Не успели прибывшие разместиться в кубрике, как с верхней койки спрыгнул отдыхающий после вахты Николай Белов и сразу очутился в крепких объятиях Дитяткина.

— Здоров, Василь! — радостно похлопывая разведчика по плечу, приветствовал Николай. — Правда, мичман говорил, что будет рандеву с разведчиками. Но встретить среди них тебя — и в голову не приходило!

По законам флотского гостеприимства Николай принес из камбуза большой медный чайник. Разливая компот в дюралевые кружки, поинтересовался:

— Как там наши?

— Воюем. Только вернешься с «той стороны» — опять в разведотдел вызывают, — проговорил Дитяткин.

— Кстати, — вступил в разговор коренастый Тополов, — поздравь его, Микола. — Отечественной первой степени получил.

— Это точно, — ровным голосом, будто он сам получил орден, подтвердил Лебедев, — поглаживая свои усики. — А совсем недавно с нашим Дитяткой, доложу вам, такая история приключилась.

Лебедев испытующе посмотрел на усмехающегося Дитяткина, поставил на стол кружку с недопитым компотом, извлек из кармана пухлую пачку трофейных сигарет, угостил всех и, смачно затянувшись, начал свой рассказ таинственно, интригующе:

— Притащил он недавно «языка». Трое суток охотился за ним. Мог, конечно, взять другого, да уж больно приглянулся Дитятке этот фашист. Форма с иголочки, золотое пенсне, а на груди наградные колодки. Видать, гад еще до России пол-Европы обшарил… Ну вот. Сдал его Василь, да и уснул прямо за столом в штабе. Шутка ли — почти восемьдесят часов без сна! А братва, известно, на розыгрыши горазда. Новенький к нам прибыл с «Красного Кавказа». Внешностью на немца чем-то смахивал. Дитятко с ним еще не встречался. Обрядили новичка в эсэсовскую форму, слава Богу такого добра у нас хватает, — Лебедев сделал ударение на слове «добра». — Дали в руки трофейный автомат, каску со свастикой… Встал он, значит, возле стола напротив Дитятки и по нашему знаку ткнул в плечо нашего лучшего друга стволом автомата. Тот открыл заспанные очи и видит: — такая вот картина…

— Хватит тебе, Толик! — добродушно усмехаясь вставил фразу Дитяткин. — Никому не интересна твоя травля…

— Какая ж это травля? Вот и Тополов подтвердить может, что сие — есть чистая, как родниковая вода, правда. Так ведь, Паша?

Тополов весело, но с опаской поглядел на Дитяткина, кивнув в знак согласия.

— Ну, а дальше что было? — не удержался я.

— Дальше… Дитятко наш к оружию потянулся, а мы его автомат, естественно, убрали. Схватил он тогда ножки стола и опрокинул штабную мебель на «фрица». Да так, что новенький отлетел метра на три. А Дитятко? Он сиганул в окно. Раму напрочь выбил! Бежал спросонья метров сто, пока не разглядел знакомых хлопцев на КП…

— Боком бы вам вышла эта затея, если б майор Гармаш дознался! — философски заметил Николай Белов.

— А как же! Дознался. Сначала похвалил Дитятку за находчивость, а потом ему и новичку по трое суток «губы» всыпал. Вместе сидели…

В двадцать ноль-ноль мы отшвартовались от причала, и, выйдя из бухты, начали свой опасный поход. Шли без ходовых огней, чтобы не привлекать внимание противника. Полную неизвестность таил в себе вражеский берег, куда нам предстояло подойти и высадить разведчиков.

Удача, казалось, сопутствовала нам — ни одна мина не появилась в пути, ни один фашистский самолет не обнаружил катер. Надоедал только пронзительный и нудный норд-ост…

Приблизительно в двух кабельтовых от вражеского берега по указанию разведчиков мы легли в дрейф.

Мичман Руденко и Дитяткин обговорили порядок высадки: сначала отправятся все разведчики, а вторым заходом за оставшимся грузом вернется Дитяткин, которого доставит в логово врага кто-нибудь из катерников и вернется назад. Дело было в том, что маленький ялик не вместит сразу и груз, и людей.

Николай Грипич и дядя Саша Масловский протащили ялик от кормы к правому борту, в который и спустились наши гости, захватив пока только оружие.

Дитяткин руками оттолкнулся от борта, и вскоре ночная тьма поглотила разведчиков.

— Товарищ мичман, — просительно сказал я. — Разрешите мне потом с Дитяткиным…

Руденко ответил не сразу. Он знал, что в гребле я не уступаю нашим морякам. Когда приходилось стоять на якоре, я не раз переправлял на ялике самого мичмана и других катерников. И после шторма, когда крупные волны, еще не успокоившись, мешают по дойти к катеру или причалу, и в мертвую зыбь, когда не так-то легко справиться с юркой лодкой.

— Товарищ мичман! — умоляюще повторил я свою просьбу.

— Добро. Если будет спокойно…

Минут через сорок вернувшийся Дитяткин был удивлен, что с ним посылают юнгу. Однако, выслушав заверения катерников, возражать не стал. Я спустился в ялик, сел на банку. Нам передали полевую рацию с батарейками, напоминающими толовые шашки, тяжелые сидора с боеприпасами и продовольствием. Весь груз Дитяткин с большой осторожностью уложил на корме, а сам устроился на носу ялика.

Грести бесшумно я умел. Плавно, а не рывком погружал и вынимал весла из воды, да так, чтобы с них стекало как можно меньше капель. И, конечно, не гремел уключинами.

— А ты, вижу, не новичок в морском деле, — одобрительно произнес Дитяткин. — Молодец, юнга!

Я почувствовал, как заливается краской лицо от похвалы известного всему флоту разведчика, и поблагодарил ночь, что она скрывает мое волнение от наблюдательных глаз Дитяткина.

Ялик то поднимался на гребне волны, то, скользя по нему, падал вниз. Порывы норд-оста заметно стихли, и мы, наконец, добрались до места. Это была полузатонувшая баржа, стоявшая на мели метрах в пятнадцати от прибрежной косы. Нос ее осел в воду, а корма вздыбилась так, что обнажила ходовые винты.

Дитяткин приподнялся и ловко ухватился за борт баржи:

— Братва! Принимай груз, — полушепотом окликнул он разведчиков.

В это же время луч вражеского прожектора кинжалом вонзился в ночную тьму и, распоров ее, стал шарить по поверхности моря. После двух заходов он, к моему ужасу, уперся в наш катер.

Дитяткин уже был на барже, а я снова сел за весла, чтобы скорее пуститься в обратный путь. Остановил меня тихий, но повелительный голос старшего из разведчиков:

— Клади весла на дно! Бросай буксирный конец, а сам тяни руки…

Поднятый разведчиками, я неуклюже завис в воздухе, а затем встал на скользкую от морской слизи палубу баржи.

Мы все неотрывно следили за морем, где яркий сноп света продолжал преследовать наш «558».

С берега, чуть левее от нас, началась пальба вражеских батарей. Три орудия с грохотом и огнем выплевывали смертоносные снаряды, которые разрывались рядом с катером, поднимая вверх всплески воды. На «558» что-то вспыхнуло, и он исчез окутанный густым дымом…

Я навзрыд заплакал.

— Крепись, юнга! Моряк ты или кисейная барышня? — положив руку на мое плечо, угрюмо проговорил Дитяткин. — Руденко опытный командир, — поставил дымовую завесу, вот катер и скрылся за ней.

— Павел, — обратился Дитяткин к Тополову. — Ты засек огневые точки?

— Полный порядок!

— Вот что, братцы, — после небольшого молчания снова заговорил Дитяткин. — Немцы не дураки. Начнут соображать, почему у их берега появился советский катер… Пока темно, надо замести следы… Перво-наперво, решить, что делать с яликом. Пустить по волнам нельзя, совсем утопить тоже. Может, еще сгодится, — размышлял Дитяткин привлекая нас к разговору, и сам заключил: — Утопим временно…

Разведчики, скинув стеганки и сапоги, опустились в ялик. Где-то через полчаса он погрузился в воду, заполненный камнями, которые достали со дна мои новые товарищи. Вернувшись на баржу, клацая зубами от холода, они выжали воду из тельняшек и гимнастерок. Потом снова облачившись в них, натянули сапоги.