Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыл глаза, увидел старшину Белова.

— А ну, поднимайся виновник торжества, — весело сказал он.

Когда я встал, то Николай ухватив своими жилистыми лапищами мои уши, почти оторвал меня от палубы. Потом, тоном не терпящим возражения, скомандовал:

— Пошли на мостик. Братва ждет…

На мостике ко мне подходили все члены нашего, слава Богу, немногочисленного экипажа и несильно драли меня за уши. Последним эту «ушную операцию» сделал сам Руденко, а закончив ее, пожал мне руку и торжественно произнес:

— Поздравляю, юнга, с днем рождения! А трепать именинников за уши — старая флотская традиция. Насколько мне помнится еще со времен Петра I прижилась.

Наступила весна сорок четвертого года, началось освобождение Крымского полуострова.

В Севастополь мы пришли 9 мая, не предполагая, что ровно через год этот день станет для всего мира венцом Победы над гитлеровской Германией.

Город превратился в почерневшие от огня и копоти груды развалин, среди которых неприкаянно бродили оборванные горожане в поисках останков родных и близких. Огромные кучи разбитого кирпича и куски железной арматуры запрудили центральные улицы так, что не могли проехать даже танки.

При отступлении фашисты разрушили гордость Севастополя — Графскую пристань. Неизвестный моряк-освободитель, еще до водружения на шпиле военно-морского флага повесил на него свою безкозырку. Черные ленточки, словно птицы, летели по ветру навстречу Победе.

Снаряды и бомбы исковеркали причалы и причальные стенки. Глубокие воронки, словно пустые глазницы, кричали о жестоких боях морской пехоты с фашистскими захватчиками.

В одной из бухт мы увидели множество деревянных гробов немецкого производства. Позже мы узнали, что наши морские пехотинцы обнаружили их перед наступлением на противоположной стороне бухты. И ночью, перед решающей атакой, они использовали фашистские гробы как плавсредства — вместо лодок, благо попутный ветер помогал им.

— Фрицы просто обалдели, когда гробы появились в их поле зрения, и из гробов выскочили с автоматами «черные дьяволы», — весело рассказал нам участник «гробового» десанта. — Видно, не только от пуль, но и от испуга концы пооткидали…

Однако, больше всего мне запомнился холодильник возле железнодорожного вокзала, мимо которого все моряки пробегали зажав нос. Зловонный запах обгоревших трупов вызывал тошноту.

За несколько дней до того как оставить Севастополь, фашисты согнали в здание холодильника местных жителей и подожгли его. Тех севастопольцев, которые выпрыгивали из окон, фашисты расстреливали из пулеметов и автоматов. Играл военный оркестр, озверелым оккупантам было весело от выпитого шнапса, музыки и крови невинных жертв.

И еще мне запомнился Севастополь тех весенних дней тем, что в городе было много военнопленных. В длиннополых серых шинелях, без петлиц, погон и фашистской свастики, они уже не походили на наглых завоевателей. Хмурые, поникшие, они старательно трудились на расчистке города от обломков, мне показалось, что они и между собой-то не больно разговаривали. Появились пленные и в Стрелецкой бухте, где пришвартовался наш катер.

К нам зачастил их начальник конвоя — худенький старший лейтенант с нежным пушком на верхней губе и розовыми щеками. Он оказался земляком Николая Белова. Братва встречала пехотинца с флотским радушием. И вот однажды, когда мы только что пообедали, этот старший лейтенант прибежал на катер и возбужденно выпалил:

— Мужики, там, у земснаряда, где мы работаем, ваш пес напал на пленного! Никак оттащить не можем…

Я и Николай бросились вслед за старшим лейтенантом.

Разъяренный Налет (таким мы его никогда не видели) вцепился клыками в плечо пленного. Тот же, прикрывая лицо руками, что-то кричал по-немецки.

Мы с Николаем звали Налета, тянули за ошейник, однако, ничего не помогало, пес осатанел. И тут к старшему лейтенанту подбежал один из пленных и тихо сказал:

— Комрад, комрад… Я узнал сопака… Это не сопака… Сопака — есть эсэс, — торопливо показал он на того, кого трепал Налет.

— Да-а, да-а, — подтвердил другой немец. — Эсэс!

И, когда мы с Николаем наконец-то оттащили Налета от ненавистного ему пленного, на которого показали как на эсэсовца, старший лейтенант увел его с собой.

На следующий день начальник конвоя опять пришел к нам на катер. Попив компоту и выкурив папиросу, он сказал нам, что пленный, на которого набросился Налет, оказался оберштурмфюрером.

— Успел, сволочь, переодеться в форму рядового солдата! — гневно выругался старший лейтенант и рассказал нам о военных похождениях оберштурмфюрера.

Карательный отряд специального назначения под командованием оберштурмфюрера Иоахима Гартмана конвоировал большую группу советских граждан. Через несколько дней их ожидало рабство в чужой стране.

Эсэсовцы торопились — вокруг горы, мало ли чего! Они настороженно держали свои «шмайсеры», резко покрикивали на наших пленных. И вдруг оттуда, где дорога уходила в ущелье, раздались выстрелы. Два эсэсовца тут же упали, сраженные пулями.

Однако, оберштурмфюрер не растерялся. Приказав нашим пленным сесть, он с несколькими солдатами устремился навстречу, как он думал, партизанам.

Завязалась перестрелка. Вскоре Гартман увидел четырех вооруженных людей, перебегающих от камня к камню по склону горы, старающихся спуститься к морю. С ними находилась собака.

— Русские матросы! Черные дьяволы! — определил их по одежде оберштурмфюрер. И, не раздумывая, принял верное решение: — Патронов не жалеть!..

Черноморцы заняли оборонительную позицию на берегу небольшой бухточки, где большие валуны, плотно прижатые друг к другу, служили им хорошим укрытием. Гартману с эсэсовцами пришлось залечь, чтобы не попасть под пули. До места, где укрылись моряки, было метров сто с небольшим, Гартман выжидал удобного момента для атаки… И просчитался. Когда он заметил шлюпку, стало поздно надеяться на благоприятный случай.

Рассвирепев от неудачи, Гартман дал длинную очередь из автомата, но шлюпка успела скрыться за нависшим над водой выступом высокого берега.

Над головой Гартмана тоже засвистели пули. Стреляли все из-за валунов. И тогда оберштурмфюрер приказал ефрейтору взять свое отделение и постараться подобраться к русским морякам со стороны ущелья.

Минутная стрелка наручных часов Гартмана описала половину круга, когда посланные им эсэсовцы достигли цели. Но только они приблизились к валунам, как Гартман увидел двух русских матросов, поднявшихся во весь рост.

Через несколько секунд сильный взрыв потряс округу. Вспыхнул яркий столб пламени, клубы густого дыма расползлись по местности.

Прибежав к месту взрыва, Гартман узнал, что поднявшиеся в рост матросы швырнули себе под ноги гранаты, уничтожив и себя, и окруживших их эсэсовцев. Диски автоматов «черных дьяволов» были пусты…

Оберштурмфюрер неистовствовал. Больше двадцати его солдат было убито и ранено. Как он покажется тем русским свиньям, которых гонит в Германию? И тогда он увидел юркий немецкий сторожевик, медленно приближающийся со стороны прибрежной косы.

Вступив на палубу сторожевика и пользуясь правом старшего по званию, он распорядился начать поиски пропавшей шлюпки. Командир сторожевика пытался объяснить эсэсовцу, что прошло уже много времени, поиски не принесут успеха, но Гартман настоял на своем.

Вскоре сторожевик обнаружил качающуюся на волнах шлюпку. Ветер дул с моря и она, никем не управляемая, приближалась к скалам. В шлюпке неподвижно лежали два русских моряка, рядом с ними сидела большая лохматая собака.

По приказу Гартмана раненых подняли на палубу сторожевика, привели в чувство.

— Что будем делать с собакой? — полюбопытствовал командир сторожевика.