, он почти касался грудью её спины. Плавным движением придвинувшись ещё ближе, он рвано выдохнул и заметил, что пальцы её вцепились в книжную полку, побелев от напряжения. Он протянул руку и медленно провёл ладонью, начиная от кончиков тонких пальцев, по тыльной стороне изящной кисти, хрупкому запястью, острому локотку, поднялся к плечу и затем легко дотронулся до ключицы.

Гермиона задрожала, но Люциуса это не остановило, а скорей даже подтолкнуло к дальнейшим действиям. Подушечками пальцев он нежными ласкающими движениями очертил линию шеи и подбородка, коснулся щеки, а потом отважился на совсем уж решительный шаг: легко прижал Гермиону к себе, давая ей возможность почувствовать биение его сердца, жар возбуждённого тела, силу обнимавших рук. Малфою показалось, что ведьма вовсе прекратила дышать.

В течение нескольких секунд Люциус безмятежно наслаждался этой долгожданной близостью и отсутствием какого-либо сопротивления, но очень скоро гостья отмерла, шевельнулась, и он, к огромному своему огорчению, вынужден был отпустить её.

Малфой медленно отстранился, и Гермиона повернулась к нему, тяжело и неровно дыша. Щёки её пылали румянцем, а нежные маленькие губки очаровательно покраснели и припухли от того, что она нервно прикусывала их.

«Какие соблазнительные», — подумал Люциус.

— Итак, миссис Уизли, что вы думаете? — спросил он, изображая безразличие.

Наступило недолгое молчание. Малфой ясно видел, что Гермиону разрывают противоречия. Ей, видимо, трудно было определиться с тем, как действовать дальше. Однако после минутного раздумья она ответила так спокойно, как только смогла.

— В вашей коллекции много интересных, редких книг, мистер Малфой.

— Вас что-то заинтересовало, миссис Уизли? Если так, то двери библиотеки открыты в любое время, а мои эльфы в полном вашем распоряжении, — сказал Люциус, шагнув к ней.

Невольно испугавшись его наступления, Гермиона поспешно начала отходить к двери.

— Я подумаю об этом, мистер Малфой… Ой, уже так поздно… Мне действительно нужно идти… Благодарю вас за очень приятный вечер…

И гостья стремительно ретировалась. Люциус задумчивым взглядом проследил её манёвр, медленно вздохнул всей грудью и дизаппарировал прочь из поместья.

Минуту спустя он появился в семейном склепе Малфоев, рухнул на колени перед могилой Нарциссы и тихо застонал:

— Цисси, Цисси… Что я делаю? Ты простишь меня, Цисси? Прости меня… Прости…

Четверг, 28 Июля

Малфой-Мэнор

Гермиона стояла посреди библиотеки Малфой-мэнора, ясно понимая, что у неё нет ни малейшей причины находиться здесь. Приближалась полночь, и она сама не знала, о чём думала, когда решила появиться в усадьбе в столь поздний час. Честно говоря, настолько невыносимо стало в своём пустом и холодном доме, что она просто шагнула в камин, старательно отгоняя мысли о возможных последствиях.