Женщина, ребенок которой умер от заражения крови, потому что его оцарапала какая-то заразная тварь, тронулась умом и бродила по улицам, обуреваемая жаждой мщения, убивая всех кошек подряд и делая зарубки на деревянной рукоятке пистолета.

Обкуренный наркоман, чувствующий свою неуязвимость, желание бросить вызов всему миру и готовый продемонстрировать это любому движущемуся объекту.

Ненавистник кошек. Любитель мышей. Защитник крыс. Шофер гангстера.

— Мне все равно, кто ее застрелил, — сказал Тотой. Он лежал на мостовой, раскинув руки, а когда поднялся, на брусчатке остался влажный след от пропотевших шортов и футболки. — Я устал. Никогда в жизни так долго не бегал.

Винсенте присел на корточки рядом с залитым кровью комком шерсти и провел рукой по редким клочкам волос, уцелевшим у него на голове после встречи с патрулем муниципалов.

— А мне не все равно. Странно, зачем он это сделал?

— Я бы остался здесь на всю ночь, лишь бы никуда больше не ходить.

— Да нет, я о кошке. Как можно настолько разозлиться, чтобы ее убить?

— Я серьезно. Я так устал, что заснул бы прямо здесь.

— Ну ладно, если бы вокруг жили люди. Кошка могла мяукать и мешала кому-то спать. Но здесь ведь никто не живет.

— У меня во рту пересохло. Хочу чего-нибудь попить.

— Ты потрогай, она еще теплая.

— Может, поищем какой-нибудь мини-маркет? Проскользнем мимо охранника и стырим банку кока-колы.

— Бедная кошка…

— О, кока-кола… «Освежающий и незабываемый вкус!»

— Думаю, что только одно из двух.

— Кока, — нетерпеливо произнес Тотой. Винсенте взял в ладонь кошачью лапку, провел большим пальцем по втянутым когтям и покачал головой.

Разговаривать с Винсенте иногда бывало непросто. Он мог начать болтать о странных вещах, и к тому же у него была привычка настолько чем-то увлекаться, что он целых две недели, а иногда и больше, не мог говорить ни о чем другом. Несколько месяцев назад он буквально зациклился на аде.

На этот счет не существовало никакого официального требования или правила, но считалось, что за миску бесплатной похлебки полагается выслушать проповедь. Ирландский священник, прихрамывая и волоча за собой искалеченную во времена миссионерской молодости на Минданао ногу, подходил к месту в столовой, где вы сидели под полотняным навесом. Какое-то время он наблюдал, как вы уплетаете рис, а потом, стоило вам только взглянуть на него, подмигивал и расплывался в улыбке. Когда же до донышка миски оставалось совсем немного, он кашлял, прочищая горло, и чрезвычайно бойко, хотя и с акцентом, шпарил на тагалоге.

Обычно он начинал так:

— Хочу вам кое-что рассказать, ребята. Сидите спокойно и слушайте. Прошлой ночью я лежал в постели и не мог заснуть, со мной такое бывает, и тут мне в голову пришла необычная мысль. Одному Богу ведомо, где находится рай. Для нас же, для вас и для меня, место, где находится рай, — вечная тайна. Однако — и это тоже тайна — мы точно знаем, как найти рай. Мы не знаем, где он находится… и все-таки можем его найти. Интересная мысль, правда? Давайте немного поговорим об этом.

Но в тот вечер события приняли другой оборот. Едва священник начал прочищать горло, как Винсенте сказал:

— Падре, я боюсь, что попаду в ад.

— О, — ответил священник, удивленный не столько смыслом сказанного, сколько готовностью Винсенте поддержать разговор, ведь его нахлебники обычно не отличались особой разговорчивостью. — …Ну, я бы сказал, что ты слишком молод, чтобы думать о таких вещах. Может, расскажешь, как ты дошел до этого?

— Просто я так думаю.

— Это глупая мысль. Я давно тебя знаю, ты хороший мальчик. Слишком хороший для дьявола.

— И все-таки я думаю, что попаду в ад.

— Понятно. — Падре сплел пальцы с обкусанными ногтями, и они образовали некое подобие арки. — Винсенте, что ты натворил? Может, хочешь рассказать это мне лично, только мне? Мы могли бы пройтись или…

— Я только собираюсь это сделать, но еще не сделал.

— Собираешься согрешить?

— …Не знаю, как мне этого избежать.

— Но, сын мой, для этого и существует церковь. Она дает тебе силы и направляет, чтобы…

— Ад, — сказал Винсенте, — это навсегда, и он никогда не кончается. Стоит только в него попасть, как уже не выбраться.

Священнику явно не понравилось, что его перебили, но он взял себя в руки.

— Ты прав, Винсенте. Муки ада вечны.

— Как вы думаете, если мой отец умер, он в аду?

— …Твой отец?

— Но это возможно? — Я…

— А кто-нибудь попадает в ад? — …Да.

— Значит, это возможно.

— Ты можешь сказать такое, если его уже нет среди живых. Но…

— Я думаю, он именно там, потому что бросил меня. И еще мне кажется, что его там пытают черти.

— А вот если я попаду в ад, то стану чертом, — вдруг резко перебил его Тотой. И сразу же заметил, как в голосе Винсенте что-то изменилось. Он неожиданно стал холодным и решительным, а Тотой знал, что это предвещает неприятности. Виновника неприятностей могли лишить бесплатного супа. — Как только я туда попаду, тут же попрошусь в черти.

— Послушай, Тотой — проворчал священник. — Ты ни на минуту не должен хотеть стать чертом. Ворота рая для чертей закрыты, и они испытывают те же муки, что и проклятые души.

— Падре, мне кажется, что его там пытают черти, — повторил Винсенте, не обращая ни малейшего внимания по попытку Тотоя перевести разговор на менее опасную тему. Он отставил миску в сторону, хотя в ней еще оставалось немного супа. — Он в аду, и ему оттуда не выбраться. По-моему, это несправедливо.

— Чертей должно быть очень много, — произнес Тотой с возрастающим беспокойством. — Ведь в аду полно места.

Но теперь уже священник стал таким же непроницаемым, как Винсенте.

— Тебя волнует совсем не справедливость, — сказал он с убежденностью, которая приобретается только на собственном опыте. — Чтобы найти справедливость в жизни, ты должен понять, чего хочет Господь. — И, как бы в подтверждение своих слов, постучал костяшками пальцев по искалеченной ноге.

— Я не пытаюсь искать справедливость в жизни. Человек попадает в ад после смерти, и, по-моему, Бог поступил несправедливо, отправив туда моего отца.

— Винсенте, если твой отец в аду, что никому из нас не дано знать, его отправил туда не Бог. Все совсем не так. Принимая то или иное решение при жизни, мы сами определяем, что с нами случится после смерти.

— Никто не может решить, что он отправится в ад.

— Ты хотел сказать, что никто не хочет туда отправляться, но…

Винсенте снова перебил священника:

— Если Господь отправил моего отца в ад, я смогу увидеть его, только отправившись туда вслед за ним.

— Э… — сказал священник, — похоже, я медленно соображаю. Теперь я вижу, к чему ты клонишь.

— Вы думаете, что в аду есть дни для посещений?

— Погоди-ка, сын мой…

— Я в этом сомневаюсь.

— Сын мой…

— Значит, если я не сделаю ничего плохого в жизни, то никогда больше его не увижу. А если сделаю, то встречусь с отцом, но навечно останусь в аду.

— Сын мой, да послушай же меня!

— И вы считаете, что это справедливо?

— Я уже сказал: чтобы найти справедливость в жизни, нужно понять…

— О Господи! — взорвался Винсенте. — Я не спрашиваю о желаниях Господа или о вашей чертовой ноге! Я спрашиваю вас, справедливо ли это?!

Священник растерялся.

— Я… — только и смог он сказать.

— Пожалуйста, не прогоняйте нас! — взмолился Тотой.

— Так как же, падре, да или нет?! — вне себя выкрикнул Винсенте и вскочил. — Неужели, черт подери, трудно ответить?

Священник был добрым и милосердным человеком, поэтому не отлучил ни одного из мальчиков от кухни, несмотря на ругань и драку, которая разгорелась за остатки еды в миске, когда Винсенте отшвырнул ее от себя.