Столь мало жить, столь многому учиться;

Столь тяжек опыт, столь приносит бед!

Блаженство, прочь летящее, как птица, –

Сие любовь, глаголет сердцевед;

И нам чинит она толикий вред,

Что, если снисхожу к ея проказам,

Не знаю, спит иль бодрствует мой разум.

Пускай любви не ведал я на деле,

И мзды не видел за сердечный труд –

Но в книгах часто читывал доселе,

Кольми чудес любовных и причуд!

Господствует любовь и там, и тут,

И данников своих нещадно бьёт –

Избави, Боже, от таких господ.

Читаю всякий день, из года в год,

Забавы ради, либо для науки:

Полезное пристрастие; и вот,

Недавно я раскрыл попавший в руки

Старинный том – и, верьте, не от скуки:

Прочесть о многом негде, право, кроме

Как в эдаком почтенном старом томе.

Зане со старых вспаханных полей

Мы с новым возвратимся урожаем;

А чтеньем книг старинных, ей-же-ей,

Мы новые познанья умножаем...

Но к делу: время шло, и дорожа им,

Я всё читал, надеясь до заката

Закончить изучение трактата.

Заглавье книги, коей поглощён

Я оказался не потехи ради,

Гласило: "Туллий. Сципионов сон";

А речь велась о небесах и аде,

Потусторонних каре и награде –

В семи пространных главах, коих суть

Вам излагаю, сократив чуть-чуть.

Сперва реклось, как прибыл Сципион

Во Африку, и встретил там царя

Союзного; как радовался он,

Учтиво с Массиниссой говоря.

И опочил, когда зажглась заря;

И к Сципиону-внуку при луне

Дед, Африканец, низошёл во сне.

Засим реклось, как из надзвездной сферы

Тот показал потомку Карфаген;

И наказал во всём держаться меры,

И молвил: всякий, глуп иль вразумлен,

Кто себялюбию не сдался в плен,

Пребудет во счастливых кущах рая,

Блаженство бесконечное вкушая.

И внук спросил: в иные ли селенья

Уходим, отрешившись бренных тел?

И Африканец молвил: "– Вне сомненья",

И пояснил, что наш земной удел –

Кончины ждать; и лишь от наших дел

Зависит: быстро ль, медленно ль взойти

На небеса по горнему пути.

"– Гляди, – промолвил, – сколь земля мала;

И небо сколь огромно, посмотри,

В котором сфера сферу обняла,

Одна другую заключа внутри;

И эти сферы, коих трижды три, –

Источник дивных музыкальных нот,

Что в мир земной гармонию несёт".

Засим он рек: скитаясь в мире сиром,

Где человек злосчастнее скота,

Годится ль этим восторгаться миром?

Засим сказал: в грядущие лета

Свои первоначальные места

Займут светила – и погибнет, рек,

Всё, что земной содеял человек.

Воскликнул Сципион: "– Скажи теперь,

Какой тропой идти к блаженным высям?"

И молвил дед: "– В бессмертие поверь;

И коль пребудешь прям и независим,

И чужд повадкам волчьим либо лисьим –

Всенепременно вступишь, добрый муж,

В блаженную обитель чистых душ.

А воплощенья похоти и злобы,

Земную осквернявшие юдоль,

Всегда вокруг земли роятся, чтобы

Восчувствовать чистилищную боль;

И тягостно влачатся ввысь, доколь

Простится им любой минувший грех,

И небеса отверзнутся для всех".

День отблистал, и ниспустилась ночь,

Велящая заканчивать работу;

Впотьмах я отодвинул книгу прочь,

И вящую восчувствовал дремоту –

Увы, не умудрившись ни на йоту:

О чём читал, о том давно уведал,

А что искал, того мне Туллий не дал.

Усталый духом, рухнул я на ложе;

И после утомительного дня

Покой пришёл, и сон явился тоже,

И сновиденья увлекли меня;

И теми же доспехами звеня,

Что перед взором внука возблестели,

Встал Африканец близ моей постели.

Охотник утомлённый ляжет спать –

И до рассвета вновь уходит в лес;

Кожевник спящий кожу мнёт опять;

Судье приснится прибыльный процесс,

Солдату – враг с копьём наперевес;

Гуляке – бочка, полная вина;

Влюблённому... Влюблённым не до сна.

Не знаю, в том ли дело, что герою

При свете дня был отдан мой досуг,

Но Сципион пришёл ночной порою,

И молвил: "– Ты читал прилежно, друг,

Сей древний том, видавший столько рук, –

Ещё Макробий брал отсель цитаты,–

И за труды заслуживаешь платы!"

О Киферея! К ласковой богине,

Дарующей сердцам любовный пыл,

К пославшей этот сон – взываю ныне:

О ты, в полночной россыпи светил

Ярчайшая! Придай поэту сил,

Дабы явить читателю вполне

Всё то, что мне привиделось во сне!

Сей Африканец воспарил со мной

До врат высоких некоего парка,

Замшелой обнесённого стеной;

Врата двустворные венчала арка,

Там крупно были писаны и ярко

Стихов разноречивых два столбца;

Вот суть их, от начала до конца:

"Войдите, чтобы счастье увидать,

Изведать радость без конца и края;

Войдите, и вкусите благодать

В стране, где вечно длится свежесть мая,

Где нежность обитает неземная.

Ликуй, читающий, отринь печали,

Входи! Пристало медлить здесь едва ли!"

"Войдите же! – столбец соседний рек. –

Вошедших будет сечь нещадный хлыст!

В пределах этих горестных вовек

На древе не росли ни плод, ни лист.

Ручей, текущий семо, столь нечист,

Что гибнут в мутных водах даже рыбы.

О, только бегством вы спастись могли бы!"

Напечатленны были на вратах

Стихи сии златой и чёрной краской.

Один столбец грозил и множил страх,

Другой столбец манил с великой лаской.

Я полнился отвагой и опаской,

Не ведая, который путь избрать –

Вперёд пуститься, иль метнуться вспять.

Бруску железа меж магнитов двух,

По мощи равных, двинуться невмочь

Ни к одному из них. И мой испуг

И любопытство сделались точь-в-точь

Магнитами: тянуло в парк – и прочь

Бежать хотелось. Я томился, робок,

Но Сципион стоял со мной бок-о-бок,

И рек: "– Ты сомневаешься, гляжу,

Вступать ли, нет ли, в дивный сей мирок.

Не бойся, приближайся к рубежу:

Не о тебе глаголы этих строк –

О тех лишь, кто Любви несёт оброк.

В тебе ж, видать, к любви угасла тяга:

Так пищей брезгует больной бедняга.

Но коль тебя и впрямь покинул пыл,

То зрение по-прежнему с тобой;

И, коль старик, лишившись прежних сил,

Ристалищной любуется борьбой,

И с полным знаньем дела судит бой,

То я тебе представлю, о поэт,

Достойный описания предмет."

Властительно мою он стиснул пясть,

И я вперёд шагнул, с вожатым рядом,