Как раз в тот момент, когда мы начали снижаться, появилась Евангелина, посвежевшая и невозможно горячая. После приземления я подарил ей извиняющуюся улыбку.

– Мне и Таю придется сойти здесь, но капитан доставит тебя в Нью-Йорк.

– Спасибо. Это очень мило. Не знаю, что буду делать без тебя, – сказала девушка подарив мне поцелуй в губы.

– Ты всегда можешь думать обо мне, развлекаясь с собой, – предложил я.

– Вот это прекрасная мысль.

– Не забудь записать для меня видео.

– Хотя, – Евангелина прижала палец к подбородку, – если немного подумать, я подожду. Не хочу кончать без тебя и твоего невероятного члена.

– Не забудь еще мой виртуозный язык, – добавил я.

– Боже ты мой, – проворчал Тай, забрасывая одну из моих сумок себе на плечо, прежде чем проскользнуть мимо нас к выходу из самолета, ожидая пока откроют дверь.

Игнорируя его, я привлек Евангелину к себе для долгого чувственного поцелуя, прихватив ее за задницу. Когда дверь самолета открылась, я последовал за Таем вниз по ступенькам в холодный февральский воздух и помахал напоследок девушке, пока дверь не захлопнулась, встав на место.

У взлетной полосы нас дожидалась машина с водителем. Закинув сумки в багажник, мы сели внутрь, чтобы отправиться в получасовую поездку из аэропорта в город. Пока я просматривал рабочую почту, время пролетело незаметно. Какой-то частью сознания я не мог избавиться от растущих опасений насчет того дела, из-за которого меня позвал папа. Они ощущались как зловещая туча неуверенности, охватившая меня, хотя у меня не было оснований предполагать, что может произойти что-то неприятное.

Когда мы прибыли в отель Джефферсон, я сделал глубокий вдох. Отец обожал Джефферсон из-за своей любви к историческим деталям. Если ему нужно было остановиться в городе, то он всегда выбирал это место. Оно исполняло роль его частной штаб-квартиры до тех пор, пока не придется пускаться в путь по стране.

У лифтов нас встретил один из его сотрудников. У отца было столько миньонов, бегающих вокруг, что я даже не пытался запомнить их имена. Я всегда изображал узнавание, пожимая им руки. Быстрое «Привет, мужик, как дела?» надолго производило впечатление. Конечно, если это была сотрудница, я старался избегать в разговоре «милых» и «дорогих», чтобы не звучать по-сексистски.

Быстро поднявшись наверх, мы вошли в пентхаус и прошли в столовую. Мой отец сидел во главе стола, окруженный тремя ближайшими советниками. Если его изберут президентом, уверен, они будут так же сидеть в его кабинете. Отец встал с места.

– Рад видеть тебя, сын.

– Я тоже рад тебя видеть, папа.

И я не пытался пустить дым ему в задницу, это была истинная правда. Так как мои родители были богаты, я рос не так как другие дети в моей школе. И пусть моей маме помогала няня, но именно она вырастила нас. Если отец станет президентом, то мама станет кем-то средним между Джеки Кеннеди и Лорой Буш. У нее голубая кровь, но сама она очень приземленный человек.

Что же до отца, то он такой папочка из сериала. Он никогда не был одним из тех политиков, которые просто сдавали сперму для того, чтобы иметь удобную семью, которой можно было бы покрасоваться на избирательных постерах. Я, черт возьми, восхищался им.

Однажды, я надеялся стать хотя бы вполовину таким, как он. Сейчас это было не так, и в свои двадцать семь лет не мог представить, когда же начнется эта метаморфоза. В конце концов, папа стал отцом только в тридцать, так что у меня еще было время подурачиться... во всех смыслах.

Коротко обнявшись, он указал мне на место рядом с ним. Я сел, кивнув остальным сотрудникам. Единственным, кого я знал в лицо, был управляющий кампанией отца, Берни Джордж.

– Добрый день, джентльмены.

– Добрый день, Баррет. Рад, что ты смог приехать, – сказал Берни.

– Держишь его в узде? – я ткнул пальцем в отца.

– Это тяжелая работа, но кто-то должен ее делать, – Берни усмехнулся.

– Не стоит нагнетать атмосферу, – после небольшой паузы я сказал. – Что произошло настолько важное, что ты развернул самолет?

– Насколько ты знаешь, мои победы в Нью-Гемпшире и Айове не были такими единодушными, как нам бы хотелось.

– Эй, ты же выиграл, верно? Это же самое главное, особенно, если учесть исторически признанный факт, что победитель в Нью-Гемпшире, как правило, получает избрание от партии.

– Да, это важно, но это так же значит, что Супервторник (примеч. – вторник в начале февраля или марта в год президентских выборов, когда в большинстве штатов проходят предварительные выборы) через две недели, и нам нужно найти способ обогнать оппонентов, если я хочу быть выбранным от партии, – расстегнув пиджак, отец откинулся в кресле. – Мы решили, что лучшим способом будет нанять консалтинговую фирму, чтобы помочь нам с имиджем.

– Но пока ты был в Сенате, ты всегда поднимал их на смех.

Мрачное выражение на его лице подсказало мне, насколько отец серьезен.

– Так как я никогда не сталкивался с победой с таким маленьким преимуществом, то решил пересмотреть свое мнение.

– Говоришь как настоящий политик.

– После небольшого исследования они выделили одну область в моей личной жизни, которая отчаянно нуждается в переменах.

– И что же это?

– Ты.

– Я?! – мои брови взлетели вверх. – Что, черт возьми, они нашли такого ужасного?

– Твой разгульный образ жизни.

– Ой, да ладно! Я не какой-то раздолбай.

Взгляд отца скользнул с меня на его лучшего политического друга Томаса Дженкинса. Получив кивок от отца, Томас открыл бумажный конверт, лежащий перед ним.

– Имиджевые консультанты провели опрос среди избирателей в штатах с наибольшим количеством голосов коллегии выборщиков. Они нашли тот факт, что ты не женат и не состоишь в отношениях с женщиной или с мужчиной, нежелательным. Добавь к этому то, что ты общаешься с группой молодых людей, которых считают испорченными детками с трастовыми фондами, что заставляет тебя и твоего отца терять связь с основными голосами.

Я выскочил из кресла, как черт из табакерки, и ткнул пальцем в сторону Томаса.

– Я не какой-то там обеспеченный недоумок, порхающий от вечеринки к вечеринке! Я пашу по пятьдесят часов в неделю, если не больше! Я все отдаю компании, – я в гневе вскинул руки. – А они сказали этим голосам, что у меня степень по бизнесу?

Томас покачал головой.

– Они не ассоциируют себя с твоими профессиональными достижениями, Баррет. Для них ты – все, что они могут прочитать в разделе сплетен, но больше всего, все, что они могут увидеть в интернете.

Я мысленно застонал. Я прекрасно представлял, что там можно увидеть, и конечно это не шло на пользу кампании отца. С 2013 года СМИ пришлось по душе называть меня «Голым Каллаганом» после того, как меня опознали на некоторых фотографиях, сделанных во время скандальной поездки принца Гарри в Вегас. В то время казалось совершенно нормальным играть в бильярд на раздевание со стайкой красоток и парнем, который был пятым в очереди на британский престол. Конечно, щедрые потоки алкоголя спровоцировали на выходки, замутили суждения и заставили нас забыть о такой возможности, что какой-то придурок сделает фотографии на свой телефон и выложит их в сеть.

Принцу, конечно, хватило мозгов прикрыть свои королевские «регалии» на фотографиях, в то время как мое «хозяйство» развевалось по ветру. Что собственно и дало прессе возможность придумать еще одно прозвище на мой счет. Я стал «Голым Каллаганом» или «Голым Медведем», очевидно потому, что член у меня был размером с медвежий. Хотя, если честно, «Голый Каллаган» мне понравилось больше.

Когда речь шла о семье моего отца, Торн представал в рассказах героем войны, Кэролайн – будущей дебютанткой с безупречной репутацией, а я – бездушным потаскуном. И хотя мне неприятно было это признавать, я понимал правила большой игры и потому осознавал свою ответственность перед кампанией. Мне чертовски не хотелось быть вечной проблемой отца. У меня был маленький пунктик, что я должен всем нравится, отчасти поэтому я всегда был готов двинуть на вечеринку и отключить голову. Людям обычно нравился беспечный подвыпивший Баррет. Ну, возможно, он нравился только людям моего круга, но точно не отцовскому окружению и американцам в целом.

– Ладно, – раздраженно зарычав, я откинулся в своем кресле. – Что бы там не нужно было сделать для улучшения моего имиджа, я это сделаю.

– Сделаешь? – спросил отец.

– Я обещал тебе, когда ты впервые рассказал нам о своих планах, что сделаю все, чтобы тебя избрали. Возможно, это значит не так много, но я человек слова.

– Я рад слышать это, сын, потому что то, о чем я собираюсь попросить тебя – довольно необычно.

– Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я пошел волонтером в лепрозорий? – шутливо предположил я.

– Я хочу, чтобы ты объявил о помолвке.

– Хорошая попытка, папа, – хрюкнул я. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Я хочу, чтобы ты объявил о помолвке, – медленно выговаривая, отец осторожно повторил.

– Да, я и в первый раз услышал.

– Тогда, почему ты переспрашиваешь?

– Прости за очевидность, но сама идея о том, что ты просишь меня объявить о помолвке ради твоей кампании, немного абсурдна, чтобы в нее поверить.

– Нет, Баррет, я еще никогда не был так серьезен.

– Боже, – пробормотал я, закрывая лицо руками.

– Я знаю, это звучит слишком...

На моих губах застыла маниакальная улыбка.

– Слишком? Я бы сказал, что это сраное преуменьшение года.

– Я никогда не говорил, что то, о чем я собираюсь просить тебя, будет легким.

– Неужели нельзя просто вплотную заняться волонтерскими обязанностями, чтобы изменить мой имидж? Например, благотворительность или что-нибудь такое?

– Восприятие тебя могут изменить только принятые обязательства, – мой отец скупо улыбнулся. – Пришло время вырасти в их глазах. И это можно сделать, показав им, что ты повзрослел и оставил позади свое фривольное прошлое. Брак – это естественный этап.