Он одарил меня искренней, признательной улыбкой.

— Спасибо. Но мне было пять.

— И это сподвигло тебя посвятить жизнь защите видов.

Он рассмеялся.

— Все было не так драматично, но что-то вроде этого.

Я поцеловал его в щеку.

— Но если ты все-таки найдешь свою бабочку, то что будешь делать?

— Сфотографирую ее, сниму на видео, опишу. — Он сделал глубокий вдох. — И сделаю пару звонков.

— Что, существует какая-то Лига Справедливости Бабочек, которая вышлет охрану? — пошутил я.

Он ухмыльнулся.

— Существует. Ты видишь ее члена перед собой. Неужели я обнаружил скрытого ботаника, знакомого с Лигой?

Я хохотнул.

— Ты еще многого обо мне не знаешь.

Он снова хмыкнул.

— Я никогда не уклоняюсь от вызова. — Он провел пальцем по экрану айпада. — Однако, если не возражаешь, я изучу твои скрытые стороны позже. Сейчас у меня много работы по линии ЛСБ.

— ЛСБ?

Он закатил глаза.

— Лиги Справедливости Бабочек.

Я рассмеялся и позволил ему заняться своими делами, а сам принялся делать фотографии и собирать образцы почвы. Сегодня он закончил свое обследование быстрее. Он по-прежнему работал методично и обстоятельно, но дополнительная информация усилила его рвение и дала ему новый толчок. Тем острее было его разочарование, когда он опять ничего не нашел.

До обеда он успел проанализировать три участка, сосредоточившись на местах с предпочтительным типом почвы, и вернулся с пустыми руками.

Он был не в очень-то хорошем настроении, когда я предложил ему пообедать. Он откусил от яблока и нахмурился, жуя его.

— Я нашел голубянок и капустниц, так что Элтемская медянка тоже может обитать здесь.

Я знал, что никакие мои слова не улучшат ему настроение и потому просто слушал.

— Профессор Тиллман потратил на ее поиски свои лучшие годы. И знаешь, что? Я не думаю, что готов повторить его путь. Понимаю, что ключ ко успеху — это терпение, и было глупо рассчитывать найти ее за неделю.

— Ты добился большого прогресса.

Он откусил еще кусок яблока, прожевал и проглотил его.

— И теперь мне придется проводить все выходные следующих пятидесяти лет, обыскивая все национальные парки штата.

Я пожал плечами.

— Да.

Он хотел было ответить, но вместо этого глубоко вздохнул, и его плечи поникли.

— Полагаю, что так.

— Знаешь, это может быть не так уж и плохо. Ты уедешь обратно в Викторию, но, когда сможешь, будешь возвращаться сюда. Я не против видеться с тобой на выходных.

Лоусон открыл рот, но тут же закрыл.

— Не хочу пока думать об этом.

— О том, чтобы продолжать со мной видеться?

Он медленно покачал головой.

— Нет. О том, чтобы перестать с тобой видеться.

Я шагнул к нему и дотронулся до его лица.

— Я тоже не хочу думать об этом, но наше время истекает, Лоусон. — Я нежно поцеловал его. — Когда ты уезжаешь?

— Через три дня.

Я вздохнул, закрыл глаза и прижался к его лбу своим лбом.

Три дня.

— Это какое-то безумие, да? — спросил я. — Я знаю тебя всего несколько дней.

— Шесть. Считая сегодняшний. — Его голубые глаза встретились с моими. — Это не безумие. Безумие — это состояние разума, которое препятствует нормальному восприятию и/или поведению.

Я хмыкнул на его научный ответ, но он отодвинулся, чтобы заглянуть мне лицо, и пожал плечами.

— Джек, я воспринимаю тебя и свое поведение в твоем обществе с полным ментальным согласием. — Его щеки порозовели. — Да, Эйнштейн называл безумием точное повторение одного и того же действий в надежде на изменения. — Он прикусил губу и рассмеялся — видимо, над собой. — Но мне они не нужны. Я бы не стал менять ни единого мгновения.

Я прильнул к его губам, теперь крепче. Этот поцелуй не вел ни к чему большему. Просто мне было необходимо поцеловать его прямо сейчас. Он только что признался в своих чувствах ко мне, сделав это в своем уникальном, неповторимом стиле. Дав медицинское определение безумия и процитировав Эйнштейна.

Приласкав его щеку поцелуем бабочки, я прошептал:

— Я бы тоже не стал ничего менять. Кроме всей этой темы с отъездом.

— Да, кроме нее.

***

Мы поехали еще дальше на север, углубляясь в национальный парк, где дорога превращалась в тропу, по которой можно было проехать только на полноприводной машине. Лес здесь рос намного плотнее, кроны деревьев были высокими, а подлесок — густым, что затрудняло анализ возможной активности.

Но это не остановило его. Сомневаюсь, что его вообще могло что-то остановить. Он снова занялся своими исследованиями, а я — своими, хотя периодически слышал, как он насвистывает или бормочет что-то себе под нос, поэтому я все время знал, где он находится.

Но муравьев Notoncus, а следовательно, и Элтемскую медянку, он не нашел.

Как и в том месте, куда мы поехали дальше.

С юга небо начало затягивать неприятными тучами. Лоусон сложил оборудование в багажник и, стянув бейсболку, вытер со лба пот.

— Влажность повышается.

Я показал на небо.

— На юге собираются тучи.

— Это плохо?

— Обычно так бывает перед грозой.

Он глотнул воды из бутылки и застонал.

— Пожалуйста, пусть пойдет дождь. Здесь так жарко и сухо. Никогда не думал, что буду скучать по мельбурнской погоде. У вас она не меняется, а у нас за день сменилось бы уже три сезона: арктический южный, пустынный западный и муссонный дождь. Здесь же старая добрая жара и засуха.

Я потянулся, чувствуя, как по спине катится пот.

— Сегодня отличный летний денек. — Сказать по правде, он был чудовищно жарким и сухим, словно чипсы.

Лоусон закатил глаза:

— Какое твое любимое время года?

— Все.

— Нельзя любить все.

— Но это так. Летом я люблю зиму. Зимой люблю лето.

Лоусон рассмеялся и бросил в меня свою бутылку с водой. Я с легкостью поймал ее и осушил до конца.

— Нам лучше поехать назад. Если начнется ливень, на дороге будет можно увязнуть.

Он неохотно кивнул.

— Я поведу, — заявил я, пока он пристегивал Розмари. — Хочу показать тебе кое-что. Отсюда недалеко.

Я поехал севернее по тропе и сквозь ветки, царапающие «дефендер», выехал к закрытым воротам.

— Это частная собственность? — спросил Лоусон.

— Нет. Это все земли парка, но мы ограничили доступ. Они не заперты на замок, но держат случайных людей на расстоянии. Плюс, большинство тех, кто использует эту дорогу, направляются в Бридпорт. Они не останавливаются здесь. — Я вышел и открыл ворота, подперев их, чтобы они не закрылись. Затем запрыгнул в машину, проехал сквозь них и направился дальше.

— Их разве не нужно закрыть? — спросил Лоусон, оглянувшись. — Согласно практическим правилам поведения в сельской местности, следует оставлять ворота закрытыми.

Я усмехнулся.

— Знаю, но мы ненадолго.

Я проехал еще метров сто, что из-за извилистой и ухабистой дороги заняло больше времени, чем мне бы хотелось. Заехав настолько далеко, насколько позволила тропа, я остановил машину и отстегнулся.

— Отсюда пойдем пешком. Это недалеко, но нам лучше поторопиться.

Лоусон явно испытывал любопытство, но еще был насторожен.

— Мне стоит начать беспокоиться? Может, мое первое впечатление о тебе, как о серийном убийце, было, в конце концов, обоснованным.

Я рассмеялся, открыл заднюю дверцу и, отстегнув Розмари, указал вперед.

— Сюда.

Когда мы сделали всего с десяток шагов под щебетание птиц, он спросил:

— Далеко нам идти?

— Уже почти все. Видишь вон ту поляну? — Когда мы дошли до нее, я заметил, что небо существенно потемнело. — Так, нам надо поторопиться. Сюда.

Я повернул направо, где на границе с деревьями сформировался небольшой овражек. Я спрыгнул в него, повернулся спиной к деревьям и взял Розмари за ошейник.

— Почему ты остановился? — прошептал Лоусон.

— Посмотри туда, за овраг. — Я кивнул вперед. — И прислушайся.